Газета и роман: Риторика дискурсных смешений
Шрифт:
Текст материала сам по себе нашпигован научно-технической терминологией, которая в своей ощутимой плотности прямо отсылает читателя к соответствующему дискурсу технических наук и технологий: «изотоп гелий-3», «топливо для термоядерных реакторов», «изотоп водорода дейтерий», «сотни тонн азота, углекислого газа и водорода», «гравитация», «ступень ракеты» и т. д. Более того, материал сопровожден достаточно разработанной «схемой» (слово-то какое!) «лунной базы», на которой подробно размечены технологические элементы этого сложного технического целого, а главное, рисунки сопровождены фрагментами собственно технического дискурса. Здесь и «танкеры для перевозки жидкого кислорода на поверхности Луны», и «лунный завод по производству кислорода», и «бульдозеры с дистанционным управлением», которые «собирают грунт и доставляют на завод». А каково вот это: «Энергия солнца накапливается в регенеративных топливных элементах для использования ночью, которая длится на Луне 350 часов»!
Впрочем, тяжесть и нагруженность текста конструкциями технического дискурса в достаточной мере компенсируется интервенцией дискурса обиходной болтовни, сильно поперченной авторской иронией. Приведем несколько примеров: «Присутствующие (при выступлении Джорджа Буша. – И. С.) едва не прослезились»; «Обосноваться на Луне хотели бы и китайцы. Создать там базу они намерены к 2030 году. Казалось бы, им-то зачем?»; «На Земле столь полезного гелия ничтожно мало. А на Луне полно»; «И кто знает, может быть, спалив немного Луны, получится создать на ней и свою атмосферу? И тогда не только на Марсе будут яблони цвести» (курсив наш. – И. С.).
В лабиринтах эпистолярии
Эпистолярный дискурс в своих коммуникативных стратегиях в равной мере отвечает и интерперсональному, и институциональному началу. С одной стороны, мы пишем письма друзьям и любимым, с другой стороны, существуют жанры официального, делового и дипломатического письма. Подобная раздвоенность позволяет усомниться даже в статусе эпистолярного дискурса как такового: может быть, это и не целостный дискурс вовсе, а не более чем набор жанровых форм, обслуживающих различные традиции человеческого общения? Воздержимся пока от попыток установить ясность, и, более того, добавим еще неясности: массовая газета дает нам образчик совершенно перепутанных эпистолярных стратегий в виде жанра так называемых «писем читателей». В самом деле, «письмо читателя» – это послание, характеризующееся: а) развитым персональным началом, при этом б) адресованное институциональному целому газеты – но в) преимущественно в интерперсональном ключе, поскольку автор письма предполагает, во-первых, некоторое личностное участие в его проблемах некоего конкретного «человека из редакции», «чуткого и мудрого журналиста», и во-вторых, письмо все-таки будет прочитано конкретными читателями и принято или не принято ими с точки зрения их личностной позиции. Сложно найти эпистолярный жанр, более противоречивый в своих коммуникативных стратегиях (позволим себе предположить, что в известной степени с «письмом читателя» может сравниться только жанр «доноса в органы», однако воздержимся от анализа коммуникативных стратегий последнего). К слову, так называемое «открытое письмо в газету», в отличие от «письма читателя», лишено противоречивости, потому что откровенно и явно публично, и использует институциональный статус газеты только как трибуну, как приемлемого посредника в донесении некоей личной и в то же время общественно значимой позиции до общества как такового.
На 6-й странице номера мы встречаемся с достаточно характерным образчиком «письма читателя», с той только особенностью, что оно было наговорено по телефону, а его аудиозапись перенес на бумагу журналист. Текст, патетически озаглавленный «Было время, когда офицеры снимали с себя бушлаты», посвящен громкому событию начала 2004 г., когда в Новосибирском аэропорту в долгом ожидании рейса на уличном морозе переохладились и заболели призывники. Не вдаваясь в событийные аспекты этой невеселой темы, обратим внимание исключительно на дискурсную структуру текста.
Безусловно, дискурсной доминантой этого материала является персональный дискурс с настолько явными стилистическими, психологическими и характерологическими тональностями, что за текстом ощутимо угадывается языковая личность автора послания – простой и активной женщины-матери, «председателя комитета солдатских матерей г. Куйбышева» (город в Новосибирской области. – И. С.). Этот доминантный дискурс так и можно условно назвать – «дискурс солдатской матери-активистки». Вот его образчики: «Прочитали вашу статью “Кто заморозил 200 призывников в новосибирском аэропорту” … и она отозвалась болью в душах нас, матерей солдат! В статье правильно написано:
даже скот не ходит без пастуха! А ведь это солдаты! Они привыкли все делать по приказу! Ведь с ними кто-то был. Неужели те офицеры, которые за них отвечали, так же отнеслись бы к своим сыновьям, внукам? … Мой муж сам служил, и он вспоминает, что в былое время офицеры снимали с себя бушлаты, чтобы обогреть солдат. Сейчас этого нет».
Вместе с тем в этот, на первый взгляд, простецкий текст вплетена стандартная риторическая аргументация общественного движения, которое представляет автор «письма»: «Мы считаем, что причины таких происшествий – это, во-первых, снижение качества призывного состава, а во-вторых, то, что нет должного контроля за солдатами». И далее: «Почему это происходит? И как социально защитить солдат, которые получили заболевания в результате прохождения военной службы?» Особенно диссонируют с общей личностной тональностью материала эти «во-первых» и «во-вторых». Так что же перед нами: эмоциональное выступление, «крик души» задетого за живое читателя – или набор затверженных призывов общественного деятеля провинциального масштаба? И то, и другое. Самая противоречивая интенциональная структура газетного жанра «письма читателя» способствует сталкиванию и перемешиванию в одном тексте столь различных в своей коммуникативной природе дискурсов.
Преодоление тематической фрагментарности
Подведем некоторые итоги анализа дискурсной структуры содержимого супер-рубрики «Картина дня» (страницы 2—7 газеты).
Наш исходный тезис был непоправимо противоречивым: мы утверждали, что материалы, расположенные в «Комсомольской правде» под рубрикой «Картина дня», разрозненны, фрагментарны и центробежны – и в то же время создают некую единую картину мира. Причина кроется в двойственности самого феномена газетного текста, который в рамках сегодняшнего дня выступает в статусе актуального высказывания, а значит, имеет непосредственные, живые связи с питающими его дискурсами. Именно в силу этого неизбежная тематическая фрагментарность ансамбля газетных текстов (ведь газета – это не энциклопедия) преодолевается через достаточную полноту спектра дискурсов и через разнообразие дискурсных взаимодействий, возникающих в текстах газетных материалов. Каковы же эти дискурсы?
Порядок дискурсов
В первую очередь, это дискурс нейтрального информирования – тот, который, казалось бы, должен быть основным для средств массовой информации. Как это было бы просто, если бы газетный текст ограничивался только данным дискурсом! И как это было бы однообразно и скучно, а главное, какое опустошающий, выхолащивающий эффект производила бы такая газета в коммуникативном пространстве общества! Ведь именно газеты (и средства массовой информации в целом) своей дискурсной полнотой и даже избыточностью в определенном смысле компенсируют неполноту дискурсного репертуара обывателя или узкого специалиста, каковыми мы, в большинстве своем, и являемся. Поэтому можно говорить о том, что средства массовой информации необходимы обществу не только с точки зрения потребностей в информации, но и с точки зрения наполнения коммуникативного пространства дискурсами. Или суррогатами дискурсов? Здесь заключена серьезная проблема. Можно не ходить в театр и читать заметки о театре в воскресных газетах. Можно не читать художественную литературу и довольствоваться размышлениями о литературе, высказываемыми в телепередачах. Наконец, можно (и, очевидно, нужно) не общаться в маргинальных слоях общества (криминал, бомжи, богема и др.) и с любопытством читать о них (и самое главное – усваивать их дискурсные практики) в той же самой «Комсомольской правде». Итак, что же поставляют нам средства массовой информации вместе с собственно информацией – дискурсы или суррогаты дискурсов? На этот вопрос еще предстоит ответить, пока же вернемся к суммированию наших первоначальных наблюдений.
Выявленные дискурсы выстраиваются в определенную иерархию. В ее основании, «внизу», находится универсальный дискурс повседневности – мы неоднократно замечали его присутствие в газетном тексте даже на уровне рубрик и заголовков. Он может являться и без видимой причины – просто потому, что тональность непосредственного разговоры «на ты» по определению свойственна газете, или затем, чтобы ткнуть пальцем («Вот, смотри!» или «Эй, смотрите!»), или затем, чтобы что-то или кого-то осмеять или унизить.
Дискурс «здравого смысла», отмеченный нами в одном из текстов, как таковой также частично входит в повседневный дискурс (куда же без здравого смысла и соответствующих высказываний в обыденной жизни), и частично входит в высокоорганизованные дискурсы воспитания и образования, литературы и науки.
Совсем близко к повседневному дискурсу расположен и дискурс сенсации (в масштабном виде он практически полностью принадлежит средствам массовой информации, а в мелочах – все тому же повседневному дискурсу в качестве его органической части («Слыхали? Видели? Пойдем, поглядим»). Субдискурс мелкой обывательской сенсации в рамках повседневного потока общения еще можно назвать дискурсом слухов.