Гарибальди
Шрифт:
Кавур передал Гарибальди с адмиралом Персаной, прибывшим в Палермо 6 июня, «самые горячие и восторженные поздравления». Поздравления эти были, конечно, фальшивыми: успехи Гарибальди не на шутку встревожили короля Виктора Эммануила и его министра. Король и его министр Кавур прекрасно учитывали демократический, республиканский характер сицилийской революции и имели основания бояться ее дальнейшего углубления.
Палермо был наводнен тайными агентами и шпионами Кавура. Вместе с адмиралом Персаной приехал небезызвестный Джузеппе Лафарина (тот самый, что в свое время приезжал на Капреру приглашать Гарибальди в Турин). Лафарина, как мы видели, всячески издевался над сицилийской экспедицией Гарибальди, предсказывая полный ее крах. Мало того, он прилагал все усилия, чтобы помешать ее осуществлению. А теперь, когда Гарибальди взял Палермо, Лафарина явился «принять от имени короля управление островом», то есть требовать немедленного присоединения Сицилии к Пьемонтскому королевству. Лафарина стал разыгрывать из себя хозяина на острове, интриговать против главы
Огромный интерес представляет оценка этого шага Гарибальди Марксом и Энгельсом.
«Открытый разрыв Гарибальди с партией Кавура, проявившийся в изгнании из Сицилии известного интригана Лафарина и синьоров Гричелли и Тотти, корсиканцев по рождению и бонапартовских полицейских агентов по профессии, вызвал чрезвычайно противоречивые комментарии в европейской прессе. Частное письмо Гарибальди… вполне выясняет сущность споров… между Гарибальди и Кавуром. Этот последний, заключив тайное соглашение с Луи-Бонапартом, которого Гарибальди клеймит названием «cet homme-faux» [ «этот лживый человек»] и с которым, как он предвидит, «ему придется в один прекрасный день скрестить шпагу», — решил присоединить кусок за куском те части итальянской территории, которые может завоевать меч Гарибальди или которые смогут оторвать от прежних властителей народные восстания. Этот процесс присоединения к Пьемонту территории по частям должен был сопровождаться в то же время другим процессом «компенсации» в пользу Второй империи. Подобно тому как за Ломбардию и герцогства пришлось заплатить Савойей и Ниццей, точно так же за Сицилию надо было заплатить Сардинией и Генуей; каждый новый акт частичного присоединения вызывает новую сепаратную дипломатическую сделку с покровителем Пьемонта. Вторичное расчленение Италии в интересах Франции, помимо того, что оно означало бы покушение на целость и независимость Италии, сразу потушило бы патриотическое движение в Неаполе и Риме… Поэтому Гарибальди считал своей главной задачей устранение всякого повода для французского дипломатического вмешательства, но, как он понимал, этого можно было бы достигнуть лишь в том случае, если движение сохранит свой чисто народный характер и не будет стоять ни в какой связи с планами чисто династического расширения… Как бы то ни было, достоверно одно, что план Гарибальди, независимо от того, увенчается ли он успехом или нет, является единственным планом, который при данных обстоятельствах может способствовать освобождению Италии не только от ее старых тиранов и внутренних распрей, но и от когтей нового французского протектората. Именно для того, чтобы расстроить этот план, Кавур и отправил в Сицилию Лафарина в сопровождении двух корсиканских братьев» [50] . Общее положение Маркс характеризует в следующих словах: «В этот момент Гарибальди спас не только свое собственное дело, но и дело Сицилии и Италии…» [51]
50
К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч… т. XII, ч. 2, стр. 95–96.
51
К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч… т. XII, ч. 2, стр. 98.
Таким образом, происки кавурианцев на этот раз провалились. Авторитет Гарибальди в Сицилии возрастал все больше и больше. Сам Франциск II, неаполитанский король, решил лучше отказаться от Сицилии, лишь бы революция не проникла в Неаполитанское королевство. Он стал обращаться с просьбами о посредничестве к папе, австрийскому и русскому императорам, к Виктору Эммануилу. Вместе с тем Бурбон сделал последнюю отчаянную попытку завоевать остров: полковник Боско, смертельно ненавидевший Гарибальди, обещал Бурбону не только удержать крепость Милаццо, но и двинуться на завоевание Палермо. Об этом, вероятно, и пишет Энгельс Марксу в письме от 23 июля 1860 года: «Если Гарибальди скоро не двинется вперед, ему может плохо прийтись… У Милаццо и Мессины возможны еще кое-какие набеги, но для экспедиции на континент ситуация может ухудшиться… В неаполитанской армии, повидимому, водится такая бешеная сволочь, которая, пожалуй, захочет посчитаться с чужестранцами, а Г[арибальди] не должен потерпеть поражения» [52] . Но как раз в тот день, когда Энгельс писал это письмо, Гарибальди взял Милаццо.
52
К. Маркс и Ф. Энгельс.Соч., т. XXII, стр. 519.
Вот что рассказывает Гарибальди в «Мемуарах» о битве под Милаццо: «Генерал Медичи с отрядом отправился к Мессинскому заливу. С помощью своего превосходного корпуса, состоявшего из всех трех видов оружия, бурбонский генерал Боско отрезал нас от главной дороги в Мессину, в Милаццо и в городскую крепость. Раннее утро 20 июля застало сынов свободной Италии сражающимися с противником к югу от Милаццо. Враг, хорошо знакомый с местностью, очень умело использовал все ее естественные и искусственные препятствия… Главной причиной наших значительных потерь было незнание местности. Мы не могли рассмотреть неприятельские позиции, так как совершенно ровное поле битвы было покрыто деревьями, виноградниками и тростником».
Но тут Гарибальди случайно бросил взгляд на только что прибывший корабль «Тюкери» с подкреплением из Палермо.
Ведь он может взобраться на мачту и оттуда разглядеть вражеские позиции! Поручив Козенцу свой участок фронта, Гарибальди вскочил в барку и подплыл к «Тюкери». Поднявшись на палубу, он вскарабкался на грот-мачту, и перед ним открылся весь театр военных действий. Он заметил вдали новую неприятельскую колонну, быстро двигавшуюся, чтобы напасть на один из повстанческих отрядов. Он тотчас же покинул корабль: план действий был теперь для него ясен. Приказав вооруженному отряду, прибывшему на «Тюкери», высадиться, он вступил в бой с неприятелем, обрушившись на его правый фланг. На левый напал Медичи. Разбив бурбонскую колонну, они заставили ее отступить к крепости. При содействии подоспевших отрядов атака продолжалась. Одно время неприятельская кавалерия оттеснила гарибальдийцев. «Я сам был настигнут неприятельскими всадниками, — говорит Гарибальди в «Мемуарах», — и был вынужден прыгнуть в канаву на краю дороги, в которой я защищался с саблей в руках. Но мы должны были победить!»
Собрав своих людей, Гарибальди приказывает им снова кинуться в атаку. Слева — густая заросль тростника, справа — дома, из-за которых неприятель беспрерывно обстреливает гарибальдийцев. Они неудержимо стремятся вперед. Пал капитан Леардо; ранены лучшие командиры, но победа одержана. Враг бежит! Ворота Милаццо взяты, гарибальдийцы ворвались в город. Еще до полудня крепость была окружена.
23 июля было заключено соглашение, по которому «неаполитанская» армия покидала Милаццскую крепость со всем своим оружием и обозом». Крепость передавалась генералу Гарибальди «со всеми своими пушками, боеприпасами и снаряжениями, лошадьми, сбруей и прочим военным имуществом, принадлежащим форту». Любопытно, что в число добычи гарибальдийцев были включены все лошадинеаполитанцев, в том числе и конь Боско. Хвастливый полковник, выступая из Мессины, заявил, что «вернется на лошади Медичи». Он был по заслугам наказан за хвастовство: победитель Медичи въехал в город на лошади Боско.
Битва под Милаццо была самой кровопролитной из всех сражений Гарибальди на юге Италии. Из четырех тысяч солдат его войска на поле битвы осталось семьсот человек ранеными и убитыми — больше одной шестой!
Вскоре после этого Клари, губернатор Мессины, подписал с Медичи условие о сдаче Мессины (кроме мессинской цитадели). Отныне вся Сицилия была освобождена от деспотической власти неаполитанского короля.
Очередь была за югом итальянского полуострова — Апулией и Калабрией.
«ЖАЛКАЯ ЛИСЬЯ ПОЛИТИКА»
Победоносное шествие гарибальдийцев вызывало ярость Кавура, который пустил в ход все свое искусство прожженного дипломата и торгаша, чтобы покончить с революцией, но вместе с тем пожать плоды побед революционного диктатора Сицилии, опасного для слуг пьемонтского короля своей популярностью в массах и горячим желанием облегчить положение трудового народа.
Кавур прилагал всяческие усилия, чтобы приостановить дальнейшее развитие национально-освободительного движения па юге Италии. Спустя несколько дней после вступления Гарибальди в Мессину Виктор Эммануил написал ему следующее письмо: «Генерал! Вы знаете, что я не одобрял вашей экспедиции и оставался абсолютно чуждым ей… В случае, если неаполитанский король согласится на полную эвакуацию своих войск из Сицилии… и если сицилийцам будет дана свобода избрать такое правительство, какое им желательно, — мне кажется наиболее разумным отказаться от дальнейших враждебных действий в отношении Неаполитанского королевства. Если вы другого мнения, то я оставляю за собой свободу действий и воздерживаюсь от каких бы то ни было замечаний по поводу ваших планов».
Смешно было говорить о «согласии неаполитанского короля» на эвакуацию Сицилии после побед при Милаццо и Мессине. Письмо короля запоздало по меньшей мере на месяц: вся Сицилия находилась уже в руках Гарибальди!
Гарибальди ответил Виктору Эммануилу категорическим отказом повиноваться. «Если теперь, вопреки всем призывам, я буду медлить, — писал Гарибальди, — я не выполню своего долга и подвергну опасности святое дело освобождения Италии. Поэтому, разрешите, государь, на этот раз вам не повиноваться».
Итак, вождь национально-освободительного движения говорил с королем, как равный с равным. Кавурская клика рассуждала так: Гарибальди находит в себе силу отказать королю в повиновении уже сейчас; что же будет, когда он освободит центр и юг Италии и убедится, что народы полуострова вообще прекрасно могут обойтись без короля? Кавурианцы не забыли 8 февраля 1849 года, когда в Учредительном собрании освобожденного Рима Гарибальди первым потребовал провозглашения республики.
Чтобы услышать подлинный голос самого Гарибальди, обратимся к его «Мемуарам». Вот что он пишет в XI главе («В Мессинском проливе»):