Гарибальди
Шрифт:
С трогательной заботливостью ухаживал Гарибальди за своими больными друзьями. Раненого Сакки он каждое утро на руках выносил на палубу, чтобы избавить его от духоты каюты.
«Операнда» благополучно миновала Гибралтарский пролив. Скалы Гибралтара и Сеуты, выделявшиеся своей белизной на голубом фоне моря, остались позади. Средиземное море встретило гарибальдийцев безоблачной погодой и штилем.
«Вдруг, — рассказывает Сакки, — моряки, стоявшие на носу бригантины, заметили на горизонте корабль с новым, никогда не виданным флагом. Все взоры, все подзорные трубы устремились на маленькую, колышущуюся полоску.
— Странно, —
По мере приближения неизвестного судна нижняя полоса флага, казавшаяся синей, приобретала другой оттенок: теперь было уже отчетливо видно, что она зеленая!
— Красный, белый, зеленый. Это наш, наш, итальянский флаг! — крикнул вне себя от восторга капитан Пегорини.
— Наш флаг! — откликнулись голоса остальных легионеров.
Гарибальди, взволнованный не менее их, приказал держать курс на этот корабль и, приложив к губам рупор, крикнул:
— Что означает этот флаг и что нового в Италии? Голос с мостика итальянского корабля ответил:
— Милан восстал! Австрийцы бегут! Вся Италия охвачена революцией! Да здравствует свобода!
Трудно представить себе эффект, произведенный этими известиями на эмигрантов, возвращавшихся за родину. Моряки и легионеры обнимались с капитаном и друг с другом, целовались, кричали, плакали и смеялись одновременно. Сотни возгласов, восторженные речи, революционные песни…
Гарибальди велел спустить флаг Монтевидео и, наскоро смастерив итальянский из белого полотенца, куска красного сукна и зеленых обшлагов легионерской куртки, поднял его на грот-мачту. Вокруг мачты начались пляски под звуки музыки и песен.
Но первые восторги прошли, и снова возникло сомнение. Известие о революции нуждалось в проверке. Решили причалить к берегам Испании недалеко от Картены — к мысу Сан Пола. Капитан «Сперанцы» побывал на берегу у французского вице-консула: тот подтвердил все, что они узнали от встреченного в море итальянского судна.
«Эти известия, — пишет Гарибальди в «Мемуарах», — могли свести с ума даже более трезвых, чем мы, людей. Палермо, Милан, Венеция и все «сто городов-сестер» совершили чудесную революцию! Пьемонтское войско преследует обратившихся в бегство австрийцев. Вся Италия, как один человек, откликнулась на призыв «К оружию!».
— Поднять паруса! Поднять паруса! — потребовал весь экипаж, и требование это было исполнено: мы тотчас снялись с якоря. Ветер, казалось, сочувствовал нам и, понимая наше нетерпение, быстро гнал бригантину вперед, к берегам обетованной земли — Италии».
Нетерпение эмигрантов было так велико, что, забыв свой уговор с Медичи, Гарибальди решил плыть не к тосканскому побережью, а в ближайший итальянский порт — Ниццу. Приблизившись к Ницце, он «на всякий случай» снова переменил флаг на уругвайский.
«Сперанца» бросила якорь в Ницце 21 июня 1848 года в одиннадцать часов утра.
КОРОЛЕВСКАЯ ИЗМЕНА
Задолго до приезда Гарибальди в Италию Анита с детьми очутилась на родине ее мужа — в Ницце, среди чужих людей, в незнакомой стране. Она плохо понимала итальянский язык и, несмотря на ласковое отношение к ней свекрови и окружающих, чувствовала себя одинокой. Зная, что приезд Гарибальди зависит от политических событий в Италии, Анита внимательно читала газеты, расспрашивала сведущих людей, стремилась быть в курсе всех подробностей национально-освободительной борьбы. 7 марта 1848 года она писала своим знакомым в Монтевидео:
«…Генуэзский народ необычайным образом меня приветствовал. Более 3 тысяч человек стояли под моими окнами, восклицая: «Да здравствует Гарибальди!», «Да здравствует семья нашего Гарибальди!» Мне подарили красивое знамя итальянских национальных цветов и просили передать его мужу, как только он приедет: Гарибальди первый, говорили генуэзцы, водрузит это знамя на ломбардской почве! Если б вы только знали, как его здесь любят! Вся Италия горит желанием его видеть, особенно Генуя!
Ежедневно толпы народа заполняют набережную и вглядываются в прибывающие из Монтевидео корабли, на каждом корабле они жадно ищут взорами Гарибальди. Итальянские дела очень хороши. В Неаполе, Тоскане и Пьемонте провозглашена конституция. Рим скоро тоже ее получит. Повсюду организована национальная гвардия. Из Генуи и вообще отовсюду изгнаны иезуиты и все их сторонники. Повсюду только и говорят, что Италия должна быть объединена в политический и таможенный союз, что надо освободить ломбардских братьев от иноземного владычества…»
Это письмо уже не застало Гарибальди в Монтевидео. Он находился в пути. С громадным нетерпением ждали итальянцы его приезда.
21 июня народ Ниццы шумно приветствовал на пристани Гарибальди и легионеров, прибывших на своей «Сперанце».
«Ничто не могло быть выше счастья, обрушившегося на меня в Ницце, — пишет Гарибальди. — Поистине счастье это было слишком велико… Тысячи людей устремились со всех сторон приветствовать горсточку храбрецов, которые, презрев расстояние и опасности, переплыли океан, чтобы пожертвовать своей кровью для родины. На берегу собрались земляки. Они аплодировали, улыбаясь и гордясь моими скромными успехами. Незабвенная минута, когда я смог прижать к своей груди Аниту и детей!»
В минуту великого триумфа и радостной встречи с близкими Гарибальди не забыл о своих больных товарищах. С необыкновенной заботливостью и нежностью он перенес на берег Сакки и Анцани. Последний был очень плох; Гарибальди даже боялся, что он умрет тут же у него на руках.
Пребывание в Ницце явилось сплошным праздником. «Героя Монтевидео» буквально носили на руках. 25 июня он выступил на банкете, данном в его честь в отеле «Иорк». Выступление это очень важно для понимания политических взглядов Гарибальди. Заявляя о своей готовности служить в войсках короля Карла Альберта, он со всей силой подчеркивает, что эта готовность — лишь вопрос тактики, но что по убеждениям он был и остается республиканцем.
— Я всегда был республиканцем, — заявил Гарибальди. — Но сейчас я вижу, что ради блага Италии мне приходится отказаться от единственной формы правления, которая соответствует нуждам отечества, и вступить в союз с Карлом Альбертом… Вы все хорошо знаете, что я никогда не был сторонником королей. Но поскольку Карл Альберт берется защищать народное дело, я считаю себя обязанным предложить ему помощь свою и товарищей.
Не прошло и пяти дней, как Гарибальди распрощался с родными и уехал в Геную, — надолго, может быть, навсегда; ведь он ехал воевать с врагами итальянской свободы!