Газета День Литературы # 115 (2006 3)
Шрифт:
Но сегодня любят говорить о покаянии. Дорогие друзья, каяться должны те палачи, которые довели нас до состояния того, что мы плетёмся по качеству жизни где-то за Угандой. О России по телевидению и так мало говорят, но зато с удовольствием издеваются над русской культурой не только у нас, но и там за рубежом. Сейчас вот Бориса Годунова, как вы знаете, поставили. И Борис Годунов — в халате для арестантов. В Петербурге в моём родном, в Ленинграде, Лоэнгрина выходят петь в костюме американского полицейского. Мы всё это видим, наблюдаем. И если мы не будем вместе искать выхода из этой ситуации, это будет скверно. Сегодня как никогда необходимо, объединившись, больше прощать друг другу мнимые или не мнимые обиды и прегрешения, и делать общее дело. Вот господин Столповских, Виктор Степанович, — русский предприниматель, у которого мать живёт в деревне, ввёл для наших писателей премию "России верные сыны". Я был инициатором этой премии. Сейчас нужно ценить любую
Страшное что-то происходит и с самим русским языком. Он безобразно коверкается: маркетинг, рейтинг, Белый Дом. Почему американцы не называют свой Белый Дом Красным Кремлём?
Дорогие друзья, если вы хотите порадоваться, от души приглашаю вас в Академию. Вы увидите, как талантлива наша многонациональная великая страна, какие талантливые у нас художники. 500 человек обучаются у нас: искусствоведы, художники, скульпторы. У нас даже есть факультет — единственный в мире — охраны памятников. Почему я это говорю? Никто, никогда, ни по телевидению, ни в средствах так называемой массовой информации, не считал нужным осветить это и поддержать последний бастион нашей великой христианской цивилизации на её арийской основе, греко-римском начале, которое было ещё в Императорской Академии Петербурга. Приглашаем вас, друзья, на Мясницкую, 21. Приходите, мы будем счастливы вас видеть у себя в гостях! И приходите на Волхонку, 13. Я все свои работы подарил России — всё, что я сделал. Их около 400. В том числе и "Великая Россия". Об этом тоже не любит говорить наша пресса, а кто-то даже удивляется, зачем я это сделал.
Володенька, ты много делаешь для того, чтобы были вместе разные, иногда противоположные писатели. Но они носители духа любви к Отечеству нашему униженному, оскорблённому, распятому. А за распятием следует воскрешение, это все знают. Хотя сегодня очень трудно об этом говорить, потому что глобальная власть, которая уже вышла из тени, поставила своей целью уничтожение белой расы, её гордости и цвета — славянской расы. Но мы всё ещё сильны. И подготовить ответный удар — долг каждого из нас. Сейчас, на вечере у Бондаренко сидит Александр Проханов. Я очень рад его видеть. Также очень рад видеть и присутствующего здесь господина Рогозина. Это он заботится сейчас о 25 миллионах русских, которые лишены работы, лишены права говорить по-русски. В бывших братских республиках, которых мы обучили не есть мыло, а мыться им, и дали им грамоту, в то время, когда наши сыны не могли учиться в университетах, так как они занимали там их места, в русских сегодня не нуждаются. Сегодня они выступают против них с автоматами, распинают наших молодых солдат. Но насилие порождает насилие.
Я пишу тех, кто заказывает мне портреты, и тех, кого я люблю, — это моя работа. Я ведь только несколько дней тому назад узнал, что, оказывается, уже и МХАТа нет. У Табакова остался МХТ, слово Академический — выброшено за ненадобностью. И осталась только одна Доронина, не поправшая линию Станиславского. Не скрою от вас, я приезжаю ночью в когда-то деревню, а ныне в содом— и гомористую Жуковку, где сияют огни почти американской рекламы, усталый включаю телевизор и всегда вижу американские фильмы. И мне нравится, например, Аль Пачино — бесподобный актёр, и ещё некоторые. Но вы знаете, я прочитал, что их, лучших американских актёров, спросили: кому вы обязаны таким проникновением в образ, как вы стали великими? И они хором ответили — 8 человек (прочтите это в журнале "ТВ" — как пропустили, не понимаю: сейчас цензура гораздо страшнее, чем в советские времена, ужасная цензура, тоталитарная. Да и более тоталитарной демократии, чем та, которую насаждает у нас и во всём мире Америка, нет и не было. Только на американском долларе написано — "Новый порядок — навеки", и пирамида с сатанинским глазом), так вот они хором ответили: мы — ученики Станиславского. Какая-то госпожа Адлер — ученица Станиславского, талантливая ученица, они ей обязаны этим — и работой актёра над собой, и вживанием в образ. И то, что есть лучшего в Голливуде, оказывается, оплодотворено великим духом русской цивилизации, дыханием нашей великой русской культуры. И когда у нас на сцене бывшего МХАТа ругаются матом, я бы карал, наказывал за это.
Ко мне на выставку
Дорогие друзья! От души поздравляю вас всех с общим праздником — юбилеем нашего друга!
Володенька, и тебя поздравляю тоже!
Если кого обидел, извините. Я вас очень люблю за то, что вы все объединены одним словом — русские. Мы не россияне — мы русские. А русский — это тот, кто любит Россию. Слава России!
Владимир ТОЛСТОЙ
Я действительно приехал в этот зал сегодня из Ясной Поляны — из родной усадьбы Льва Николаевича Толстого. Где вот уже многие годы каждый сентябрь мы встречаемся с Владимиром Бондаренко, с другими замечательными русскими писателями. Уже более 10 лет проводятся яснополянские писательские встречи, которые мы уже без Володи Бондаренко и не мыслим, и не видим. Я считаю его своим помощником там. Потому что это свободные дискуссии о сегодняшнем мире. О том, о чём думал и переживал Толстой, о том, о чём думаем и переживаем мы, сегодня живя на нашей любимой земле. И Володя — один из тех, кто обычно ведёт одно из заседаний, всегда ярко, остроумно, очень точно и очень мудро. Так, как он сам живёт и пишет. Таким мы его и знаем. Я очень ценю в Бондаренко его принципиальность и честность, его человеческую порядочность. И широту его взглядов, широту его души, которая стала ещё более чуткой после перелома, который с ним случился в результате его болезни. Рецидив которой, кстати говоря, происходил однажды на моих глазах. Мы очень испугались тогда за Володю, очень встревожились за него, хотя знаем, что рядом с ним всегда Лариса — его добрый ангел. Но нам очень важно знать, что люди, в которых мы верим, люди, на которых держится и русская идея, и русская словесность, должны быть здоровыми и бодрыми.
Володя, ты конечно, "живи опасно" — ты иначе и не умеешь, но всё же береги себя. Ты ещё нам нужен.
И ещё я хочу сказать — что Толстой, Достоевский, Чехов, Пушкин — это наша гордость навсегда. Но находиться сегодня в одном зале с Валентином Распутиным, с Леонидом Бородиным, с Владимиром Личутиным — поверьте, это не меньшая гордость наших потомков…
Александр БОБРОВ
Вечер подходит к той стадии, когда самое яркое выступление — это самое короткое выступление. Я хотел просто принести Володе статью, которую я написал для "Советской России" и принёс туда как раз утром того дня, когда они сгорели вместе с другими редакциями. Я даже написал вот такое четверостишие:
Оптимисты говорят,
Демонстрируя познанья:
"Рукописи не горят".
Всё горит, включая зданья.
Поскольку я как бы остался без печатной площади, но все сделали вид, что сгорела только "Комсомолка", хотя они же и подожгли всё. И стали героями. Безумное время такое, что они подымут теперь тираж, получат деньги. А все остальные газеты как будут выходить — это неважно. Больше Путин никому не написал слова сострадания.
Но я эту статью пересказывать не буду о своём друге Владимире Бондаренко. Я её ещё опубликую. А хочу ему подарить книгу, которая у меня недавно вышла. Ну мне всё равно за ним не угнаться, хотя она тоже здоровая. Книга называется "Московия". И я надписал — "От Московии до Карелии русской болью не отболели мы".
А теперь спою частушки — вторую серию уже, — которые я начал о Бондаренко складывать. И главное, я там соединил то, что сказал Личутин — что Бондаренко — это смесь хохла с москалём. Ну ещё конечно нельзя обойтись без северного мотива и северной крови его. И как раз хочу начать с запева чужого, народного, который мне очень нравится. Я его услышал на родине Василия Ивановича Белова, в Харовском районе, что особенно смешно, и вы поймёте почему:
Эй, товарищ, выходи!