Гаури
Шрифт:
— Знаешь, Гаури, дела у нас идут плохо… Давно не было дождей, и корма для коровы нельзя достать ни за какие деньги. У дяди Амру погиб весь урожай пшеницы… Кстати, где же это он?.. Эй, Амру, к нам пришла дочь, а ты и не показываешься!..
— В Малом Пиплане дела идут не лучше, — сказала Гаури, положив на веранду узел с вещами и прислоняясь к деревянному столбу, поддерживавшему крышу. — По правде говоря, оттого-то я и…
Но не успела она договорить, как вошел Амру с притворно приветливой улыбкой на усатом лице.
Гаури
Амру поднял ее, благословляя, к, садясь на низкий плетеный стул, сказал:
— Ты могла бы предупредить нас заранее! И твой муж мог бы проводить тебя!
Гаури не отвечала. Воцарилось молчание, и только слышно было, как Лакшми сбивает на кухне масло.
— Надеюсь, ничего серьезного у вас не случилось? — спросил Амру, пристально глядя на племянницу.
Девушка опять ничего не ответила, с явным усилием стараясь сохранить невозмутимый вид. Ее лоб покрылся испариной от страха, что вот-вот откроется правда и произойдет скандал.
— Возьми веер, детка, — многозначительно сказала Лакшми, собирая в чашку кусочки масла, плавающие поверх сыворотки, и перевела разговор на другую тему: — Я думаю, засуха когда-нибудь да кончится!..
— Да, да! — обрадовалась поддержке матери Гаури. — В Малом Пиплане тоже все время стоит ужасная жара. Посевы гибнут… А их земля заложена подрядчику лалле Бирбалу, и нужно платить большие проценты… И вот теперь…
— Что теперь? — спросил Амру, чувствуя, что каждый момент с губ Гаури может сорваться неприятное признание.
— И вот теперь их тетка… — начала Гаури, но не осмелилась продолжать.
— Детка, давно известно, что свекровь и невестка всегда враждуют между собой, — сказала Лакшми. — Тебе бы следовало быть покорной и не упрямиться!.. А ты всегда была строптивой!
— Дядя моего мужа не очень хорошо с ним обошелся, — сказала Гаури, делая еще одну попытку рассказать о своих неприятностях.
— Для вас все дяди нехороши, — прервал ее Амру. — У вас, молодых, нет никакого уважения к старшим… Я слышал, что Панчи отделился от Молы Рама. И еще я знаю, что он приходил сюда и продал серьги, которые подарил тебе, а деньги пропил!..
— Нет, он купил на них зерна и заплатил проценты Бирбалу, — сказала Гаури, желая, несмотря ни на что, защитить своего мужа.
— И ты еще выгораживаешь этого пьяницу! — закричал Амру. — Как будто я не знаю его!
— На вот, выпей и успокойся, — сказала Лакшми, ставя стакан брата перед Амру. — Зачем ты его ругаешь? В конце концов, он наш зять!.. Было бы хорошо, если б он пришел вместе с тобой. Мы бы могли занять у него немного денег. В конце концов, те серьги, которые он продал…
— Заложил, мама, а не продал!
— Ну, заложил!.. Все равно, он мог бы кое-что уделить нам из этой суммы. Ведь серьги принадлежали тебе. Это была единственная ценная вещь во всем твоем приданом, и мы имеем на нее
Последовала пауза, затем Амру заявил со свойственной ему грубостью:
— Панчи просто выгнал ее. Должно быть, эта злосчастная девчонка принесла ему не меньше неприятностей, чем нам…
— Не говори так! — умоляюще произнесла Лакшми.
— Он действительно послал меня к вам потому, что времена сейчас тяжелые и у нас почти нечего есть, — пыталась оправдаться Гаури. — Только не потому, что я приношу ему несчастье!.. И еще…
— Что еще?.. — зло и нетерпеливо спросил Амру.
Гаури молчала.
— Что с тобой случилось, детка? Если ты боишься и своего дяди, расскажи мне одной. — И Лакшми подвинулась поближе к дочери, приготовившись слушать, что она скажет.
— Мама, — начала Гаури едва слышно. — Я жду ребенка… Потому он и отослал меня домой…
— Только этого нам не хватало! Еще один лишний рот! — сказал Амру.
— Ничего, доченька, ничего, — утешала ее Лакшми. Хотя она и была расстроена этой новостью, лицо ее просветлело от мысли, что она скоро станет бабушкой.
Этих признаний Гаури было достаточно, чтобы проницательная Лакшми ясно представила себе, что произошло между ее дочерью и зятем. Разговаривая с нею наедине после полудня, она упоминала о таких вещах, которые, казалось, должны были остаться интимнейшим достоянием Гаури и Панчи. Она не осуждала и не укоряла дочь, а жалела и утешала ее.
— Панчи, должно быть, действительно перевоспитал тебя, дочка! — говорила Лакшми, сидя за прялкой, в то время как Гаури еще лежала на циновке после полуденного сна. — Особенно если он бил тебя!..
— Мама, он выходит из себя потому, что ему сейчас очень плохо… — объяснила Гаури, удивляясь, как это мать догадалась, что Панчи бил ее.
— Надеюсь, что он хотя бы не повредил ребенка, — сказала Лакшми. — Посмотреть на следы, которые этот зверь оставил на твоей спине и правой руке, — так только диву даешься, как это он не убил тебя совсем.
Гаури поняла, что мать заметила синяки на ее теле, когда она мылась с дороги на внутреннем дворе, и промолчала, чувствуя, что мать хочет услышать от нее подтверждение своих слов о жестокости Панчи. Всем своим видом молодая женщина словно умоляла избавить ее от унизительного разговора о всех тех обидах и оскорблениях, которые она вытерпела от мужа.
— Почему ты не пришла к нам раньше, когда он бил тебя по наущению Кесаро? — не унималась Лакшми. — Мы бедны, но уж как-нибудь сумели бы устроить тебя, как-то уладить дело. В конце концов, он не единственный мужчина…
Гаури так посмотрела на мать, что та осеклась и недоговорила до конца.
— Мама, ведь я же замужем! — сказала она наконец. Выражение муки на ее лице сменилось гневом.
На веранде воцарилось напряженное молчание. Через некоторое время старуха перестала прясть и сказала: