Газета День Литературы 161 (161 1)

День Литературы Газета

У меня не вызывает сомнений, что С.Кургинян судит о "русской партии" со слов не того человека, автора книг, которые воспринимаются как гиперфантастика, абсолютная чушь. Что стоит за фантазиями Байгушева (страсть сказочника, психическое нездоровье, комплексы…), не знаю. Но знаю точно, что вскоре последует "адекватный" ответ со стороны советника Суслова. Надеюсь, что в "голубые провокаторы" и сионисты, как А.Васин, не попаду…

Одну из ключевых ролей в концепции Кургиняна играет Михаил Бахтин, известный мыслитель, возвращённый к жизни в литературоведении и философии Вадимом Кожиновым. С его же подачи был создан культ Бахтина в науке и околонауке. Правда,

большая часть "русской партии" к Бахтину отнеслась с разной степенью критичности. Показательно, что уже в конце 70-х годов Юрий Селезнёв, ученик Кожинова, начал "коррекцию" взглядов Бахтина, о чём мне приходилось писать ("Наш современник", 2009, № 11). Конечно, об этом – о полемике М.Лобанова, В.Гусева, Ю.Селезнёва, С.Небольсина с Бахтиным – в статье Кургиняна ни слова, "союзников" он находит в лице Сергея Аверинцева и Алексея Лосева.

Эти мыслители, по утверждению автора "эпопеи" "Кризис и другие", понимали, что "Бахтин бьёт и по церкви, и по абсолютной монархии … , и по Идеальности как таковой". И далее Сергей Ервандович в присущей ему театральной манере (валять дурачка, держа читателей за дураков) задаёт десять вопросов подряд, вопросов преимущественно риторических. Часть из них я приведу: "А как же Кожинов и прочие этого не понимали и не понимают до сих пор? А как это можно не понимать? Если чёрным по белому (А если красным по синему? Это что-то меняет? – Ю.П.) написано о СРЕДНЕВЕКОВОЙ СЕРЬЁЗНОСТИ! СРЕДНЕВЕКОВОЙ! Что? Написанное касается только католической церкви? С чего вы взяли?"

Однако слова Бахтина, в которых Кургинян увидел такой глубинный смысл и которые вызвали у него словесно-эмоциональную диарею, Сергей Аверинцев комментирует принципиально иначе и вполне определённо, о чём автор "сериала", конечно, умалчивает. Итак, в сноске номер два Сергей Сергеевич говорит: "Как человек, лично знавший Михаила Михайловича, должен засвидетельствовать, что сам он вспоминал такие пассажи своей книги о Рабле с сожалением и в разговорах приводил их как доказательство того, что он, Бахтин, был не лучше своего времени. Надеюсь (здесь и далее в цитате курсив мой. – Ю.П.), что в глазах каждого из нас такая способность строго и трезво взглянуть на собственный текст делает Бахтина не меньше, а гораздо больше".

Кургинян, вместо того, чтобы, как и полагается любому добросовестному исследователю, реагировать на те суждения Аверинцева, которые взрывают версию о Бахтине-сатанисте, предпочитает эти суждения не замечать и упорно творит свой миф, постоянно ссылаясь на известного мыслителя как на союзника.

В работе "Бахтин, смех, христианская культура" Аверинцев справедливо указывает на многие уязвимые места в известной книге о Рабле, но нигде не говорит о сатанизме Бахтина, на чём настаивает Кургинян. Он, любитель частого и обильного цитирования, в данном случае не приводит высказывания Аверинцева, подтверждающие сию версию, предпочитая пересказ мыслей Сергея Сергеевича, заканчивающийся нелогичным, сверхнеожиданным выводом…

На самом деле в статье "Бахтин, смех, христианская культура" абсолютизация смеха автором книги о Рабле объясняется, в первую очередь, особенностями советского времени: "…Когда защита свободы ведётся на самой последней черте, возникает искушение зажать в руке какой-то талисман – смех … – ухватиться за него, как, по русской пословице, утопающий хватается за соломинку … Это очень понятное поведение".

Нет ничего удивительного и в том, что все карнавально-раблезианские приметы советского времени, правления Сталина, в частности, называемые Аверинцевым, в статье Кургиняна отсутствуют. Как отсутствует и цитата из Бахтина, приводимая Сергеем Сергеевичем и предваряемая комментарием, в котором содержатся такие суждения, как "Бахтин был прав", "Бахтин имел право", "сказал с бессмертной (курсив мой. – Ю.П.) силой". В цитате Михаила Михайловича ключевыми, на мой взгляд, являются следующие слова: "Поэтому

классовый идеолог никогда не может проникнуть со своим пафосом и своей серьёзностью до ядра народной души…".

Эти слова в полной мере применимы к "классовому идеологу" Кургиняну, который проникновенно пишет об идее диктатуры пролетариата и К.Марксе и с таким воодушевлением и вполне серьёзно цитирует "великого мыслителя" В.Ленина… Сергей Ервандович, коль уже называет себя аналитиком, то должен был обратиться к другой статье Аверинцева с говорящим названием "Бахтин и русское отношение к смеху". Данная работа, вышедшая через пять лет после статьи "Бахтин, смех, христианская культура", содержит принципиальные суждения, вновь не вписывающиеся в концепцию Кургиняна, вновь разрушающие его миф о Бахтине. Автор "Кризис и другие", думаю, об этом знает, поэтому сия публикация осталась за бортом его "эпопеи".

Уточню – суть в данном случае не в том, прав или не прав в своих оценках М.Бахтина С.Аверинцев, а в том, что его взгляды очень часто "усекаются", искажаются, произвольно трактуются автором "сериала" "Кризис и другие". То есть, в этом вопросе, как, впрочем, и в других, Сергей Аверинцев Сергею Кургиняну не союзник, не единомышленник.

И наконец, Сергей Аверинцев прекрасно понимал, что его критика Михаила Бахтина может быть неадекватно, недобросовестно истолкована. Поэтому он, обращаясь и к "аналитикам" разного толка, и к невнимательным читателям, писал в статье, которую активно цитирует Кургинян: "Ещё важнее для меня избежать недоразумений в другом пункте – я и в мыслях не имею набрасывать тень на безупречную чистоту (курсив мой. – Ю.П.) философских интенций Бахтина, все усилия которого были без остатка отданы защите свободы духа в такой час истории, когда дело это могло казаться безнадёжным. Весь смысл человеческой позиции Михаила Михайловича могут, наверное, понять только те, кто были ему и соотечественниками, и современниками; наша благодарность ему не должна иссякнуть".

Поражает в мифе так называемого политического аналитика о Бахтине и другое. Даже если принять на веру версию Кургиняна, что Михаил Михайлович и его поклонники демонтировали культуру, вели "подкоп под Идеальное", то обязательно возникнет следующий вопрос: почему отсчёт "подкопа под Идеальное" с помощью смеха, загадочно именуемого "бахтинской смеховой культурой", ведётся с автора книги о Рабле?

Несомненно, что этот процесс демонтажа начался гораздо раньше. Александр Блок, например, на которого часто и всегда неудачно ссылается Кургинян, ещё в статье "Ирония" (1907) говорит о разрушительном смехе как распространённом явлении начала ХХ века. Характеризуя его, Блок точен и созвучен той русской традиции, о которой так хорошо говорит в своих статьях Сергей Аверинцев. Всё, что Кургинян клеймит в Бахтине-Рабле, Блок находит в дорогом Сергею Ервандовичу модернизме: и "беса смеха", и "дьявольское издевательство", и буйство, и кощунство… Блок, не разделяющий смех и иронию, главный результат воздействия этого разрушительного смеха, этой разлагающей иронии определяет предельно точно: "Перед лицом проклятой иронии – всё равно … : добро и зло, ясное небо и вонючая яма, Беатриче Данте и Недотыкомка Сологуба", "всё обезличено, всё обесчещено, всё – всё равно".

В контексте интересующей нас проблемы, думаю, важно и то, что Блок подобный смех-иронию определяет как болезнь индивидуализма. То есть, добавлю от себя, это болезнь обезбоженного человека, всё равно какой эпохи: античности, ренессанса, ХХ или ХХI веков. И в данном контексте напомню Кургиняну, что Аверинцев в работе "Бахтин и русское отношение к смеху" называет "народную смеховую культуру", или "смех", "одной из универсалий человеческой природы". Далее Сергей Сергеевич делает важное уточнение, которое позволяет понять многое: "Это явление, однако, по-разному окрашено в различных культурах…".