Гай Юлий Цезарь. Злом обретенное бессмертие

Левицкий Геннадий Михайлович

Аппиан сравнивает недавнее положение Цезаря и нынешнюю ситуацию.

Большинство должностных лиц и большая толпа горожан и приезжих, множество рабов и вольноотпущенных провожали его обычно из дома в сенат. Из всех них теперь осталось только трое, так как все остальные разбежались; они положили тело Цезаря на носилки и понесли, но иначе, чем это обыкновенно бывало: только трое домой понесли того, кто еще так недавно был владыкой всего мира.

Завещание

На первых порах казалось, что величайшее убийство, совершенное «в священном месте и над особой священной и неприкосновенной»,

прошло на редкость удачно.

Волнения в городе были, но возникли они не по вине заговорщиков или тех, кто желал их наказать. Событиями в курии воспользовались грабители и любители легкой наживы: погибли «многие из горожан и иностранцев», «все товары были расхищены».

Марк Антоний — правая рука Цезаря — переоделся в одежду раба и бежал подальше от злосчастного места. Убийцы стали хозяевами Рима.

О ближайших событиях рассказывает Плутарх.

Заговорщики во главе с Брутом, еще не успокоившись после убийства, сверкая обнаженными мечами, собрались вместе и отправились из курии на Капитолий. Они не были похожи на беглецов: радостно и смело они призывали народ к свободе, а людей знатного происхождения, встречавшихся им на пути, приглашали принять участие в их шествии. Некоторые, например Гай Октавий и Лентул Спинтер, шли вместе с ними и, выдавая себя за соучастников убийства, приписывали себе славу. Позже они дорого поплатились за свое хвастовство: они были казнены Антонием и молодым Цезарем. Так они и не насладились славой, из — за которой умирали, ибо им никто не верил, и даже те, кто подвергал их наказанию, карали их не за совершенный проступок, а за злое намерение.

На следующий день заговорщики во главе с Брутом вышли на форум и произнесли речи к народу. Народ слушал ораторов, не выражая ни неудовольствия, ни одобрения, и полным безмолвием показывал, что жалеет Цезаря, но чтит Брута. Сенат же, стараясь о забвении прошлого и всеобщем примирении, с одной стороны, назначил Цезарю божеские почести и не отменил даже самых маловажных его распоряжений, а с другой — распределил провинции между заговорщиками, шедшими за Брутом, почтив и их подобающими почестями; поэтому все думали, что положение дел в государстве упрочилось и снова достигнуто наилучшее равновесие.

А что же Марк Антоний — самый могущественный человек после Цезаря, считавшийся его другом? Он в числе первых постарался достичь соглашения с мятежниками и даже прислал им в качестве заложника своего сына. Именно Антоний созвал сенат и сделал все, чтобы мирно разделить между убийцами своего друга римские провинции.

В тот день Антоний вышел из курии самым знаменитым и прославленным в Риме человеком — все считали, что он уничтожил в зародыше междоусобную войну и с мудростью великого государственного мужа уладил дела, чреватые небывалыми трудностями и опасностями.

Ситуация до мельчайших подробностей напоминает историю, произошедшую после смерти Александра Македонского. Увы! Люди везде одинаковы, в каких бы краях они ни жили, на каких бы языках ни общались друг с другом. Повторим: много дней труп Александра оставался без погребения, ибо его военачальники были заняты дележом его земель и богатств; точно так же тело Цезаря ожидало похорон до тех пор, пока земли Рима не разделили его друзья и убийцы.

Александр отомстил им всем весьма простым способом. На вопрос: «Кому он оставляет царство», умирающий ответил: «Достойнейшему». И несколько десятилетий его военачальники в жарких междоусобных битвах выясняли, кто соответствует этому слову, — до тех пор, пока не перебили друг друга.

На первый взгляд кажется, что Цезарь поступил благороднее: он оставил завещание и назначил наследником Гая Октавия — внука своей сестры. Юноша был заочно усыновлен, получил имя приемного отца и три четверти его имущества. Но Цезарь создал прецедент: очень многие горячие головы поняли, что отныне власть консулов ничего не стоит, и кто проворнее, тот сможет повторить путь Цезаря. Начался дележ провинций, а Марк Антоний, отсидевшийся в укромном месте, пока убивали друга, теперь мечтал занять его место. Мальчишку, определенного Цезарем в наследники, никто в расчет не принимал. И напрасно! Цезарь знал, кому передать свою мечту.

Знал Цезарь, как понравиться римлянам даже после собственной смерти и как отомстить своим убийцам, — прозорливый человек не оставил им ни единого шанса. Все надежды на гражданский мир разрушила щедрость диктатора. Согласно завещанию, Цезарь оставил народу сады за Тибром в общественное пользование и по 300 сестерциев каждому гражданину. Слишком велика стала любовь римлян ко всему бесплатному, и мертвый тиран вновь сделался всеобщим любимцем после оглашения его последней воли.

Светоний рассказывает:

В день похорон, на Марсовом поле близ гробницы Юлии соорудили погребальный костер, а перед ростральной трибуной — вызолоченную постройку наподобие храма Венеры; внутри стояло ложе слоновой кости, устланное пурпуром и золотом, в изголовье — столб с одеждой, в которой Цезарь был убит. Было ясно, что всем, кто шел с приношениями, не хватило бы дня для шествия: тогда им велели сходиться на Марсово поле без порядка, любыми путями. На погребальных играх, возбуждая негодование и скорбь о его смерти, пели стихи из «Суда об оружии» Пакувия:

Не я ль моим убийцам был спасителем?

Погребальное ложе принесли на форум должностные лица этого года и прошлых лет. Одни предлагали сжечь его в храме Юпитера Капитолийского, другие — в курии Помпея, когда внезапно появились двое неизвестных, подпоясанные мечами, размахивающие дротиками, и восковыми факелами подожгли постройку.

Это спасло от уничтожения храм Юпитера или место собрания сената, но римляне продолжали неистовствовать.

Тотчас окружающая толпа принялась тащить в огонь сухой хворост, скамейки, судейские кресла и все, что было принесенного в дар. Затем флейтисты и актеры стали срывать с себя триумфальные одежды, надетые для такого дня, и, раздирая, швыряли их в пламя; старые легионеры жгли оружие, которым они украсились для похорон, а многие женщины — свои уборы, что были на них, буллы и платья детей. Среди этой безмерной всеобщей скорби множество иноземцев то тут, то там оплакивали убитого каждый на свой лад, особенно иудеи, которые и потом еще много ночей собирались на пепелище.

Обещанные сестерции помогли римлянам понять, что они потеряли самого дорогого человека, и, естественно, их ненависть пала на убийц.

Тотчас после погребения народ с факелами ринулся к домам Брута и Кассия. Его с трудом удержали; но встретив по пути Гельвия Цинну, народ убил его, спутав по имени с Корнелием Цинной, которого искали за его произнесенную накануне в собрании речь против Цезаря; голову Цинны вздели на копье и носили по улицам. Впоследствии народ воздвиг на форуме колонну из цельного нумидийского мрамора, высотой около 20 футов, с надписью «отцу отечества». У ее подножия еще долгое время приносили жертвы, давали обеты и решали споры, принося клятву именем Цезаря.