Газета День Литературы # 118 (2006 6)

Я, конечно, рад тому, что новая моя книга "Дочь Ивана, мать Ивана" переведена на китайский язык. И тем более рад этому китайскому переводу, что он пока единственный; точно так же книга моих последних рассказов вышла, помимо нескольких российских изданий, только в Китае. Западный мир, еще недавно задававший утонченный тон в литературе, без всякого сожаления его растерял. Россия, державшая в литературе взыскательный и целомудренный вкус, развеяла его по ветру так скоро, будто не было у нее великого по мастерству и содержанию XIX века, а затем на три четверти и века XX.

Электронная революция, поглотившая человека в виртуальный мир, преображает его в нечто новое, вторичное, бездомное. Наполовину он еще здесь, на земле обетованной, а наполовину где-то в разреженных бесконечных просторах, где созидание и разрушение не имеют ни своих отдельных признаковых границ, ни плодородной почвы.

Ничего удивительного, что литература перед таким человеком оказалась в растерянности. Что ему только ни предлагается для развлечения — и буйство нездоровых страстей, и уродство ума и сердца, и грубый язык, и неприличные сцены, и богохульство, и содом... А ему всё неинтересно, всё пресно и вяло. Да полно, как понять этот мир, будто бы свихнувшийся, потерявший опору на земле, и как понять в нем себя, будто остающегося в разумном состоянии! Да разве такой разрыв, такое несоответствие одного другому может быть?! Нет, тут что-то не то. Что-то мы, люди старой закваски, не понимаем в происходящем, потеряли способность понимать!

И разве может быть не прав великий Габриэль Гарсиа Маркес, автор "Ста лет одиночества", который после десятилетнего молчания, проведенного, должно быть, в страстных поисках смысла литературы в новом мире, только что выпустил книгу под названием "О моих проститутках". Расходится она, как сообщают газеты, с бешеным успехом. Приходится соглашаться: роман-то, вероятно, о целомудрии, о чистоте и верности, о чувствах трепетных и нежных. А "проститутки" на обложке — это, скорей всего, хитрый ход, иносказание, наживка, потому что назови современный автор книгу в каком-нибудь пошлом стиле — например, "Митина любовь", как у Бунина, "Повесть о любви, как у Тургенева, или даже "Отвергнутая любовь", как у Чехова, — примут за неприличие или заподозрят в неумелых действиях с женщиной. А тут сразу на крючок — и рвать губы и остатки чувств...

Так почему же китайское издательство, считающееся и опытным, и разборчивым, переводит и печатает книги, написанные по старинке, по заповедям и нормам тех времен, когда морализаторствовали Толстой и Достоевский, Диккенс и Фолкнер, а также китайские Лу Синь и Лао Шэ. Или Китай опять заснул и неспособен, подобно России, наслаждаться искусством, от которого стыдливо опускаются глаза и кровь в жилах стынет от ужаса? Да нет, не сказать, что заснул: бурно развивающаяся страна, наступающая на пятки Америке, небывалый строительный бум, прорыв в космос, почти полуторамиллиардное население.

Так в чем же дело? Все так, как у всех, и даже разумней, быстрей, чем у всех, а в литературе застой, читатель с вниманием и улыбкой сидит перед книжкой, а не прячет глаза от стыда и ужаса.

Или опять какая-нибудь китайская хитрость? Спереди цивилизованный мир с его бурлящей, кричащей культурой не взять, так не придумали ли какую-нибудь ловушку с обратной стороны?

Мне кажется, я разгадал эту ловушку. И был бы счастлив, если бы она сработала. Готов помогать всеми силами, чтобы сработала. В Китае почти полтора миллиарда населения, из них не меньше миллиарда читателей, и если всех их воспитать на добрых и чистых примерах, на милосердии и трудолюбии, на красоте природы и красоте человеческой души, на мудром и глубоком языке, на примерах любви к своей земле и своим традициям — о, много в литературе есть прекрасного и учительного! — и если бы миллиард китайцев воспитался на ней, да миллионы в России, не падших еще под властью зла, да кое-кто из спасшихся на Западе, да великий Восток, да немалый и остальной мир, — да ведь это явилась бы новая цивилизация, решительно отказавшаяся от зла в книгах да и

во всех иных искусствах!

Ведь знаем же мы: сильно зло, но любовь и красота сильнее.

За окнами — Шанхай...

Тугим крылом взмахнувши,

вознесся дивной птицей в вышину.

В подножье, скользкой рыбой изогнувшись,

гранит Вайтана лижет Хуанпу.

В ее струях зеркально отражаясь,

мерцая позолотой куполов,

"Жемчужина Востока", ночь пронзая,

уводит в царство миражей и снов.

Так весь Китай сквозь сонм тысячелетий

к космическим высотам устремлен,

и перемен счастливых свежий ветер

колышет кумачевый шелк его знамен.

Второго июня 2006 года после тяжелой девятичасовой операции скончался великий сын русского народа, скульптор, президент Международного Фонда славянской письменности и культуры, лидер возрожденного "Союза русского народа" Вячеслав Михайлович Клыков, наш давний друг и соратник, член редколлегии газеты "День".

Вячеслав Клыков был настоящим русским героическим Христовым воином. Да и любимые памятники его были посвящены самым героическим личностям в истории России. От былинного, но вполне реального богатыря Ильи Муромца до святого князя Александра Невского, от маршала Жукова до адмирала Колчака. Он всегда сам выбирал своих героев, а потом уже находил возможности для установки им памятников. Он высоко ценил роль героических личностей в русской истории и преклонялся перед ними. Но, несомненно, он сам был одним из них.

Вячеслав Клыков канонизировал русский белый миф, создавал в памятниках, в камне и бронзе, свой светлый миф об идеальном белом царстве. Да, он был последовательный и искренний монархист, но его монархия была далека от реальной монархии рода Романовых. Это была его вечная мечта о Святой Руси, и мечте своей Вячеслав Михайлович Клыков верно служил всю жизнь.

Он был великим скульптором, его лучшие работы становились символами нашей эпохи. Помню, как прорывался сквозь посты милиции в Радонеж, где Вячеслав Клыков устанавливал в 1987 году без согласия властей изумительный памятник Сергию Радонежскому. До сих пор не понимаю, кому тогда мешал этот памятник, почему власти перестроечные никак не давали добро на его установление? Боялись возрождения русского народа? Боялись того, что клыковский Сергий Радонежский пошлет новых Пересвета и Ослябю сражаться супротив врагов России?

Вячеслав Клыков никогда не отступал от своих целей, тем более что его цели, как правило, совпадали с желаниями и устремлениями всего русского народа. Разве не народу нужен был памятник Кириллу и Мефодию в Москве, памятник великому русскому поэту Николаю Рубцову в Тотьме, памятники князьям-воителям Александру Невскому и Святославу? Памятники великим русским писателям Ивану Бунину, Константину Батюшкову, Василию Шукшину, Владимиру Высоцкому… Не случайно, говоря о кончине скульптора, наместник московского Сретенского монастыря архимандрит Тихон отметил, что Вячеслав Клыков "до конца дней служил православной России и был истинно русским художником".