Гаяна (Художник П. Садков)
Шрифт:
— Послушайте, ведь это очень просто, — убежденно сказал профессор Нине и Рязанову. — Вспомните: во время эпидемии на острове Статуй туземцы соседнего острова («пожиратели водорослей», помните?) остались живы!.. Не в «Белой розе» ли весь секрет? И неспроста, знаете, Павел Александрович так подробно описал ее… А ведь с точки зрения антибиотических свойств мы и сейчас мало знаем водоросли…
— Значит, по-вашему, — осторожно спросил Рязанов, — во второй ампуле находятся…
— Совершенно верно: споры водоросли «Белая роза»!
— Это
— Николай Александрович, — предложила Нина, — давайте проверим «Белую розу» как лечебное средство!
— Много нужно времени для этого, профессор? — прервал Рязанов.
— Да нет, не очень. Все дело в том, не потеряли ли своей жизненной силы споры и как долго будет расти сама водоросль.
— Где, по-вашему, можно попробовать вырастить «Белую розу»?
— Я считаю, что на Черноморском побережье, скажем в районе Адлера, можно создать благоприятные условия для развития спор… Неплохо бы Нине Константиновне самой съездить туда и начать переговоры с ботаниками.
Тверская приехала в Адлер и поселилась почти у самого моря. А некоторое время спустя на Адлерской экспериментальной ботанической станции была большая радость: споры, находившиеся более полувека в запаянной ампуле, стали развиваться…
Когда появились первые экземпляры водоросли, ботаники заявили, что этот вид встречается в нескольких местах Тихого океана, что «Белая роза» еще мало изучена, хотя у нее давно есть длинное латинское наименование, что, извлеченная из воды, она быстро гибнет. Удивление, вызванное ею у Павла Александровича Тверского, объяснялось тем, что он был врачом, а не ботаником.
Тогда по просьбе Дарсушева Нина уговорила приехать в Адлер профессора Русанова.
Русанов произвел несколько химических анализов водоросли и вызвал из Ростова Дарсушева.
— Милейший Николай Александрович, — сказал он Дарсушеву, — я полагаю, что «Белая роза» — настоящий клад для вас! В ней содержатся такие вещества, что вы в скором времени шутя будете расправляться даже с проказой. Прошу вас, ознакомьтесь с предварительными результатами.
— Я знаю их, — с нарочитой беспечностью ответил Николай Александрович.
— Не понимаю вас.
— Анализ водоросли у меня в кармане!
— В таком случае я не вижу повода вызывать меня из Москвы, отрывать от дела и вообще… Я вышел из юного возраста…
Русанов с раздражением отбросил бумаги и встал. Он был глубоко обижен.
— Вам вредно волноваться, — сказал Дарсушев.
— Ну, знаете ли, это слишком!
— Да вы успокойтесь: никто другой, кроме вас, не производил анализа «Белой розы»…
— Почему же вы утверждаете, что знаете результат?
— Просто предугадал… Вот, прошу прочесть…
Русанов взял из рук Дарсушева листок и прочел.
— Откуда это у вас? — возбужденно спросил он.
— Вам же известно, что, судя по всему, в «Белой розе» могли или должны были быть вещества, исцеляющие загадочную болезнь с острова Статуй?
— Да, да, говорите! — взволнованно воскликнул Русанов. — Я начинаю понимать! Говорите же!!
— С помощью «Сануса» мне удалось оживить возбудитель…
— Уже?!
— … изучить его. «Санус» продиктовал мне также состав исцеляющего препарата, и я…
— Да замолчите же! Предположение оказалось верным: мой анализ схож с вашим! Коллега, поздравляю вас, от души поздравляю… Ваша машина начинает свою жизнь с научных открытий!
Со слезами радости на глазах они хлопали друг друга по плечу, до боли стискивали руки и смеялись на всю лабораторию.
— Я помолодел сегодня на двадцать лет, — едва дыша, произнес Русанов. — Теперь понятно, почему не все погибли от болезни в районе острова Статуй: «Белая роза» оказалась спасительницей… Но между моим анализом и данными «Сануса» все же имеются некоторые расхождения…
— Это неизбежно, — прервал Дарсушев. — Ведь в «Белой розе» много и других веществ, необязательных для исцеления болезни, в то время как «Санус» требует лишь самое необходимое. Все же мне хочется тщательно сравнить оба результата: нет ли где ошибки?
— Если так, — сказал Русанов, — то давайте с предельной точностью повторим анализы вдвоем.
2
На итоговый опыт Дарсушев пригласил Нину и Рязанова в свою лабораторию в Ростове-на-Дону.
— Главное уже в наших руках, — сказал он. — Еще немного — и мы разгадаем тайну Пито-Као… Пройдемте в лабораторию…
Центральное место в новой экспериментальной лаборатории Дарсушева занимал сложный аппарат, точнее, целый автоматический комбинат, представляющий собой просторную камеру из толстых прозрачных плит органического стекла.
К левой стороне камеры примкнуты дополнительные «карманы» для подопытных животных. В прорези правой стенки вставлены «изоляторы» — небольшие плексигласовые ящики, куда попадает материал по окончании опытов. Ящики снабжены герметическими крышками. В верхнюю стенку камеры вмонтированы два микроскопа, из которых один может подсоединяться к киноаппарату. Все устройство рассчитано на опыты с самыми опасными микробами. Для большей безопасности по окончании опыта включается специальный стерилизующий облучатель, убивающий микробы.
Николай Александрович, любивший авиационные сравнения, назвал эту камеру аэродинамической трубой.
— По сути дела, — говорил он, — мы как бы «продуваем» в аппарате микроб или вирус и, получив исчерпывающие данные о нем, отправляем его на кладбище.
Остальным это сравнение понравилось, и опыты стали называть продувкой.
Нина и Рязанов впервые познакомились с новой лабораторией и не скрывали своего восхищения.
— У вас автоматики не меньше, чем в самолете, — заметил Алексей.