Газета День Литературы # 58 (2001 7)

Позвонил мне в феврале этого года Володя Бушин и говорит:

— Поздравляю тебя, Станислав, с публикацией в журнале дневников твоей матери. Она — настоящий советский человек. Не то что ты. Это — лучшая глава из твоих воспоминаний! — На душе у меня, несмотря на оговорку, тепло стало. Угодить самому Бушину! Чтобы он похвалил! Это великая радость для каждого из нас.

А через неделю я от него же получаю очередной приятный сюрприз. Публикует он статью в газете «Завтра» № 9 о покойном Вадиме Кожинове и похвально отзывается о работе моего сына Сергея про Павла Васильева ("Русский беркут"), цитирует ее, называет «содержательной». А я так волновался, принимая решение о публикации. Но Бушин похвалил — и от души отлегло. Слава Богу, опять удача!

Но,

как говорится, "недолго музыка играла". Прошло еще две недели, и Володя Бушин резко сменил милость на гнев. В трех апрельских номерах еженедельника «Патриот» он напечатал огромную статью "Как на масленой неделе я гостей ждал", в которой мишенями его язвительного сарказма стали Валентин Распутин, Владимир Бондаренко, Михаил Назаров, Владимир Крупин, Александр Бобров, Виктор Кожемяко… Словом, чуть ли не добрая половина патриотического фланга нынешней русской литературы. Я не хочу разбираться в том, где он прав, где не прав, говоря о них, все они люди взрослые, захотят — ответят. С Владимиром Сергеевичем шутки плохи, не до жиру — быть бы живу, себя бы только защитить… А защищать есть от чего. Вот что пишет он, лишь недавно одобрительно похваливший мои воспоминания, после этого приступа альтруизма:

"Главный редактор печатает в пятнадцати номерах свои воспоминания, перемежая их главами сочинения своего родного сына, а также воспоминаниями родной матушки. И еще не окончилась публикация, как уже одиннадцать полос журнала отводятся для хора из шестнадцати голосов, поющих автору аллилуйю под заголовком "Хочется низко поклониться". И тут же Александр Бобров возглашает в "Советской России": "Духовный подвиг!" Ну в чем тут подвиг? (Далее идут восхитительные по своему размаху и ораторской красоте строки. — Ст. К.)

…Может, автор писал свои воспоминания, как писал "Город Солнца" Кампанелла, сидя 27 лет в темнице? Или как Некрасов свои первые стихи — в пучине нищеты и голода? Или как Николай Островский — прикованный болезнью к постели? Или, наконец, как Лермонтову за "Смерть поэта!", грозила ему ссылка под чеченские пули?.. Да ничего подобного! Здоровый сытый мужик в тепле и холе писал себе и писал. И когда хотел, тогда и печатал в своем журнале безо всякого постороннего вмешательства в текст… А тут еще и премию какую-то с ходу огреб. Подвиг!.."

Да, недолгой была моя радость от недавнего признания Владимиром Сергеевичем! Не выдержало его сердце ретивое…

Вконец удрученный, сел я писать ему жалостное письмо обиженного человека: "Дорогой Володя! Вот ты пишешь, что я "здоровый сытый мужик". А ты что, мой личный врач? Ты в мою медицинскую карточку заглядывал? Может быть, ты знаешь, какие операции я перенес, на каких таблетках живу? Или ты навещал меня в кардиологическом центре, где в 1998 году я лежал с тяжелейшим приступом стенокардии, и врачи спорили делать ли мне операцию на сердце или погодить, где, кстати, я и начал в больничной палате писать свои воспоминания? На всякий случай. Мало ли что… Может быть, ты всегда бываешь рядом со мной, когда мне приходится вызывать «скорую» или когда меня в обморочном состоянии увозили в больницу? А ты пишешь "здоровый мужик"! И не стыдно? Недавно пришел ты в редакцию, чтобы взять майский номер журнала со своей статьей о Радзинском, и, когда я упрекнул тебя за слова о "здоровом мужике", — в ярости закричал: "Но ты же чемпион Калуги по плаванию!" Володя, окстись, чемпионом я был в 1951 году, полвека назад, с тех пор столько суперменов и Олимпийских чемпионов померло… Ты тогда ушел из редакции, а я, расстроенный вконец, подумал: "Ну вот, дали только что Бушину премию имени Шолохова. Я рад за него и никогда не скажу, что он ее «огреб»… "А может быть, — поразила меня мысль, — все дело в том, что он не литературный критик, а просто литературный хам?" Подумал — и как-то на душе легче стало.

А что же ты так яростно, Володя, набросился на Сашу Боброва? Ну назвал он мою книгу "Поэзия. Судьба. Россия" литературным «подвигом». Слава Богу, Бобров не сравнил в отличие от тебя мою скромную судьбу с судьбой Кампанеллы или Николая Островского; может быть, он в избытке дружеских чувств чуть-чуть переборщил в эпитетах, но зачем же тебе так неистовствовать? В конце мая в газете "Российский литератор" вышла большая статья Михаила Чванова о моем двухтомнике, и называется она "Три подвига Станислава Куняева". Не «один», как у Боброва, а целых «три». Ну что ты теперь будешь делать — проклинать Мишу Чванова, хорошего писателя, русского патриота из города Уфы? Отравлять свою душу завистью? Или, наконец, порадуешься если не «подвигу», то хотя бы успеху собрата по литературе. А не дай Бог, о моих воспоминаниях еще несколько статьей появятся и на каждую из них тебе придется отзываться во гневе? Да побереги здоровье! Мне жалко, Володя, твой незаурядный дар полемиста и темперамент гражданина. Ты пишешь, что в "Нашем Современнике" было аж шестнадцать отзывов (в подборке из 50 читательских писем) на мою книгу ("хор из шестнадцати голосов, поющих автору аллилуйю")… А может быть, сердце твое свербит от ревности, что появляются книги в наше "не читающее время", которые все-таки находят своего читателя"? Эти отзывы, Володя, интересны в первую очередь не тем, что они о книге

главного редактора, а тем, что в них проявляется облик, характер, сознание современного читателя. Каков он? Письма отвечают: выжил. Не сдался. Не превратился в рыночную пыль. Сопротивляется. Понимает. Живет надеждой на победу. Вот что интересовало журнал в первую очередь, когда мы печатали эти письма, а не «аллилуйщина». Умного читателя, Володя, надо уважать, ценить и поощрять. Особенно в наше время. Кстати, опубликованных писем о моей книге могло быть много больше, чем шестнадцать (как все точно ты подсчитал — "пятнадцать номеров", "одиннадцать полос", "шестнадцать откликов" — чистый бухгалтер!), поскольку журнал получил более 300 положительных откликов на "Воспоминания и размышления". Однако, жалея твою ранимую психику, мы напечатали лишь малую толику из этого моря писем. Надо все-таки в условиях информационной блокады журналу доказывать, что, несмотря ни на что, нас читают и любят.

И в заключение, Володя, немного истории. Я прекрасно помню, когда появилась твоя темная ревность ко мне и к "Нашему современнику". Ты сам пишешь об этом в вышеупомянутом «Патриоте» так:

"В июне 1989 года я предложил "Нашему современнику" резко критическую статью об академике Сахарове… За ее публикацию решительно высказались Сергей Викулов, Вадим Кожинов, Ирина Стрелкова и вы. (В.Бушин обращается к В.Распутину. — Ст. К.) Но у Станислава Куняева, только что ставшего главным редактором, были совсем другие планы. Заняв кресло коммуниста-фронтовика Сергея Викулова, он первым делом пригласил в редколлегию маститого антисоветчика Игоря Шафаревича и запланировал на весь будущий год печатание "Красного колеса" господина Солженицына. Конечно, моя статья оказалась ему поперек горла"…

Здесь что ни фраза — то полуправда, а то и неправда. Начиная с фразы "заняв место коммуниста-фронтовика" ты прямо намекаешь, что «антикоммунист» узурпировал власть и сместил прежнего коммуниста. Зачем же так, Володя? Викулов сам предложил мне взять журнал, причем долго уговаривал меня. И «пригласил» я в редколлегию не одного Шафаревича, а вместе с ним В.Кожинова, Ю.Кузнецова, а чуть позднее А.Проханова, а также истинного коммуниста Ивана Васильева и В.Бондаренко. Через несколько месяцев после того, как в редколлегию вошел "антикоммунист Шафаревич", из нее вышел несогласный с линией журнала «антикоммунист» Виктор Астафьев. Так что на деле, Владимир Сергеевич, все было гораздо сложнее, нежели в твоем воображении. И печатали мы не все "Красное колесо", как пишешь ты, а лишь одну часть "Октябрь шестнадцатого", и выбрали мы этот сюжет лишь потому, что в центре повествования там изображен мерзкий и влиятельный еврейский авантюрист Парвус (Березовский той эпохи), который пытался подчинить своей воле Ленина в Цюрихе, и от интриг и пут которого Ленин судорожно желал освободиться. Именно этот сюжет тогда привлек наше внимание, и мы выбрали его. Думаю, что не напрасно.

Журнальная жизнь имеет свою логику. Имя Солженицына в те времена притягивало читательскую массу, в том числе и патриотическую. И когда мы объявили, что в 1990 году будем печатать "Октябрь шестнадцатого", наш тираж вырос почти вдвое и достиг 480 тысяч. Но не надо изображать дело так, что в 1990 году мы жили только "Красным колесом". В том же году, увеличив число подписчиков (благодаря Солженицыну), мы дали читателям возможность прочитать произведения Николая Рубцова, Ксении Мяло, Михаила Антонова, Александра Проханова, Вадима Кожинова, Валентина Распутина, Михаила Лобанова, Анатолия Ланщикова, Валентина Пикуля, Виктора Кочеткова, Олега Васильевича Волкова, Федора Сухова, Ирины Стрелковой… Их материалы были настолько значительны и интересны, что ради них Солженицына приходилось печатать небольшими долями, из-за чего он обиделся на журнал и писал мне в письмах: "Я вижу, что Вы свели отрывок из «Октября» до уродливо-малой порции 1/30 часть всего объема книги) (такой же бухгалтер, как и ты, Володя! — Ст. К.) При таком отрывочном чтении читатель теряет ощущение книги… Вы создали очень трудные условия, печатая его ("Октябрь шестнадцатого". — Ст. К.) ничтожными порциями".

А что же касается твоей до сих пор не зажившей обиды на то, что я не напечатал твою статью о Сахарове, то, Володя, приведу, чтобы быть кратким, отрывок из моего письма к тебе, написанного осенью 1989 года:

"Я хотел напечатать твою стаью о Сахарове, но Сахаров осенью наговорил столько, что стало ясно: все это также нуждается в оценке. Словом, как сказал Шафаревич, "если уж бить по Сахарову, то чтобы наповал". Я предложил тебе расширить твою статью, показать политический авантюризм осенних выступлений Сахарова, это лишь усилило бы нашу аргументацию… Но тебе не захотелось дописывать и доделывать уже на твой взгляд законченную работу. А журналу нужно было, чтобы она была более убедительной и неотразимой по аргументации. Тебе не хотелось ее дорабатывать, ибо ты знал, что она уже публикуется в "Военно-историческом журнале", в 11 номере. А мы ее хотели ставить в 12-ый. Так что ты в известной степени поступил с журналом некорректно. Ты зря упрекаешь меня, говоря, что Кожинов был за публикацию твоей статьи. Кожинов считал, что статья о Сахарове должна появиться в "Н.С.", но не в твоем варианте, который он считал весьма поверхностным. Можешь позвонить ему, и он подтвердит то, что я пишу".