Гастроли Жигана
Шрифт:
Ходжа предупреждать не любит, он сразу приказывает: «Объяснить!», – и его ребята объясняют. Так объясняют, что человек вообще перестает понимать что-либо. Эти борцы с преступностью – автолюбители, каждый раз, как установлено следствием, они приезжали на свои операции на двух машинах. Значит, численность их группировки не больше восьми человек, больше в двух машинах свободно не разместится. Но самое главное, что отсюда следует, они должны сообразить, что Ходжа – их клиент.
Остается только установить наблюдение за самим Ходжой и спокойно дожидаться, когда по его душу явятся эти ликвидаторы преступности.
Гениальный план! Тузов был горд собой. Оставалось только отправиться в управление, тут совсем рядом, и отдать необходимые распоряжения…
Можно сказать, что сегодняшний приказ генерала уже выполнен. Вот так-то мы работать умеем! А он заладил: «Шпицберген! Шпицберген!» Вот пусть сам и отправляется на свой Шпицберген. Нашел курортное местечко!
Майор попытался приподняться со стула, но ноги отказывались его слушаться.
Он очень удивился, поскольку ему срочно нужно было оказаться на Лубянке, чтобы осуществить только что придуманный план, но ноги по-прежнему отказывались подчиняться. Тогда он решил их обмануть.
Майор снова сел на стуле вразвалку и притворился, что засыпает. Он рассчитывал, что его ноги не поймут в чем дело, если он заснет, и перестанут своевольничать. Останется дождаться удобного момента и броситься на Лубянку. Майору казалось, что это очень даже неплохой вариант.
Однако обманул Тузов не только ноги, но и весь остальной свой организм. Через минуту он уже спал, уронив голову на стол рядом с недопитой рюмкой коньяка.
Но даже во сне не прекращалась работа над планом поимки, который пришел ему только что в голову. Уточнялись детали и подробности, определялось время и организационное обеспечение.
Несмотря на склонность к пьянству, майор Тузов был все же кадровым фээсбэшником и дело свое знал профессионально.
Глава 6
Выступление по московскому каналу человека в черной маске, обещавшего всякие страсти, московское криминальное общество лишь развеселило. Никто не принял всерьез его обещаний.
Мало ли что взбредет на ум какому-то шизофренику! А что касается кунцевских и Большого, так неизвестно еще, кто их замочил. Может, и не этот хмырь в темных очках. Может быть, он просто так, понты кидает? Всякое бывает в жизни. Иногда и к чужому делу примазаться бывает выгодно. Это еще проверить надо, так ли все там было, в этом Кунцеве…
А если этот козел кунцевских замочил, так опять же сами они были виноваты, смотреть надо было лучше. К тебе в гости прутся с гранатометом, а ты сидишь в спортзале, болт об коня трешь. Вот и замочили, что ж удивляться.
И каждый, размышляя примерно так же, уверен был, что уж с ним бы такого не случилось. Это только с кунцевскими козлами так можно было, уж он-то смотреть умеет за своей территорией…
После того, как в Измайловском парке нашли на березе двоих с табличками на груди, самоуверенной эйфории поубавилось. Авторитет с Арбата считался человеком серьезным, пользовался репутацией человека жесткого и сильного. Уважали его не только на Арбате. И вдруг – береза, табличка, охрана под березой вся в дырках… Не укладывалось это в головах.
Убийство в самом центре Москвы известного любому москвичу Гии Думбадзе вызвало у многих состояние легкого шока. Уж если такие люди уберечься не могут… Что нам-то делать? Это что же?
В ресторан, выходит, не сходи? Проститутку на Тверской не сними? Вообще, что ли, на улице не показываться? На хрен такая жизнь!
Идея организовать что-то вроде отрядов самообороны родилась сама собой и не в одной голове, а сразу в нескольких. Сработала привычка сбиваться в кучу, в стаю при виде нападающих общих врагов.
Отобьемся сначала, а потом и между собой разбираться будем. А пока мы все – союзники. Говорят, когда-то и пролетарский вождь к такой тактике прибегал, когда с крестьянством объединялся… Чем мы-то хуже?
В ресторан теперь по одному не ходили. Предварительно созванивались и сколачивали компании человек по десять-пятнадцать. Каждый приезжал со своими приближенными и охраной, и компания заполоняла весь ресторанный зал, выдавливая остальных клиентов. Но зато и чувствовали себя в куче гораздо спокойнее.
Некоторые позволяли себе напиваться до бесчувствия, причем даже чаще, чем обычно. То ли страх свой стремились утопить, то ли неуверенность, но охране приходилось уносить их из ресторана на руках.
Гром раздался на Селезневской, в ресторане, принадлежащем Паше Киселеву, или Молочнику, как его чаще называли. Он контролировал пару молочных комбинатов в Подмосковье и снабжал молочными продуктами не только большинство московских магазинов, но и почти половину городов европейской части России.
А между тем Молочник еще не освоился со своей новой ролью большого бизнесмена. Еще совсем недавно он всего лишь воевал за контроль над подмосковными молочными реками и лично поджидал директоров комбинатов на проселочных дорогах, чтобы вытащить их из-за руля, привязать к дереву и травить собаками.
Ни одно следствие не могло потом доказать насильственную смерть этих упрямых в своем нежелании подчиниться Паше людей. Комбинаты в результате достались ему, но по проселочным дорогам он сам старался не ездить, предпочитая вообще не выезжать из столицы, особенно после всей этой ерунды, которая поднялась в последнее время.
Молочник отчаянно скучал без привычного общества и не мог выдержать вынужденного одиночества. А тут такой великолепный повод, – открытие собственного ресторана. Паша обзвонил всех, до кого смог дозвониться, и на банкет по случаю открытия, который Паша называл презентацией, не вполне, впрочем, представляя себе значение этого слова, собралось больше десятка людей не менее солидных, чем сам Молочник.
В самом начале вечера Молочник объявил, что в связи со сложной ситуацией в столице он, как хозяин вновь открытого заведения, объявляет в нем чрезвычайное положение и запрещает его покидать до утра, когда окончательно рассветет и проснутся московские менты, которые, как ни странно это звучит, теперь в некотором роде стали союзниками криминальной Москвы.