Гайдебуровский старик
Шрифт:
Ради усыпления бдительности, Тася указала еще на парочку вещей и, получив категоричный отказ, дала полную волю покупательнице. Та, в свою очередь, демонстративно стуча каблуками, деловито прошлась по кругу комнаты и неожиданно остановилась возле волейбольного мяча, на котором ненавязчиво был указан наш навязчивый мир.
– Вот! – она тыкнула накрашенным пальчиком в «глобус». – Это то, что надо!
Мое сердце подпрыгнуло. И некоторое время не хотело возвращаться на место. Мне показалось, что у меня закончилось сердце.
– П-п-очему вы остановились на этом выборе? – я слегка заикался от волнения. И Тася бросила подозрительный
– Почему? – дама капризно повела плечами. – А потому что мой муж – бывший футболист!
– Но… с вашего позволения – это волейбольный мяч, – неуверенно возразил я.
Тася приложила палец к губам, что означало, чтобы я заткнулся. Иначе испорчу все дело. Она правильно решила, что у нас с покупателем возникла антипатия. И что ей, Тасе, нужно теперь вести тонкую политику противоречия. Отговаривать от покупки, чтобы в нужный момент покупатель уверовал в необходимость своего приобретения. Но Тася не могла знать, что я противился приобретению мяча совсем по иным, гораздо более трагичным причинам.
– Ну и что, что волейбольный? – дамочка агрессивно сделала шаг в мою сторону. И удар шпильки зазвучал как удар молотка в пустом зале. – Мяч он и есть мяч! Ни больше и ни меньше! Не все ли равно, чем бить! Главное не убить!
Я вздрогнул при этих словах и машинально резко отступил назад. Дама победоносно улыбнулась. Ей показалось, что ее шутка удалась.
– Понимаете, дорогая, – Тася осторожно взяла под локоть женщину, словно прикоснулась к антикварной вещи, – понимаете, мой босс имеет всего лишь в виду то, что этим мячом неудобно играть в футбол. Он и не волейбольный даже. Он просто макет волейбольного мяча, на котором изображены страны. Ну, что-то вроде глобуса-сувенира. Не будете же вы сувениром играть в футбол. И тем более жалко подфутболивать наш мир.
– Его уже и так футболят в разные стороны. Тоже мне новость! А на счет того, удобно его гонять по полю или нет – это мой муж разберется. Не глазеть же нам на него. Тоже мне – сувенир! У нас атлас мира имеется. И если захотим куда поехать, туда и заглянем. А этот мяч, – она по-хозяйски похлопала по нему, – вполне практичная вещь. Мой муж будет рад такому подарку. А то – горшок, графин, чемодан! Дудки! Пусть лучше мой муж за здоровьем проследит. А то все время в кресле с пивом и с чертями в башке! О спорте начисто забыл! Уже брюхо какое вырастил! Вот я и напомню и про футбол, и про здоровье. Уж я лучше вашего знаю, что моей семье нужно!
Покупательница раскраснелась от красочного монолога, словно чугунная сковорода. Впору было на ней жарить блины к Масленице. В общем, она была готова. И Тася уже показала мне украдкой большой палец: «все в порядке». Но она не могла знать, что к этой сделке не был готов я. Я уже понял, что меня так взволновало, когда я рассказывал про шкатулку Салтычихи, про это орудие убийства. Мяч! Тоже орудие и тоже улика, еще какая улика. И хотя я его тщательно протер одеколоном, я не мог знать, до какой степени теперь развиты технологии в раскрытии преступления. Вдруг на этом мяче все же остались отпечатки. Вдруг изобретены приборы, благодаря которым улики смыть невозможно! Я от напряжения вспотел. Мне нужно было любым способом прекратить эту сделку. И я почти выкрикнул:
– Нет!
Тася и дамочка уставились на меня.
– Я хотел сказать, что этот мяч не продается. Он особенно дорог мне. Он… Это мяч Моргана. Ведь вы даже о таком не слыхали? И вам плевать, что это за человек был! Нет, не магнат! И не пират! Это великий человек! Он изобрел волейбол! Вот так! Самую увлекательную в мире игру! Я… Я фанат волейбола! Ну, скажите, как фанат волейбола может продать волейбольный мяч! Продать самого Моргана!
– Чего-то староваты вы для волейбола! – дамочка уже решила откровенно на меня наступать. И намерена была победить в этой битве.
А Тася незаметно покрутила пальцем возле виска. Мол, дело уже выгорело, мяч, считай, в сетке. И это перебор – вести игру дальше.
– Я не играю в волейбол. Я слежу за игрой. Это разные вещи. И это еще более ценно, – я не собирался сдаваться.
– В таком случае, что эта рухлядь тут делает! – покупательница схватила мяч двумя руками и прижала к своей груди. – Может, вы ничего не собираетесь продавать? Может вам тут все дорого? Это не по правилам торговли! Это вам не музей! Сделайте музей, тогда и вопросов не будет! Но вы же получили лицензию на открытие антикварной лавки, разве не так?
– Отдайте мяч!
– Не отдам! Он мой! Сделка свершилась! И если вы посмеете у меня его отобрать, я сделаю так, что здесь не будет ни лавки, ни музея. Я уж найду способы! – и она замахнулась мячом. Мне на миг показалось, что я повторю участь старика.
Тася проворно стала между нами.
– Сделка действительно свершилась, – и Тася назвала такую цену, от которой у меня глаза полезли на лоб. Глаза готовы были полезть на лоб и у дамочки. Но где-то на середине передумали и остановились. Все же принцип был для нее дороже, чем такая дорогущая вещь. И это похвально для покупателя.
– Согласна! В конце концов, здоровье моего мужа дороже! И торговать здоровьем я не собираюсь!
Она вытащила из крокодиловой сумочки толстую пачку купюр. Тася их проворно пересчитала.
А дама, гордо подняв голову вверх и громко стуча каблуками, пошла к выходу. Держа перед собой на вытянутых руках мяч с таким видом, словно получила царскую корону. И так не хватало вассалов, бегущих за ее шлейфом, и удивительно напоминающих чертей, выпрыгнувших из венецианского графина. Который так и не достался ее мужу. И мне на секунду ужасно захотелось отомстить дамочке. И все ему рассказать.
Это была наша самая дорогая сделка. И самая дорогая афера. Тася ликовала. А я, вначале сильно испугавшись, потом успокоился. В конце концов, держать улики лучше там, где никто ими не заинтересуется. Дома держать улики опасно. Возможно, судьба вновь благоволила ко мне.
Так прошло несколько месяцев. Я постепенно забывал о Гришке. Только иногда, вначале, по вечерам, когда снимал парик, бороду, усы. И смотрел на себя в зеркало. Из зеркала на меня в ответ смотрело не слишком привлекательное лицо. Потрепанное и постаревшее. Мне оно все меньше и меньше нравилось. И я вскоре отучил себя заглядываться на свое отражение. И вскоре отучил себя снимать грим. Словно раз и навсегда хотел рассчитаться с прошлым. А моим настоящим был этот седой длинноволосый старик в черной беретке, с белою бородой. О настоящем антикваре я вспоминал все реже и реже. Мне он даже не снился. Иногда мне казалось, что он вовсе не существовал. А, если и существовал, то был всего лишь предметом антиквариата среди множества старинных вещей в магазинчике.