Гайдзин
Шрифт:
— Merci, Mademoiselle, — ответил Понсен. Он встал и поднял свой бокал, не особенно пряча свой смелый взгляд. — A toi! [20]
— Merci, Monsieur, — ответила она, потом опять повернулась к Сератару, которого окружали Норберт Грейфорт, Джейми Макфей, Дмитрий и другие торговцы, все в вечерних костюмах, шелковых рубашках с оборками, ярких жилетах и галстуках — некоторые в новых, большинство же в старых, наскоро выглаженных по причине её присутствия на вечере. Несколько армейских и морских офицеров-французов в богато украшенных позументом мундирах,
20
За тебя! (фр.)
Внимание всех было приковано к почетной гостье. Каждый пытался пробраться поближе к ней, а если уже стоял в кругу счастливчиков, старался отделаться от настойчивых локтей сзади и с боков.
— Отличный вечер, Анри, — говорила Анжелика.
— Своим успехом он обязан только вам. Вы озарили его своим присутствием, а в свете вашего сияния все кажется лучше. — Сератар привычно сыпал банальными комплиментами, думая про себя все это время: какая жалость, что ты ещё не замужем и потому не созрела для связи с человеком утонченным. Бедная девочка, тебе придется выносить этого неискушенного быкообразного шотландца, пусть даже и богатого. Хотел бы я быть твоим первым настоящим любовником — учить тебя этой науке будет удовольствием для учителя.
— Вы улыбаетесь, Анри? — заметила она, вдруг почувствовав, что ей лучше быть поосторожнее с этим человеком.
— Я просто думал о том, как прекрасно складывается ваше будущее, и это наполнило меня радостью.
— Ах, вы так добры!
— Я думаю, что...
— Мисс Анжелика, простите мне мою смелость, в эту субботу мы устраиваем скачки, — вмешался Норберт Грейфорт, вне себя от того, что Сератар монополизировал девушку. Грубость министра, говорившего с ней по-французски, на языке, которого он не понимал, вызывала в нем отвращение, он вообще презирал его и все французское, за исключением Анжелики. — Мы... э... включили в программу новый заезд... э... в вашу честь. Мы решили назвать его Кубок Эйнджел, а, Джейми?
— Да, — подтвердил Джейми Макфей, также очарованный ею. Он и Грейфорт оба являлись стюардами жокей-клуба. — Мы... ну, мы решили, что это будет последний заезд дня, и компания Струана выделяет призовые деньги: двадцать гиней за кубок. Вы согласитесь вручить приз, мисс Анжелика?
— О да, с удовольствием, если мистер Струан не будет возражать.
— О, разумеется. — Макфей уже спросил разрешения у Струана, но он и все, кто услышал эту фразу, тут же задумались над её значением.
Капитан пришедшего торгового корабля, его старый друг, тайно передал ему письмо от матери Малкольма с просьбой о конфиденциальном донесении: «Я хочу знать все, что произошло со времени появления этой Ришо в Иокогаме, Джейми. Все: слухи, факты, сплетни, и мне нет нужды напоминать тебе, что это должно держаться в строгом секрете между нами».
«Смерть и преисподняя, — раздумывал Джейми, — я принес священную клятву служить тайпэну, кто бы им ни был, а теперь его мать хочет... опять же она — мать и потому имеет право знать, не так ли? Вовсе не обязательно, да вот только миссис Струан имеет, потому что она — миссис Струан и... ну... ты привык делать то, что она хочет. Разве ты годами не выполнял все её приказания, её просьбы, её предложения?
Ради всех святых, перестань
— Правильно, — пробормотал он, потрясённый этой мыслью, которую так долго запихивал поглубже в тайники своего сознания. Почувствовав вдруг смущение, он торопливо взял себя в руки и попытался скрыть свой промах, но кругом все по-прежнему слушали одну только Анжелику.
Кроме Норберта.
— Что правильно, Джейми? — спросил он под шум разговора, улыбаясь своей непроницаемой улыбкой.
— Все, Норберт. Прекрасный вечер, а? — К его огромному облегчению Анжелика отвлекла их обоих.
— Доброй ночи, доброй ночи, Анри, джентльмены, — произнесла она под общий протестующий гул. — Мне очень жаль, но я должна ещё навестить своего больного, перед тем как лягу спать.
Она протянула руку. Сератар поцеловал её с уже давно освоенной элегантностью, Норберт, Джейми и все остальные — неловко, и прежде чем кто-либо успел вызваться, Андре Понсен спросил:
— Может быть, вы позволите мне проводить вас до дома?
— Конечно, почему нет? Ваша музыка околдовала меня. Ночь была прохладной и облачной, но достаточно приятной.
Анжелика красиво набросила на плечи шерстяную шаль; нижняя оборка её широкого кринолина, предоставленная своей участи, волочилась по грязным доскам деревянного тротуара, столь необходимого во время летних дождей, превращавших дороги в сплошные болота. В этот миг только крошечная частичка её сознания волочилась по грязи вместе с несчастным куском материи.
— Андре, ваше искусство удивительно. О, как бы я хотела играть так же, как вы, — говорила она с полной искренностью.
— Это всего лишь практика, практика — и ничего больше. Они не спеша шли к ярко освещенной фактории Струанов,
дружески беседуя на французском. Андре отчетливо чувствовал на себе завистливые взгляды мужчин, направлявшихся через улицу в клуб — шумный, полный людей, манящий; он был согрет этой девушкой, не похотью, страстью или желанием, а просто её компанией и её счастливым щебетом, на который ему едва требовалось отвечать.
Прошлой ночью на «французском» ужине у Сератара в отдельном кабинете отеля Иокогамы он сидел рядом с ней и нашел её молодость и напускную фривольность освежающими для себя. Её любовь к Парижу и знание города, его ресторанов, театров, разговоры её юных друзей и подруг, шутки про них и про прогулки пешком или верхом в Булонском лесу, вся будоражащая кровь атмосфера Второй империи наполнили его ностальгией, заставили вспомнить свои собственные студенческие дни и то, как сильно он скучал по дому.
Слишком много лет прожито в Азии, в Китае и здесь.
«Любопытно, насколько эта девочка похожа на мою собственную дочь. Мари столько же лет, обе родились в одном и том же месяце, июле, те же глаза, тот же цвет волос, кожи...
Возможно, похожа на Мари, поправил он себя. Сколько лет прошло с тех пор, как я расстался с Франсуазой, оставив их обеих в пансионе недалеко от Сорбонны, который содержала её семья и в котором я тогда снимал комнату? Семнадцать. А сколько лет прошло с тех пор, как я видел их в последний раз? Десять. Merde, мне ни в коем случае не следовало тогда жениться, сколь обворожительна ни была Франсуаза. Из нас двоих именно я во всем виноват, не она. Что ж, по крайней мере, она снова вышла замуж и сейчас заправляет родительским пансионом. Но вот Мари?»