Гарнизон маленькой крепости
Шрифт:
Бои у города приняли позиционный характер. Немцы не могли прорвать оборону. Но ДОТ оставался в окружении.
Всю ночь раненый Синицын бредил. Он вскакивал с топчана с широко раскрытыми глазами и порывался бежать. Его укладывали, и он, почувствовав боль, начинал стонать. Раненому было тесно на топчане. Он метался, кричал в бреду, призывая идти в атаку. В ДОТ-е было тихо, и голос Синицына, надломленный и порывистый, острой болью отзывался в каждом из бойцов.
Горяев не мог уснуть, хотя усталость изламывала тело. Он думал об убитом Анисимове, о раненом Синицыне.
Уткнувшись лицом в подушку, рядом с Горяевым лежал Альянцев. Он тоже не спал.
– Скоро ли это кончится? К чему, ведь мы всё равно погибли...- донеслось из подушки.
– Не надо, Альянцев, - тихо сказал Горяев.
– Крепитесь, нельзя же так...
– Не могу я больше... нас похоронят здесь. Я всё равно уйду, сегодня же уйду...
– Куда?
Альянцев вздрогнул. Горяев приподнял голову. У топчана стоял комендант.
– Куда уйдёшь?
– резко повторил Усов.
– К фашистам?
Испуг появился на лице Альянцева. Словно прикрываясь от удара, он отодвинулся к стене, хотел что-то сказать, но не мог выдавить ни слова.
– Забудьте об этом!
– крикнул Усов.
– Иначе... Понятно?
Взгляд Горяева упал на кобуру нагана коменданта. Да, он имел право на это, комендант укрепления. Больше того, он обязан был сделать это.
Горяев долго не мог уснуть. Утром его разбудили - он должен был заступать на дежурство. Он увидел Альянцева, сидящего на топчане. Как и обычно после сна, Горяев пошёл умываться. Холодная вода освежила лицо. Он услышал близкий орудийный выстрел, но, по обыкновению, даже не повернул головы. За выстрелом последовал сильный голос коменданта:
– Назад!
Не вытирая лица, Горяев бросился в главное помещение. Раскрытая дверь объяснила всё. В проходе гремел засов второй двери. Альянцева не было. Горяев на секунду увидел лишь Усова, мелькнувшего в притворе дверей.
В ту же минуту в стороне леса длинной очередью застрочил пулемёт.
Послышался удар двери и звук засова.
– Срезали, как соломинку, - сказал комендант и брезгливо добавил: - Вот и ушёл... Гадина... Собачья смерть.
10
Они ничем не выделялись, эти два солдата с чёрными петлицами. Не особенно разговорчивые, коренастые сапёры очень походили друг на друга. Они с первого же дня в ДОТ-е сжились с отделением, быстро, по-военному выполняли приказания Усова; казалось, они давным-давно служили под его командой.
Один из них носил фамилию Корнилов.
– Это ошибка, - сказал Синицын, когда явились сапёры, - Корнилов - герой Севастополя, он был адмиралом, моряком. Вам больше бы подошла фамилия Тотлебен. Так сказать, фамилия по специальности...
Однако фамилии сапёров никогда больше не упоминались в ДОТ-е. Усов называл их инженерами. И это заменило им имена. "Инженеры" следили за состоянием всего укрепления, набивали патронные ленты и довольно искусно стреляли из пулемётов. Когда была сокращена норма сухарей и воды, они приняли это как естественное в таких условиях, как необходимость.
Когда немцы повели по ДОТ-у артиллерийский огонь прямой наводкой, "инженеры" совсем не
Безмолвно проходила седьмая ночь. Горяеву она казалась семьдесят седьмой. Так много было пережито за это время. Теперь он совсем не думал о смерти. Весь гарнизон под командой сержанта Усова словно сцементировался, стал таким же крепким, как сама эта маленькая крепость, и жил одной мыслью: держаться! Нарушилась телефонная связь, не удалась попытка контрнаступления, погиб Анисимов, бесславно кончил Альянцев, метался в бреду раненый Синицын - всё это заставляло стискивать зубы, отворачиваться в сторону, когда на мгновенье голову сжимала мысль о трудности. Но другая мысль - держаться!
– приходила вновь, когда взгляд встречался со взглядом Любова и других бойцов. То были взаимные взгляды ободрения и дружбы.
Вначале казалось, что ДОТ не сможет продержаться и одного дня. Теперь наступали седьмые сутки. Вот что значило упорство! При этой мысли Горяев чувствовал прилив силы и уверенности. И он быстрее работал, внимательнее всматривался в щели, наблюдая за врагом, старался казаться бодрым, спокойным и сильным.
– Видишь?
– прошептал сапёр Иванов.
Горяев повернул голову, не понимая, о чём говорит сапёр. Иванов плотно прижался к щели; казалось, он хочет пролезть через неё.
– Слышишь?
Горяев ничего не видел и не слышал. Темнота и тишина царили за стеной.
– Взрывчатку подвозят, - шепнул Иванов.
– Нужно доложить коменданту.
Через минуту комендант и ефрейтор Любов обсуждали положение. Немцы намеревались подорвать укрепление. Нужно было противодействовать.
– Мы с Корниловым выйдем на волю и обезвредим запал!
– предложил Иванов.
– Другого выхода нет, - согласился комендант.
– Я пойду с ними!
– сказал Горяев.
– Лучше уж мне выйти с "инженерами"!
– сказал Любов.
– Разбудите Корнилова, пойдут "инженеры" и Любов, - решил комендант. Всем бодрствующим приготовиться!
С наганами и гранатами стояли смельчаки, чтобы по приказу проскользнуть в дверь.
Комендант оглядел их и спросил: - Готовы?
– Готовы!
– Вытащить всё из карманов! Вторая группа будет наготове.
– Он подал руку каждому из уходящих.
– Открывай, осторожно!
Дверь приоткрылась едва-едва, но в мгновение "инженеров" и Любова уже не было в ДОТ-е. Дверь бесшумно закрылась. Вторую дверь решено было не закрывать.
Наступили томительные минуты ожидания. Если фашистам удастся подтянуть много взрывчатки и зажечь огнепроводные шнуры - взрыв уничтожит маленькую крепость.
Горяев, Сибирко и Калита составили вторую группу. Они должны были поспешить на помощь Любову и "инженерам".
Теперь ясно был слышен лёгкий шум за стеной. Фашисты находились рядом. Должно быть, они злорадствовали и торжествовали. Смогут ли что-нибудь сделать "инженеры"?
Сколько прошло времени - никто из бодрствующих в ДОТ-е не знал. Внезапно в дверь ударили. Стук был условный. Возвратились Корнилов и Иванов.