Гарем стервозных мажорок 4
Шрифт:
«Стоило ли светиться ради таких банальностей?!» — подумал он, ощутив при этом, что его накрывает боевой настрой.
— А сейчас выступит Виктор Антонович Иволгин — родной правнук великого адмирала! — раздался через громкоговоритель голос того самого парня в костюме. — Поприветствуйте его, дорогие друзья!
«Бля, мать моя женщина — зачем я вообще на это всё подписался?» — Виктор ощутил, как кровь ударила в его виски, и он только сейчас начал осознавать всю палитру красок этой ситуации. — «Я же никогда не выступал публично, если не считать защиты диплома, речей на паре-тройке дней рождения в главке и песенок в караоке», — он несколько раз глубоко вздохнул, и повернул голову к Анжелике —
Его взгляд скользнул по рядам и он увидел премьера, который с ленивым интересом смотрел на него. Вздохнув, парень ощутил слабость в ногах, однако взял себя в руки и пошёл к трибуне-кафедре — в висках пульсировала кровь.
«Сколько же здесь народа», — подойдя к трибуне и облокотившись руками на края, он окинул взглядом площадку перед всей этой двухъярусной сценой-трибуной.
Слева и снизу от него был оркестр, прямо, но чуть дальше — огромная толпа народа, которая была больше, чем он думал, когда они были в толпе, справа — марковское построение с блестящими на солнце касками. Телевизионную камеру он увидел впереди, закрепленную на станины, и ещё одну — далеко слева, ближе к лестнице на трибуну.
Виктор ощутил на себе множество взглядов. Сглотнув, он поправил микрофон — слегка дрожащей рукой он нажал кнопку, переведя её в положение «включено», и она загорелась зеленым цветом.
— Добрый день, уважаемые граждане! — произнес парень — он сразу же поразился тому, как глухо и слабенько прозвучал его голос.
«Так, надо взять себя в руки — я уже здесь, на трибуне, уже выступаю перед толпищей народа», — его накрыл легкий мандраж, переходящий в головокружение и чувство какого-то очень обостренного восприятия происходящего — несколько секунд ощущение было очень острым.
Раздались жиденькие аплодисменты со стороны толпы.
— Меня зовут Виктор, я правнук адмирала, и для меня было очень неожиданным оказаться сейчас на этой трибуне, перед вами, — проговорил он более уверенно, потому что терять было уже нечего. — Мне восемнадцать лет, я студент, как многие из вас, — он показал правой рукой на строй марковцев, — и я ещё многого не знаю о великих свершениях и подвигах моего предка. Но я почти каждый день хожу в эту замечательную библиотеку и набираюсь знаний, потому что я, как и вы, отношусь к прогрессивной молодежи, которая переживает за судьбу страны! — он вздохнул, обводя взглядом толпу.
«А это очень своеобразное ощущение — выступать перед таким количеством людей. Они даже хлопают», — Виктора начали вдохновлять хоть небольшие, но аплодисменты.
Он раскрыл и положил перед собой листок с тезисами — «выдающийся вклад адмирала в восстановление государственности», «восстановление экономического процветания», «демократия, конституция, парламент, выборы» и так далее.
— Витольд Валентинович, наш уважаемый премьер-министр, уже много и правильно сказал про моего предка и про его роль в истории нашей страны, поэтому я хочу сказать таким же молодым людям, как и я — учитесь и развивайте себя настолько сильно, насколько это возможно! Взять, например, меня — я никогда не был особо старательным, любил пьянки, гулянки, веселье, игры, и считал это обычным делом, да и сейчас так считаю, — при этих словах толпа явно оживилась, а по строю марковцев пошла легкая рябь. — Однако всё это привело меня к тому неприятному положению, в котором я сейчас нахожусь, — Виктор многозначительно замолчал, оглядывая толпу.
Послышались легкие аплодисменты и подбадривающий свист, а многие стоящие по стойке «смирно» марковцы-юнкеры повернули к нему головы.
— Многим гражданам с высоким коэффициентом знакомо такое понятие, как запрещённый ритуал, — через несколько секунд произнес Виктор уверенным, сильным голосом. — Большего я сказать не могу, но я знаю, что очень многие про это знают, а ещё знают, что особенно от этого страдают младшие дети известных и не очень аристократических семейств. Лично я считаю это несправедливой и жестокой практикой, и никому такого не пожелаю ощутить на собственной шкуре! — парень ощутил прилив эмоций, в его голосе проявился надрыв.
Раздались уже более сильные аплодисменты, приветственные выкрики и свист. Виктор смотрел на марковских юнкеров — их строй чуточку дрогнул, совсем незначительно. Сбоку их построения забегал кто-то из старших. На секунду ему показалось, что он различил во втором ряду лица и близняшек, и Лизы, но присмотревшись, точно он определить не смог из-за бликов солнца.
— Друзья, я уверен, что адмирал Колчак не одобрил бы такие методы, и я хочу пожелать всем вам, чтобы вас минула такая участь, а вашим родителям хочу пожелать благоразумия — младшие дети тоже имеют полное право на полноценную жизнь без давления и страха!
Даже многие марковцы зааплодировали.
«Блин, нарушилось такое красивое построение. Это скандал — зачем, зачем я это всё выдал?!» — Виктор с волнением смотрел, как вдоль построения забегали старшие юнкеры, и ему показалось, что он узнал Ирину — похожая на неё девушка уверенно шла вдоль первого ряда, что-то говоря юнкерам. — «Она это или нет? Или Вика? Не видно из-за солнца. Надо перевести тему».
— Уважаемые друзья, я абсолютно уверен, что памятник получился великолепный и он будет украшать эту площадь перед библиотекой и вдохновлять нас и следующие поколения на свершения в учебе и труде. Поэтому хочу закончить свою речь благодарностью как премьер-министру нашей Республики — Витольду Валентиновичу Слащёву, — Виктор полуобернулся к премьеру, который сидел с задумчиво-скептическим выражением лица, закинув ногу на ногу, — так и городским властям, и руководству Центральной Библиотеки — от лица своей семьи хочу выразить вам всем сердечную благодарность!
На площади зааплодировали, сзади Виктора — тоже.
Парень поднял ладонь.
— Напоследок хочу сказать, что премьер-министр затронул в своей речи очень важные вещи — обострение в европейских странах, и мне на ум приходят слова из песни, которую я когда-то и где-то слышал, очень давно, а может быть — даже во сне, — обведя взглядом площадь, Виктор остановился на марковцах и набрав полную грудь, начал то ли произносить, то ли петь: — И две тысячи лет — война, война без особых причин. Война — дело молодых, лекарство против морщин. И мы знаем, что так было всегда, что судьбою больше любим,кто живет по законам другим и кому умирать молодым. Он не помнит слово «да» и слово «нет», он не помнит ни чинов, ни имен. И способен дотянуться до звезд, не считая, что это сон, — слова из песни Цоя он решил существенно сократить. — Так вот, я хочу пожелать нам всем мира и чтобы нам с вами не довелось испытать на себе последствия тех событий, которые сейчас происходят возле наших границ и в Европе. Спасибо за внимание.
Когда он закончил и замолчал, то ощутил прилив крови к лицу, в висках стучало. Площадь после нескольких секунд абсолютно глухого молчания разразилась аплодисментами и криками, даже некоторые юнкеры опять захлопали.
Оркестр секунд через сорок заиграл веселый, бравурно-пафосный приветственный марш, незнакомый Виктору.
На автомате взяв листок, он развернулся — сидящие на стульях люди смотрели на него, и во взглядах было много всего разного. Премьер смотрел на него пристально. Сдержанно улыбнувшись ему, Виктор пошёл в свой ряд и уже через пару минут добрался до своего стула.