Гаргантюа и Пантагрюэль (др. изд.)
Шрифт:
– За каким рвотным? – спросил Гаргантюа.
– За моим требником, – сказал монах. – Точь-в-точь как соколничие, прежде чем кормить своих птиц, заставляют их погрызть куриную ножку, чтобы очистить их мозг от слизи и возбудить аппетит, так и я, взяв этот веселый требничек, утром прочищаю себе легкие, и вот я готов пить.
– По какому чину, – сказал Гаргантюа, – читаете вы этот прекрасный часослов?
– А по чину Феканского аббатства [116] : три псалма и три чтения, а то и вовсе ничего, – кто не хочет. Я никогда не подчиняюсь часам: часы для человека, а не человек для часов. Поэтому со своими часами я делаю как с ремнями у стремян: укорачиваю и удлиняю, как мне кажется удобным. «Brevis oratio репеtrаt coelos, longa potatio evacuat scyphos» [117] .
116
Фекан – аббатство в провинции; распущенность его монахов вошла в поговорку.
117
«Краткая молитва проникает на небо, длинная выпивка опустошает бокалы».
– Ей-богу, – сказал Понократ, – не знаю, мой милый, – но ты многого стоишь!
– В этом, – сказал монах, – я похож на вас. Но, Venite apotemus [118] !
Приготовили побольше жарких и хлеба в бульоне, и монах выпил в свое удовольствие. Одни поддержали ему компанию, другие – уклонились. А потом все стали снаряжаться и вооружаться, и монаха тоже вооружили, против его воли; потому что он не хотел другого вооружения, кроме рясы на животе да древка от креста в руке. Но ради них он все же вооружился с головы до ног и уселся на доброго королевского скакуна и сбоку привесил тяжелый меч. С ним вместе выехали Гаргантюа, Понократ, Гимнаст, Эвдемон и еще двадцать пять самых отважных из Дома Грангузье, все вооруженные как нельзя лучше, с копьями в руках, На конях, как святой Георгий, и у каждого сзади, на крупе коня, сидел стрелок.
118
«Придите, выпьем» (пародия на «Venite adoremus» – «Приидите, поклонимся»).
ГЛАВА XLII. Как монах вселял в товарищей мужество, и как он повис на дереве
Итак, благородные бойцы отправляются в свое предприятие, твердо решив взвешивать, какую встречу следует принять и какой остерегаться, когда наступит день великого и страшного боя. А монах придает бодрости, говоря:
– Вперед, дети, без страха и сомнения! Я поведу вас наверняка. С нами бог и святой Бенедикт! Если бы сила моя равнялась моей храбрости, черт возьми, я бы ощипал вам их как утку. Я не боюсь ничего, кроме артиллерии. И то я знаю некую молитву, которую мне передал второй пономарь нашего аббатства и которая может уберечь человека у всякого огнестрельного оружия; но мне эта молитва мало приносит пользы, потому что я в нее не верю. Тем не менее мое древко от креста наделает черт знает чего. И, ей-богу, если кто из вас вздумает куда-нибудь нырнуть, то черт меня побери, если я его не сделаю монахом и не наряжу в свою рясу: эта ряса – лекарство от трусости. Разве вы не слышали о борзом кобеле г-на де-Мерль, совершенно не годном на охоте? Тогда г-н де-Мерль надел на него рясу. Клянусь телом господним, что с тех пор ни один заяц, ни одна лисица не вырвались от него; и еще больше: он покрыл всех сучек в округе, а до того был Dе frigidis et maleficiatis [119] совсем бессильным!
119
«Из холодных и неспособных».
Монах, в гневе произнося последние слова, подъехал под орешник и забралом шлема зацепился за обломившуюся толстую ветку. Невзирая на это, он лихо пришпорил коня, который был чувствителен к уколам и рванулся вперед; а монах, желая отцепить забрало от сучка, выпустил поводья и на руке повис на ветвях, меж тем как лошадь из-под него ускакала. Таким образом монах оставался висеть на орешнике и звал на помощь от убийц, видя в этом измену.
Первым заметил его Эвдемон, и позвал Гаргантюа:
– Государь, подите и посмотрите на висящего Авессалома.
Подъехав, Гаргантюа рассмотрел позу монаха, и каким образом он висел, и сказал Эвдемону:
– Вы неудачно вспомнили, сравнив его с Авессаломом, потому что Авессалом повис на волосах; а монах – с бритой головой – повис на ушах.
– Помогите же! – вскричал монах. – Дьявол побери! Время ли тут балагурить? Вы похожи на проповедников-декреталистов, которые говорят, что если кто увидит ближнего в смертельной опасности, то должен под страхом троекратного отлучения, прежде чем помочь, убедить его отысповедываться и удостоиться благодати. Поэтому, когда я увижу таких проповедников, упавших в воду и тонущих, – вместо того чтобы протянуть им руку, я прочту им длинную проповедь de contemptu mundi et fuga saeculi – о презрении к миру сему и о преходящести века сего, а когда они станут окоченелыми трупами – выловлю их.
– Не шевелись, крошка, – сказал ему Гимнаст, – я сниму тебя, ты милый, маленький монашек. «Monachus in claustro non valet ova duo: sed quando est extra, bene valet triginta» [120] . Я видел больше пятисот повешенных, но не видел ни одного, который висел бы с такой грацией, и если б она была у меня, я хотел бы висеть так всю свою жизнь.
– Скоро вы напроповедуетесь? – сказал монах. – Помогите мне ради бога, если не хотите помочь ради другого [121] . Клянусь платьем, которое ношу, вы раскаетесь в этом tempore et loco praelibatism.
120
«Монах в монастыре и пары яиц не стоит, но на воле стоит добрых тридцать».
121
Т.-е. дьявола.
Тогда Гимнаст сошел с лошади и, взобравшись на дерево, одной рукой поднял монаха под мышки, а другой отцепил его забрало от сука, и монах упал на землю, а Гимнаст за ним. Спустившись, монах сейчас же сбросил с себя всю ратную сбрую и расшвырял по полю одну часть за другой. Взяв свое древко от креста, он сел на своего коня, которого поймал Эвемон, и так они весело поскакали по пути к Соллэ.
ГЛАВА XLIII. Как передовой отряд Пикрошоля попался навстречу Гаргантюа, и как монах убил капитана Тиравана, а потом попал в плен к врагам
Пикрошоль, после донесения тех, которые успели спастись от поражения, когда Трипе был выпотрошен, охвачен был сильным гневом, слыша, что дьяволы напали на его людей, и всю ночь держал совет, на котором Гастиво и Тукдильон высказывали мнение, что могущество его таково, что он мог бы разбить всех дьяволов ада, если бы они явились. Пикрошоль не верил этому вполне, но в то же время не был уверен и в противном
Однако он послал на разведку, под командой графа Тиравана, тысячу шестьсот всадников легкой кавалерии, хорошо окропив их всех святой водой и каждому повязав епитрахиль вокруг шеи; на тот случай, если они встретят дьяволов: те исчезли бы и расточились от действия как епитрахилей, так и грегорианской воды [122] .
122
«Грегорианская вода», изобретение которой приписывалось папе Григорию III, – зто вода, смешанная с вином и пеплом и служившая для омовения оскверненных храмов.
Они доехали почти до Вогийона и Маладри, но нигде не встретили никого, с кем бы поговорить; тогда они вернулись верхней дорогой, и в пастушьей хижине, близ Кудрэ, нашли пятерых паломников. Поколотив их и связав, они увели их в качестве шпионов, несмотря на мольбы, клятвы и просьбы.
Спустившись оттуда к Севилье, они были услышаны Гаргантюа, который сказал своим людям:
– Товарищи, здесь предстоит схватка; их вдесятеро больше, чем нас. Ударим на них?
– Черт возьми! – сказал монах. – Что же мы будем делать? Вы мерите людей числом, а не доблестью и отвагой? – И потом закричал: Ударим, черти, ну, живее!
Слыша это, неприятели подумали, что, наверное, это были истинные дьяволы, и поэтому пустились бежать, бросив поводья, все, за исключением Тиравана, который взял копье наперевес и со всей мочи ударил монаха в грудь. Но, встретив страшную рясу, железо копья затупилось, будто свечка, которою ударили по наковальне. Тогда монах так ударил его древком от креста между шеей и колетом, в самую кость акромион [123] , что тот, пораженный, потерял сознание и недвижный упал к ногам лошади.
123
Лопатка.