Гайдзин
Шрифт:
— Ла, мсье Андре, ваше исполнение великолепно. Не правда ли, Малкольм, дорогой?
— Да, великолепно, — произнес Струан, чувствуя себя скверно и стараясь скрыть это. Хоуг внимательно посмотрел на него.
Она продолжала по-французски:
— Андре, где вы прятались последние несколько дней? — Она взглянула на него поверх веера. — Если бы мы были в Париже, я была бы готова поклясться, что у вас появилась новая дама сердца.
— Всего лишь работа, мадемуазель, — непринужденно ответил Понсен.
Потом по-английски:
— А, печально. Париж осенью особенно
Она стояла рядом с ним и почувствовала, как его рука легко легла ей на талию, она опустила свою руку ему на плечо и стала поигрывать его длинными волосами. Его прикосновение нравилось ей, его лицо было красивым, он был красиво одет, и кольцо, которое он подарил ей сегодня утром, крупный бриллиант в окружении бриллиантов помельче, привело её в восторг. Она опустила на перстень глаза, покручивая его, восхищаясь игрой камня, гадая, сколько оно стоит.
— Ах, Малкольм, тебе понравится Париж. Если попасть в сезон, это просто удивительный город. Мы могли бы?
— Почему же нет, если тебе хочется.
Она вздохнула — её пальцы пристойно ласкали ему шею — и сказала, словно какая-то мысль только сейчас пришла ей в голову:
— Возможно, как ты думаешь, ch'eri, как ты думаешь, мы могли бы провести там медовый месяц — мы танцевали бы все ночи напролет.
— То, как вы танцуете, — истинный восторг для глаз, мадемуазель. В любом городе, — заметил Хоуг, потея и чувствуя себя неудобно в слишком тесном вечернем костюме. — Я был бы рад сказать то же самое о своём умении танцевать. Могу я предло...
— Вы совсем не танцуете, доктор?
— Много лет назад, во время службы в Индии, я танцевал, но бросил, когда умерла моя жена. Она действительно любила танцы настолько самозабвенно, что мне они теперь не доставляют никакого удовольствия. Чудный вечер, Малкольм. Могу я предложить, чтобы мы остановились на этой мажорной ноте?
Анжелика бросила на него острый взгляд, улыбка увяла на её губах, она прочла на его лице озабоченность, перевела взгляд на Малкольма и увидела, что тот совсем обессилел. Как ужасно, что он такой больной, подумала она. Чёрт!
— Ещё рано, — храбро заявил Малкольм, мучительно желая лечь, — не правда ли, Анжелика?
— Должна признаться, я и сама действительно устала, — тут же ответила она. Её веер закрылся, она положила его, улыбнулась ему, Понсену и остальным и приготовилась уйти. — Может быть, мы выскользнем незаметно, а вечер пусть продолжается...
Они вполголоса извинились перед теми, кто был рядом. Все остальные притворились, что не заметили их тихого исчезновения, но после неё в зале осталась пустота. У самой двери Анжелика вдруг спохватилась.
— О-ля-ля, я забыла веер. Я догоню тебя, мой дорогой. Она торопливо вернулась. Понсен перехватил её.
— Мадемуазель, — сказал он по-французски, — полагаю, это ваше.
— А, вы так добры. — Она приняла веер, в восторге от того, что её замысел удался и что Андре оказался достаточно наблюдательным, как она и надеялась. Когда он склонился
— Я должна увидеть вас завтра.
— Миссия, в полдень, спросите Сератара, его не будет на месте.
Она смотрела на своё отражение и словно видела перед собой другого человека. Рука со щеткой двигалась уверенно, расчесывая спутавшиеся кое-где пряди, кожу головы приятно покалывало, а она поражалась, что все ещё жива и внешне не изменилась после всех этих несказанных мук.
Любопытно. Каждый следующий день после первого давался ей все легче.
Почему так?
Не знаю. Впрочем, ладно. Завтрашний день разрешит проблему с этой задержкой, хотя, возможно, все начнется даже сегодня ночью, и мне больше не нужно будет бояться и плакать, плакать и снова бояться. Десятки тысяч женщин оказывались в той же ловушке, что и я, и все же выбирались из неё без вреда для себя.
Несколько глотков лекарства, и все становится как раньше, и никто ничего не знает. Кроме тебя и Бога! Кроме тебя и доктора, или тебя и повивальной бабки — или ведьмы.
Довольно на сегодня, Анжелика. Уповай на Господа и на Благословенную Богоматерь. Благословенная Богоматерь защитит тебя, ведь ты невинна. Ты открыто помолвлена с замечательным человеком, как-нибудь ты выйдешь за него замуж и будешь жить долго и счастливо. Завтра... завтра начнутся все где и как.
Позади неё А Со готовила постель, собирая с неё чулки и белье. Платье с кринолином уже висело на особой вешалке вместе с двумя другими, полдюжины новых повседневных платьев лежали все ещё завернутые в большие пакеты из рисовой бумаги. Через открытое окно в комнату залетали смех, пьяное пение и музыка из клуба, которые как будто и не думали стихать.
Она вздохнула, всем сердцем желая вернуться туда. Щетка задвигалась энергичнее.
— Мисси хотеть ч'то, хейа?
— Нет. Хочу спать.
— Доблой ночи, мисси.
Анжелика заперла за ней дверь. Дверь в апартаменты Струана была закрыта, но не заперта. По заведенному порядку, как только она заканчивала свой туалет, она стучалась к нему, потом входила и целовала с пожеланием спокойной ночи, иногда обменивалась с ним двумя-тремя фразами и возвращалась назад, оставляя дверь приоткрытой на случай, если ночью ему станет плохо. Такое теперь случалось нечасто, хотя, с тех пор как неделю назад он прекратил принимать снотворное, он проводил ночи беспокойно, почти не спал, однако её никогда не тревожил.
Анжелика опять присела к зеркалу, и ей понравилось то, что она там увидела. Её пеньюар был шелковым, весь в кружевах и очень парижский — сшитая здесь копия того, что она привезла с собой.
Пробкой от духов она рассеянно коснулась груди и за ушами, слегка поправила кружева. Легкий стук в дверь.
— Малкольм?
— Входи... я один.
Неожиданно для неё, он оказался не в постели, а в своём кресле. Красный шелковый халат, глаза странные. В ту же секунду какой-то инстинкт заставил её насторожиться. Она, как обычно, заперла дверь и подошла к нему.