Гарольд, последний король Англосаксонский (Завоевание Англии) (др. перевод)

Бульвер-Литтон Эдвард Джордж

– Зато я это сделаю, я скорее лягу в могилу, чем допущу, чтобы ты изменил славе, чести, долгу, родине, отказался от предназначенного тебе судьбою! Гарольд, позволь мне остаться достойной тебя до последнего вздоха, и, если мне не суждено быть твоей женой, если это счастье не для меня, то пусть хоть скажут, что я была его достойна.

– А известно ли тебе, что от меня требуют не только, чтобы я отказался от тебя, но еще и женился на другой?

– Известно, – ответила Эдит, и две слезинки скатились по ее щекам. – Знаю, что та, которую ты назовешь своей, не Альдита,

а Англия в лице Альдиты. Эта мысль, что ты оставляешь меня не ради дочери Альгара, утешает меня, я должна примирить тебя с твоей участью.

– Слушай Эдит и заимствуй от нее бодрость и силу, – проговорил Гурт, вошедший незаметно, и крепко обнял брата. – Гарольд, скажу тебе откровенно, что моя молодая жена бесконечно дорога мне, но если бы я был на твоем месте, то решился бы расстаться с нею без всякого сожаления... Ты же сам развил во мне эту твердость, а теперь она изменяет тебе в решительную минуту! Перед тобою любовь и счастье, но рука об руку с ними стоит и позор; а с другой стороны стоит горе, но за ним – Англия и бессмертная слава. Выбирай!!!

– Он уже выбрал! – воскликнула Эдит, когда Гарольд, закрыв лицо, прислонился к стене. Она снова встала перед ним на колени и благоговейно поцеловала край его одежды. Гарольд вдруг обернулся и раскрыл объятия. Эдит не могла отказать этой молчаливой просьбе: она кинулась к нему на грудь, горько рыдая.

Безмолвным и печальным было это прощание. Луна, которая когда-то была свидетельницей их помолвки у могилы язычника, выплыла теперь из-за колокольни христианской церкви и смотрела холодно и безучастно на их расставание.

XI. ГЕРЦОГ И КОНУНГ

ГЛАВА 1

Наступил январь – тот самый месяц, в котором король, согласно предсказанию Иоанна, явившегося под видом странника, должен был переселиться в лучший мир; действительно, Эдуард быстрыми шагами приближался к могиле.

Лондон был очень взволнован. Бесчисленное множество лодок сновало по реке перед дворцом, и остров Торней был переполнен боязливо шептавшимися людьми. Новый Вестминстерский храм был освящен несколько дней назад, и этим как будто окончилась жизненная задача Эдуарда. Подобно египетским королям, он живым выстроил себе гробницу.

Во дворце волнение было еще сильнее; ожидание более напряженным. В коридорах, залах, переходах теснились таны с унылыми лицами; их угнетала не мысль об умирающем короле, а о том, кто будет на его месте. Повсюду стало известно, что Вильгельм имеет притязания на английский престол, и всем поскорее хотелось узнать, осмелится ли Эдуард подтвердить свое прежнее обещание в предсмертном слове. Мы уж знаем, что престолонаследие зависело не от короля, но в исключительных обстоятельствах его последняя воля могла сильно повлиять на Витан; не было законных наследников, кроме слабого телом и душой мальчика. Эдуарда уважали за его благочестивую жизнь, но как было не бояться беспристрастным

людям, что его воля будет исполнена! Одни передавали, бледнея, друг другу мрачные предсказания о будущем Англии; другие угрюмо молчали, но взгляды всех были обращены на входивших в спальню короля или на выходивших из нее.

У ног умиравшего стоял Гарольд; с одной стороны виднелась коленопреклонная фигура Эдит, супруги Эдуарда; с другой – Альреда; тут же возле изголовья стоял Стиганд, а за ним Моркар, Эдвин, Леофвайн и другие таны.

В стороне врач готовил какое-то успокоительное лекарство, а в глубоких оконных нишах жались друг к другу плачущие постельничие, искренно любившие его за кротость и доброту.

Эдуард лежал с полузакрытыми глазами, но дышал тихо и ритмично. Два предыдущих дня он был без сознания, но в этот день он пришел в себя. Рука его покоилась в руке королевы Эдит, которая истово молилась за него вполголоса. Он вдруг раскрыл широко глаза и взглянул на нее.

– Ах! – шепнул он. – Ты такая же кроткая... Не думай, что я тебя не любил... В горных обителях ты узнаешь все прошлое!

Королева подняла к нему прекрасное лицо, и он, благословляя, положил руку на ее голову. Потом Эдуард подозвал вестминстерского отшельника, снял заветный перстень и проговорил чуть слышно:

– Пусть эта вещь хранится в храме в память обо мне.

– Теперь он доступен нам, говори, что надо! – шептали Стиганду и Альреду таны. Стиганд, более смелый, наклонился над королем.

– О, король, – начал он, – ты теперь меняешь земную корону на небесный венец, вспомни же о нас и скажи нам, кого бы ты желал видеть своим наследником?

Король сделал нетерпеливое движение, и королева с упреком взглянула на Стиганда, нарушавшего покой умирающего. Но вопрос был слишком важен, чтобы оставить его неразрешенным; таны стали роптать, слышалось имя Гарольда.

– Подумай, мой сын, – увещевал Альред дрожащим голосом, – молодой Этелинг едва ли способен править Англией в опасную минуту.

Эдуард утвердительно кивнул головой.

– Ну, в таком случае, – раздался вдруг голос лондонского правителя Вильгельма Нормандца, который, хоть и стоял позади всех, но внимательно всматривался и чутко вслушивался во все происходившее, – если у тебя, государь, нет законных наследников, кто достоин быть твоим преемником как не твой родственник, герцог Вильгельм Нормандский?

– Нет, нет, мы не хотим и слышать о нормандцах! – заговорили таны.

Лицо Гарольда пылало, и он схватился за меч, но ничем не выказал, как был заинтересован в решавшемся вопросе.

Король, очевидно, старался собраться с мыслями, а Альред и Стиганд все еще наклонялись над ним: первый – с выражением нежности и глубокой душевной скорби, второй – с напряженным любопытством. Эдуард наконец приподнялся немного и, указывая на Гарольда, промолвил:

– Я вижу, что вам дорог Гарольд – будь по-вашему... je l'octroie! – С этими словами он снова опустился на подушки... Эдит громко вскрикнула: ей показалось, что король уже умер.

Врач протиснулся сквозь заволновавшуюся толпу.