Гай Мэннеринг, или Астролог
Шрифт:
– Славный у вас пес, сэр, и, верно, хорошо дичь находит, ежели только вы его обучили, ведь все от этого зависит.
– Говоря по правде, - сказал Браун, - обучением его никто особенно не занимался, но гулять с ним я очень люблю.
– Эх, сэр, вот это вы напрасно! Человек ли, зверь ли, учить его все равно надо. У меня вот дома шесть терьеров, да еще четыре ищейки, да и всяких других без счета. Есть у меня Старый Перец и Старая Горчица, и Молодой Перец и Молодая Горчица, и Маленький Перец и Маленькая Горчица, и я всех их повыучивал, сначала на крыс, потом
– Я уверен, что вы их хорошо воспитали, только странно, что у вас столько собак, а имена чуть ли не у всех одинаковые.
– Ну, это я так уж решил, чтобы породу отличить.
Сам герцог присылал в Чарлиз-хоп за щенками от моих Перца и Горчицы; ей-богу, он присылал своего сторожа Тэма Хадзона, и мы с ним на лисицу и на хорьков охотились. Славно мы тогда потравили! Ну и ночка же была!
– У вас, видно, много дичи водится?
– Как же, хватает! Зайцев у меня сейчас больше, чем овец в стаде. А куропаток и диких уток - что голубей на голубятне. Скажите, вот вы на тетерева охотились когда-нибудь?
– По правде говоря, я даже никогда не видел тетерева, если не считать чучела в Кесвикском музее [c135] .
– Ну, конечно, об этом даже по вашему южному выговору догадаться можно. Просто диву даешься, но англичане, что сюда приезжают, верите ли, никогда почти тетерева не видали. А знаете что? Человек вы хороший; так вот, приезжайте-ка сюда ко мне - к Дэнди Динмонту в Чарлиз-хоп, и вы здесь на тетерева поохотитесь, да заодно и мяса его отведаете.
– Ну разумеется, ведь так и говорят: "Не отведаешь - не узнаешь". Что ж, как-нибудь выберу время и воспользуюсь вашим приглашением.
[c135]
Кесвик - городок в графстве Камберленд.
– Как-нибудь? А что, у вас сейчас времени, что ли, не найдется прямо туда поехать? Вы что, верхом?
– Нет, я иду пешком, и если эта славная лошадка ваша, то мне за вами не угнаться.
– Ясное дело, четырнадцать миль в час, как она, вы не сделаете. Но к ночи до Рикартона вы все-таки доберетесь, а там есть постоялый двор, да можно заночевать и у Джона Грива в Хьюхе... Там-то вас примут хорошо. А я как раз собираюсь сейчас к нему заехать да выпить с ним по рюмочке. Я ему скажу, что вы зайдете... Или погодите... А ну-ка, хозяйка, может для этого господина найдется какая лошадка, а я ее завтра чуть свет с кем-нибудь пришлю?
Но оказалось, что лошадь была в поле и не очень-то просто было ее поймать.
– Ну, значит, ничего не поделаешь. Все равно завтра непременно приходите. А теперь, хозяйка, я поеду, чтобы засветло успеть в Лидсдейл, а то темно станет, а у ваших болот слава не больно хорошая.
– Как это вам не грех, мистер Динмонт, так о наших местах говорить. Уверяю вас, что после случая с купцом Саони Каллохом, тогда еще за него Раули Овердиза и Джока Пенни наказали, года два тому назад, на дорогах у нас тишь да гладь. В Бьюкасле больше никто на такие дела не решится. Народ у нас теперь пошел честный.
– Как бы не так, он честным тогда будет, когда рак свистнет, а тот пока еще свистеть не собирается. Так вот, хозяюшка, я объехал уже чуть ли не все графства Гэллоуэй и Дамфриз, был в Карлайле, а сейчас возвращаюсь с ярмарки в Стейнщибэнке, и не очень-то приятно, если тебя почти у самого дома обчистят. Поэтому надо ехать.
– Ты что, был в Дамфризе и в Гэллоуэе?
– спросила старуха, курившая у очага, которая все это время молчала.
– Был, тетка, и порядочный кончик проехал.
– Тогда тебе, стало быть, известно такое место - Элленгауэн?
– Поместье Элленгауэн, это что мистеру Бертраму принадлежало? Знаю, как же. Третья неделя уж пойдет, как лэрд умер.
– Умер!
– сказала старуха, уронила трубку, встала и зашагала по комнате. Умер! А ты это наверно знаешь?
– Как же, - ответил Динмонт, - там ведь невесть что творилось. Ведь он в тот самый день умер, когда дом и все добро продавали. Тут и торги приостановили, и многие на этом деле убытки понесли. Говорили, что он был последний из их рода, и жалели его: сейчас ведь в Шотландии людей благородных совсем мало осталось.
– Умер!
– повторила старуха, в которой наши читатели уже, должно быть, узнали Мег Меррилиз.
– Умер! Ну, раз так, счеты наши окончены. Так ты говоришь, что и наследника после него не осталось?
– Ну да, из-за этого-то его имение и продали; а был бы наследник, -Так, говорят, продавать не дали бы.
– Продали!
– вскрикнула цыганка.
– А кто же это чужой посмел купить Элленгауэн? Кто же это так уверен, что мальчик не найдется и свое добро обратно не потребует; нет, кто посмел это сделать?
– Да вот.., есть тут такой, писарь, что ли, Глоссин; сдается, его так зовут.
– Глоссин, Гибби Глоссин! Да я ведь его сколько на руках таскала, мать-то у него вроде меня была! И это он посмел купить имение Элленгауэн! Боже ты мой, чего только не творится на свете! Я лэрду действительно зла желала, но такого разорения - нет, у меня этого и в мыслях не было. О горе мне, о горе!
На минуту замолчав, она, однако, загородила рукой дорогу Динмонту, который сначала было заторопился, но, видя, с каким интересом она его слушает, добродушно стал отвечать на ее расспросы.
– Его увидят, его услышат. И земля и воды о нем заговорят, хватит им молчать. А ты не знаешь, шериф здесь все тот же самый, что когда-то был?
– Нет, тому, говорят, дали новое место в Эдинбурге. Ну, прощай, милая, мне пора.
Старуха вышла вместе с ним во двор, и, пока он седлал коня, подтягивал подпругу, надевал узду и привязывал сумку, она забросала его вопросами относительно смерти Бертрама и об участи его дочери; но обо всем этом наш фермер мало что знал.
– А видал ты такое место, Дернклю называется? Это около мили от замка Элленгауэна.