Гардарика (историческая сказка)
Шрифт:
– С этого дерева начинается земля Ведовская, - сурово вымолвил Волвич.
– О, я помню, мне рассказывали в детстве об этом дереве!
– взволнованно сказал я, приподнимаясь в стременах.
– Какое оно огромное! Говорят, что вятичи и из меньших деревьев строят себе дома!
– Зачем же валить такие огромные деревья?
– удивленно спросил князь Эдвард.
– Да и кому надобны стены такой толщины?
– Нет, Эдвард Эдмундич, - рассмеялся я.
– Вятичи не рубят таких деревьев, они строят свои жилища в них…
– В деревьях?!
– Ну да, если дупло достаточно велико, - с этими словами я спрыгнул наземь.
– Зайдем, сам увидишь!
Эдвард также спешился. Я первым переступил край дупла и шагнул в темноту. Вслед за мною вошел князь Эдвард. Шагов не было слышно в упругой древесной трухе. Я сделал два или три шага от входа, и остановившись, раскинул в обе стороны руки: ни одна из них не коснулась стены дупла.
– Теперь мне ясно, как можно устроить в таком дереве жилище, - прошептал Эдвард.
– Хотя оно и велико, но в таких дуплах вятичи домов не строят, - голос мой тоже отчего-то сбился на шепот.
– Дупло слишком низко от земли. Вятичи выбирают для жилья дупла, которые выходят наружу где-нибудь на высоте в полтора человечьих роста. Попасть туда можно только по веревочной лестнице. Внутри дупло вытесывается и ввысь и вширь, делаются даже ступеньки от входа книзу. Настилается пол, как в горнице, даже делаются тайные окошки… Вятичи в этом - мастера, они знают точно, насколько можно вытесывать дупло изнутри, чтобы не повредить дереву. И еще делается пара запасных выходов - повыше. В случае опасности, лестница поднимается, и такое жилье становится неприступной крепостью. Даже огонь против него бессилен: знаешь сам, как нелегко занимаются живые вековые деревья: горящая стрела, воткнувшись в ствол, догорит, не причинив ему вреда: чтобы загорелся ствол, надо обложить его грудами хвороста - а стрелы с дерева летят дождем!
– Воистину это достойно удивления! Но ответь, rex, так селится только это племя?
– Да, вятичи воинственный народ, и не любят возделывать землю. К чему тайники людям, мирно добывающим хлеб? Хотя доводилось мне слышать, что последние пол-века подобные тайники стали устраивать по всем княжествам и язычники, хранящие свои нечестивые тайны…
– Подойди сюда, rex Влэдимэр!
– неожиданно громко воскликнул Эдвард.
– Тут какая-то веревка!
Я приблизился к нему, и наощупь принял из его рук конец свисавшей откуда-то сверху веревки… Даже не веревки… Это была веревочная лестница!
– Постой-ка, князь Эдвард!
– Я, ухватившись повыше, подтянулся на руках и встал ногой на первую ступеньку лестницы… Она начала раскачиваться.
– Ты хочешь залезть наверх?
– Я хочу поглядеть, кто устраивает себе жилища-тайники в моих деревьях. Здесь не вятская, а все же таки моя земля, - отвечал я, поднимаясь.
– Я подержу лестницу, а потом залезу за тобой.
– Хорошо!
Лестница кончилась: голова моя уперлась в нечто, напоминающее днище бочонка. Я нажал на него руками: оно неожиданно легко откинулось вверх, и к изумлению моему, оттуда хлынул поток света, показавшийся мне ослепительно ярким, после кромешной темноты дупла.
Я очутился в низкой небольшой горнице, ярко освещенной несколькими восковыми свечами. По чистым стенам ее висели связки каких-то трав. Они издавали пряно-удушливый сухой запах. Много места в горнице занимали два темных деревянных ларя - большой и поменьше, поставленные один на другой. Пол был устлан мягкими медвежьими шкурами.
В углу горницы, перед наполненной до краев водой глиняной миской, сидела на полу девочка лет восьми. Лицо ее было смугло, глаза - светло-карими, с, как показалось мне, странно расширенными зрачками. Увенчанные венком полевых цветов, темно-русые волнистые волосы, свободно струились по ее беленой рубахе… Поверх рубахи на ней была надета небеленая короткая запона, вокруг шеи - нитка красных бус. Девочка, казалось, не слышала как стукнул люк: она не отрываясь смотрела на воду, губы ее беззвучно шевелились.
Я не двигался, пораженный.
Возглас изумления слетел с губ появившегося вслед за мной из люка князя Эдварда. Девочка, вздрогнув, подняла голову.
– Не бойся нас, милое дитя, - мягко сказал Айронсайд.
– Мы не хотели напугать тебя!
– Я не боюсь вас, - тихо ответила она.
– Вы - христиане, вы пришли сюда - значит вы умрете нынче к ночи.
– Значит ты, дитя, не христианка?!
– в ужасе отшатнувшись, спросил князь Эдвард, не обративший даже внимания на вторую часть фразы: немудрено - похоже, это была первая увиденная им язычница.
– Господь да спасет твою душу! Но кто же ты?
– Я - Анея, - ответила девочка.
– Ты живешь здесь? Всегда?
– Нет, не всегда. Только днем. По ночам я выхожу отсюда.
– По ночам? Почему по ночам? Неужели ты хочешь сказать, что не выходишь из своего убежища днем?
– Я никогда не видела дневного света, - просто ответила Анея.
– Мне нельзя выходить днем: навьи рассердятся. Я тогда в воде перестану видеть что да где случается. А старикам надо, чтобы я видела: потому меня и навьим посвятили, когда я не родилась еще…
– Но отчего же, ты сказала, мы сегодня умрем?
– спросил я.
– Оттого, что сюда пришли. Ой!
– Анея пристально взглянула на меня.
– А ведь ты - князь Ведовской, Владимир…
– Да, я Владимир Ведовской.
– Вижу я, вижу… вижу, - заглянув в свою миску, проговорила Анея скороговоркой.
– Не умрете вы… С тобой - можно, тебе - можно… Спеши, спеши только, князь Владимир, ждут тебя ждут, заждались…
Казалось, она не видела больше нас, склонившись над водою. Губы ее снова зашептали что-то беззвучно. Тем же путем, что и вошли, мы покинули горницу.
Снова стояли мы в темном, широком дупле, в которое слабо пробивался дневной свет. Увиденное только что, казалось мне причудливым сном.
Неожиданно я отчетливо услышал топот многих ног и приглушенные голоса вокруг дуба.
– Ты слышишь, князь Эдвард?
– Да.
Мы поняли друг друга без слов: выжидать в дереве не имело смысла: если Волвич отошел, кони все равно привязаны рядом: даже если мы поднимемся по веревке и нас не найдут - позорно бросать верных боевых коней. Если же Волвич там - мы не можем оставить его в одиночку биться с врагами… Конечно, если это - враги.