Газданов
Шрифт:
Они с Фаиной не были на юге с начала оккупации, когда жизненные обстоятельства и денежные средства не позволяли подобные поездки. И вот семь лет спустя, сойдя с поезда на знакомом вокзале и услышав шум прибрежных волн, Гайто тотчас почувствовал, как сильно он соскучился по этим местам, по вечерним прогулкам, по длительным заплывам вдоль берега.
Он почти никогда не описывал Лазурный Берег в своих книгах, лишь упоминал его как место действия. Отчасти потому, что для описания исключительных красот требовалась метафорическая роскошь, которую Гайто не любил. Отчасти потому, что, попадая на юг, он временно расставался с мыслями о писательстве, желая просто почувствовать солнце и воду, которых ему так не хватало в Париже. Юг для Гайто был источником
Но в этот раз все получилось иначе. Он приехал туда, чтобы начать работу над следующим романом, уже зная, что это необходимо, ибо явственно ощущал — расставание с «призраком» не окончательное, пока жив прежний герой, Коля Соседов. И хотя он называл его так только в черновиках, читателю не нужно было прилагать особых усилий, чтобы узнать того же человека в собеседнике Алексея Шувалова из одноименного романа, Платона из «Ночных дорог» и Вольфа из «Призрака». Его герой-повествователь, за которым всегда, словно тень, следовали двойники, теперь лишился трагического сопровождения, мешавшего ему совершить свое «подлинное воплощение», как выражался Гайто.
Настало время завершить его путь. Завершению были посвящены ночные часы, утренние и дневные – плаванию до утомительной мышечной боли.
Гайто развлекал Егора гимнастическими упражнениями — ходил по песку на руках. Он учил мальчика плавать вдоль побережья разными стилями — брассом, кролем. Фаина заплывала так далеко, что превращалась в маленькую точку. Когда кто-нибудь из близких принимался ее укорять за долгое отсутствие, отшучивалась: «Ну что вы! Я в воде как пробка». Вечером всей компанией выбирались на прогулки.
В памяти Егора сохранились долгие вечерние разговоры взрослых о буддизме. Он особенно к ним не прислушивался, но уловил, что Гайто хочет написать роман про какого-то Будду. Незнакомое слово повторяли так часто, что мальчик в конце концов попросил объяснить, о чем идет речь. Взрослые — мать и Газдановы — как могли, рассказали ему о родине буддизма — Индии.
Особенно живописно вспоминала Индию и ее удивительные обычаи Фаина — она прожила там несколько лет. Гайто рассказывал Егору о буддистской философии, о карме, о многократных перерождениях человеческой души. И мальчику представлялось, что роман должен получиться сложным и чрезвычайно серьезным.
Каково же было его удивление, когда, будучи уже взрослым, он прочел роман под названием «Возвращение Будды» и не обнаружил ни слова о карме, об удивительной истории жизни принца Гаутамы, не встретил ни одного героя со сложно произносимым именем. В романе не было даже экзотики индийской природы, описаний диковинных обычаев и деления героев на касты.
Сюжет на первый взгляд казался почти бульварным: сидя на скамейке в Люксембургском саду, бедный студент Сорбонны подает щедрую милостыню нищенствующему соотечественнику, не спрашивая его имени, не интересуясь его судьбой. Через некоторое время он встречает незнакомца в дорогом ресторане. Представившись Павлом Александровичем Щербаковым, тот приглашает соотечественника в гости и сообщает, что совершенно неожиданно получил наследство от умершего брата. Щербаков становится другом рассказчика и представляет его своей возлюбленной Лиде. Но эта дружба длится недолго: Павла Александровича находят убитым в собственной квартире. Студента арестовывают по подозрению в убийстве, так как он оказался единственным наследником Щербакова, был последним, кто видел убитого, и не имел алиби. Избавиться от подозрения помогла золотая статуэтка Будды, которая стояла на книжной полке в квартире Щербакова и исчезла после преступления. Студент рассказал об этом следователю. Вскоре Будда был найден – его прихватил Амар, любовник Лиды и настоящий убийца Щербакова. Получив свободу и деньги, студент отправляется на корабле в Австралию к возлюбленной, с которой расстался несколько лет назад.
Роман больше походил на традиционные истории из шоферского фольклора, которые не раз пересказывали коллеги по гаражу. В жизни бедного, но честного
На самом деле Газданов не был бы Газдановым, если бы взялся описывать эту историю в том виде, в каком она бытовала в бульварных романах, столь любимых таксистами. Сюжет о том, как «человеку повезло», его не интересовал. Его даже не занимал вопрос «почему ему повезло?». А вот в чем смысл этого везения? Зачем оно? Что оно значит в судьбе постоянного газдановского повествователя?
И в данном случае Гайто неспроста размышлял о буддизме, когда писал «Возвращение Будды». Он уже знал, что это его последний роман об автобиографическом герое, который, наконец, должен свершить то, к чему стремился, и получить все, о чем мечтал, а затем прекратить свое существование, чтобы возобновить его вновь уже в ином качестве. Писатель уже знал, что таким образом избавит своего повествователя от чувства раздвоенности, мучившего его всю жизнь. В тот момент он уже без улыбки вспоминал полушутливый разговор со своим другом поэтом Александром Гингером, который был буддистом с многолетним стажем.
— Вы знаете, почему я буддист? — спросил его однажды Гингер.— Меня всегда привлекало это непрекращающееся пантеистическое движение, это понимание того, что ничто неважно и что важно все, этот синтез отрицания и утверждения, который дает нам единственную возможность гармонического видения мира. Собственно не мира, а миров, которые возникают, исчезают, появляются вновь в преображенном виде, и время — это только бессильный свидетель их бесконечного смещения. Я верю, что ничто не исчезнет бесследно. И если бы в это не верил, если бы лучшие вещи в нашей жизни были обречены на безвозвратную гибель, было бы слишком трудно, слишком тягостно жить.
Потом Гингер иронично добавил:
– Меня удивляет, что вы об этом не думали и что вы сами не чувствуете себя в какой-то степени буддистом. Вы же все-таки считаете себя человеком полуинтеллигентным, и мы с вами почти одновременно были в университете.
– Да, вы правы, это очень соблазнительно, – отшутился тогда Гайто.
Но сейчас, завершив историю о «призраке», который понимал жизнь как стремление к смерти, и обратившись к завершению истории его антипода, понимавшего жизнь как стремление к подлинному воплощению, Газданов мысленно возвращался к той мимолетной беседе. И думая о смерти своего повествователя, он уже метафорически представлял ее как отъезд в новое путешествие, которое одновременно же и возвращение — возвращение к любви. Прежде Газданову казалось странным, что мысль о путешествии могла связываться с болезненным и мучительным в его представлении понятием «назад». Теперь же, думая о смерти в буддистском понимании, он принимал это как должное. Роман «Возвращение Будды» начинается словами «Я умер». Дальше следовал эпизод о том, как герой пережил видение собственной смерти и вскоре очнулся на скамейке в Люксембургском саду.
Так, памятуя о «Призраке», который начинается рассказом героя о том, как он якобы убил Вольфа, но потом выяснил, что на самом деле не убил, и оканчивается все-таки настоящим убийством, Гайто пишет роман-продолжение о том, как герой вроде бы умер, а потом все-таки не умер, но, в конце концов, исчез.
И если «Призрак» начинается с эпизода, как Вольф, волею случая в лице Соседова увидел и пропустил свою смерть, то «Будда» начинается с эпизода, как герой волею случая, в лице Щербакова, преобразил свою жизнь. После смерти Павла Александровича он находит записку: «Составить завещание. Студенту в благодарность за десять франков». Это были те десять франков, которые студент случайно дал ему в Люксембургском саду.