Гарри Поттер и Орден Феникса
Шрифт:
Прошёл почти час, прежде чем Ангелина признала своё поражение и повела вымокшую, страшно недовольную команду назад в раздевалку, заверяя всех, что время было потрачено совсем не напрасно. Впрочем, в её голосе не слышалось истинной убеждённости. Фред с Джорджем злились больше всех, они плелись враскоряку, морщась при каждом шаге. Гарри, вытираясь полотенцем, слышал, как они тихо жаловались друг другу:
— По-моему, у меня несколько штук лопнуло, — в изнеможении вздохнул Фред.
— А у меня — нет, — отозвался Джордж, сжимая зубы, — нарывают со страшной
— ОЙ! — вскрикнул Гарри.
Он зажмурился от боли и прижал полотенце к лицу. Так сильно шрам не болел уже очень давно.
— Что случилось? — спросило сразу несколько голосов.
Гарри убрал полотенце от лица. Без очков всё в раздевалке казалось размытым, но он, тем не менее, видел, что все головы повернуты к нему.
— Ничего, ничего, — пробормотал он, — просто я… случайно ткнул себя в глаз, вот и всё.
При этом он со значением посмотрел на Рона, и, когда остальные, укутавшись в плащи и низко надвинув шляпы, вышли на улицу, они задержались в раздевалке. Алисия скрылась за дверью последней, и Рон тут же спросил:
— В чём дело? Опять шрам?
Гарри кивнул.
— Но… — Рон с испуганным видом подошёл к окну и уставился на дождь, — ведь… он не может быть рядом, нет?
— Нет, — Гарри опустился на скамейку и потёр лоб. — Он за много миль отсюда. Шрам болит, потому что… он… страшно зол.
Гарри совершенно не собирался этого говорить и услышал собственные слова будто бы со стороны, словно их произнёс кто-то посторонний. В то же время он твёрдо знал, что это — правда. Он не понимал, откуда это ему известно, но нисколько не сомневался: Вольдеморт, где бы он ни был и что бы ни делал, кипит от ярости, причём с каждой минутой его ярость только усиливается.
— Ты что, его видел? — в ужасе спросил Рон. — У тебя… было видение? Или что?
Гарри сидел не шевелясь и глядел себе под ноги. Он старался пустить мысли на самотёк, расслабиться после пережитой боли.
Перед ним с шумом пронеслись какие-то тени, раздались голоса…
— Ему нужно, чтобы что-то было сделано, а дело продвигается медленно, — сказал Гарри и опять, услышав эти слова из собственных уст, очень удивился, но твёрдо знал, что это правда.
— Но… откуда ты знаешь? — пролепетал Рон.
Гарри покачал головой, закрыл лицо руками и надавил на глаза ладонями. Под веками ярко сверкнули звёзды. Он почувствовал, что Рон сел рядом, ощутил его взгляд.
— В кабинете Кхембридж было то же самое, да? — сдавленно заговорил Рон. — Когда у тебя заболел шрам? Сам-Знаешь-Кто тогда тоже злился?
Гарри покачал головой.
— А что же?
Гарри стал вспоминать. Он посмотрел Кхембридж в лицо… шрам заболел… а в животе возникло странное ощущение… непонятное, замирающее чувство… чувство счастья… конечно, тогда он не понял, что это именно счастье, ведь ему было так плохо…
— Тогда он, наоборот, чему-то радовался, — сказал в конце концов Гарри. — Очень сильно. Он ждал… чего-то хорошего. А в ночь перед началом учебного года, — Гарри стал припоминать подробности той ночи, когда шрам заболел в спальне на площади Мракэнтлен, — он был разъярён…
Он повернулся к Рону. Тот круглыми глазами смотрел на Гарри.
— Да, друг, тебе пора заменять Трелани, — с благоговейным восхищением промолвил он.
— Я же не пророчествую, — возразил Гарри.
— Нет, но… знаешь, что ты делаешь? — в голосе Рона звучали одновременно и страх и восхищение. — Ты читаешь мысли Сам-Знаешь-Кого!
— Нет, — снова возразил Гарри, покачав головой. — Это не мысли, а скорее… настроение, наверное. Передо мной что-то мелькает, и я понимаю, в каком он настроении. Думбльдор говорил, что и в прошлом году происходило нечто подобное. Он сказал, что я чувствую, когда Вольдеморт рядом, или когда он в особенно плохом настроении. А теперь, похоже, я чувствую и то, когда ему хорошо…
Оба замолчали. Стены раздевалки сотрясались от дождя и ветра.
— Ты должен кому-то об этом рассказать, — произнёс Рон.
— В прошлый раз я говорил Сириусу.
— Значит, расскажи и в этот раз!
— А как? Я не могу! — мрачно ответил Гарри. — Забыл, что ли: и очаги и совы — всё под контролем Кхембридж.
— Тогда расскажи Думбльдору.
— Он и так знает, — буркнул Гарри. Он встал со скамейки, снял с крючка плащ и накинул его на плечи. — Какой смысл сто раз говорить об одном и том же.
Рон, застёгивая свой плащ, задумчиво посмотрел на Гарри.
— А по-моему, Думбльдор должен об этом знать, — проговорил он.
Гарри пожал плечами.
— Пойдём… Нам ещё замолчары отрабатывать.
Они молча зашагали по тёмному двору, поскальзываясь и спотыкаясь на расползающейся под ногами траве. Гарри напряжённо думал. Что так нужно Вольдеморту? Что происходит медленнее, чем ему бы хотелось?
«…у него есть и другие цели… их он может достичь без всякого шума… кое-что, что можно только украсть… скажем так, оружие. Нечто, чего у него не было в прошлый раз».
С головой погрузившись в школьную жизнь, в борьбу с Кхембридж и несправедливостью действий министерства, Гарри совершенно позабыл об услышанных когда-то словах. Но теперь он вспомнил о них и задумался… Если Вольдеморту не удаётся добраться до этого самого оружия — неважно, что это такое — его гнев вполне понятен. Видимо, Орден препятствует Вольдеморту, не даёт заполучить оружие? Где оно хранится? У кого оно сейчас?
— Мимбулюс мимбльтония, — голос Рона вывел Гарри из забытья как раз вовремя, и он через дыру за портретом вскарабкался в общую гостиную.
Гермиона, как оказалось, ушла спать рано. Косолапсус валялся в кресле. На столике у камина было разложено множество узловатых шапочек. Гарри был рад, что Гермионы нет; он не чувствовал в себе сил снова говорить о боли в шраме и выслушивать советы сообщить обо всём Думбльдору. Рон то и дело бросал на него обеспокоенные взгляды, но Гарри решительно достал учебник по зельям и принялся за сочинение. Впрочем, его мысли где-то витали и, к тому времени как Рон тоже собрался спать, Гарри почти ничего написал.