Газета "Своими Именами" №12 от 09.11.2010
Шрифт:
– Выразите в десяти словах, - продолжал напирать лауреат.
Меня такой тон, конечно, уже злить начал, а он продолжает:
– Что делаете для будущего?»
На этом запись обрывается. Видимо, невмоготу стало мне фиксировать его допрос. Но прекрасно помню, что в разговоре был упомянут Евтушенко и я высказался о нём весьма неласково. Ах, как взвился Александр Исаевич:
– Ну, знаете, если вам уж Евтушенко!..
И лауреат где-то около памятника Пушкину произнес пламенную речь в защиту своего любимца. Так за что же ещё в 1970 году, тем паче - когда к столетию Ленина только что появилась поэма Евтушенко «Казанский университет», антисоветчик №1 защищал и нахваливал одного из
Ну а Евтушенко что об антисоветчике №1? Это мы могли видеть совсем недавно по случаю 90-летия вечно живого покойного классика: «Он в одиночестве поднялся против советского режима. Борец! Герой! Человечество его не забудет...» Что-то в этом духе.
За что же, не боясь греха,
Кукушка хвалит петуха?
За то, что хвалит он кукушку.
Да, и нобелевская кукушка и петух с орденом Трудового Красного – оба антисоветчики, преданные друг другу.
Наконец, третье доказательство. Евтушенко пишет, а «Литгазета» печатает: «Что прежде всего бросалось в глаза редким иностранцам, приезжавшим в Советский Союз в сталинские времена? Прежде всего очереди. Стояли за хлебом, картошкой, колбасой, молоком, сахаром... Стояли по ночам до утра. На очереди уходила треть жизни».
Во-первых, иностранцы тогда были вовсе не редки. Одних всемирно известных писателей сколько приезжало – Герберт Уэллс, Ромен Роллан, Лион Фейхтвангер, Андре Жид, приезжали и помельче: Эмиль Людвиг и др. А сколько разных специалистов – учёные, инженеры, строители...
Во-вторых. очереди да, были. Но «сталинские времена» - это тридцать с лишним лет, в том числе несколько лет войны и голода. Вы, поэт, очередями и в эти годы стыдите Советское время? Но ведь было в ленинские и в сталинские времена кое-что и помимо очередей. Например, в октябре ещё только 1918 года известный учёный А.Ф. Иоффе создал Физико-технологический институт, знамениты ФИЗТЕХ. В последующие годы его филийалы были созданы в Томске, Харькове, Свердловске, Днепропетровске... Вот какая очередь-то! Вот за какой колбасой-то. Вы понимаете, питомец муз, что такое октябрь 1918 года? Советской власти всего один годик. Это тебе не 20 лет нынешней власти. Идёт Гражданская война... Юденич, Деникин, Колчак, Врагнель... А с ними англичане, французы, оклахомцы, поляки... Это тебе не Чечня. Это тебе не Дудаев да Басаев, с которыми вот уже пятнадцать лет воюет эта власть и до сих пор льётся кровь.
Прошло меньше полугода. В марте 1919-го по решению американского президента Вильсона приезжает в Россию для важных дипломатических переговоров известная миссия Уильяма Буллита, впоследствии первого посла США в СССР (1933-1936). Так вот, дипломат докладывал президенту: «Во всех частях России открыты тысячи новых школ, и Советская власть, по-видимому, в полтора года сделала для просвещения народа больше, чем царизм за пятьдесят лет. Что касается театров оперы и балета, то они находятся под управлением Комиссариата просвещения, который предпочитает классиков и смотрит за тем, чтобы рабочие имели возможность посещать спектакли. Достижения здесь очень значительны. И все русские классики переизданы». А что уж говорить о демократизме, за двадцать лет не открывшего, а закрывшего тысячи школ во всех частях России! Вы представляете, сын Аполлона, что такое март 1919-го? Поэт, в верности которому вы клялись и на той встрече в Кремле, а потом предали его, писал о том времени:
Мы – голодные, мы - нищие.
С Лениным в башке, с наганом в руке...
Нищие, а школы открывали, ибо в башке были любовь к народу, к стране и забота о них. А Путин закрыл 15 тысяч школ.
Но вот прошло почти двадцать лет, настал самый страшный сталинский 1937 год. Приехал в Москву очередной «редкий иностранец» – Лион Фейхтвангер, он написал об этом годе книгу. Были тогда в Москве очереди? Конечно, были! Но вот что ещё заметил писатель: «Учёные, писатели, художники, артисты живут хорошо. Государство их ценит, бережет, балует почётом и высокими окладами. Они имеют всё нужное им для работы и никого из них не тревожит вопрос, принесёт ли доход то, что они делают. Помимо всего этого они имеют самую отзывчивую публику в мире...» Как это выглядит на фоне нынешнего мракобесия и процветающей попсы?
Дальше: «Жажда чтения у советских людей с трудом поддаётся представлению. Газеты, журналы, книги проглатываются, не утоляя жажды...». У меня в подъезде сорок почтовых ящиков, газеты получаю я один.
Ещё: «В Москве 38 крупных театров, бесчисленное число клубов, сцен, любительских кружков. Театры почти всегда полные, билеты достать нелегко...»
Вот такие очереди и были самые характерные для Москвы сталинских времён – в театры, в музеи, на выставки, в концертные залы. А какая очередь была вокруг Музея изящных искусств, когда выставили Сикстинскую мадонну!.. Но Путин однажды сообщил нам: «Москва была скучным городом...» Конечно, ни проституток, ни наёмных убийц, ни чахотки и сифилиса, ни пожара в Манеже, ни регулярных взрывов в театрах, метро и жилых домах, ни очередей за паспортами на постоянное убытие за границу – без всего этого ему, кремлёвскому юмористу, скукотища!
Об одной очереди неизвестно за чем и куда поведал нам и Евтушенко в статье «Данте, Петрарка, Бокаччо как жители Советского Союза», напечатанной Юрием Поляковым в «ЛГ». Дело, говорит, было в 1946 году в Москве. Правда, дальше эта московская очередь почему-то названа «сибирской». Такое затмение у Евгения Александровича порой случается на восьмом десятке. Вот ещё недавнее стихотворение «Топиловка». Из его рассказа о нём следует, что сибирская станция Зима находится не где-нибудь, а на Оке, ну где-то около Рязани, что ли. Такие факты, конечно, наводят на раздумье, например, о той очереди: а была ли она вообще? Тем более, много и другого сомнительного. Скажем, мороз 35 градусов, а люди стоят ночью неизвестно за чем.
Но вот что важно. Рядом с пионером Женей в этой загадочной ночной очереди стоял человек, читавший вслух «Божественную комедию» Данте. Да как же он мог читать ночью на улице? Да вот уж такой старичок попался. А Данте был «обернут в партийную газету «Правда», в которой Евтушенко потом по решению ЦК будет печататься. Газета была «с портретами передовиков сельского хозяйства и социндустрии». В своё время поэт будет к этим передовикам ластиться, как кошка, а потом наплюёт на них, как верблюд, о чем скажу позже.
Этот человек, читаем дальше, «был крохотный тщедушный старичок, в очках с одной поломанной дужкой, подвязанной суровой ниткой». Минуло 65 лет, а поэт всё помнит. И уж непременно, что в Москве не было очков. «Глаза старичка мерцали цепкой мудростью». Сомнительна мне такая мудрость. «По ободкам очков светился иней». Иней не светится. «В глазах у старика была живучая теплинка». Это. Евгений Александрович, литературно-эстетическая пошлость.
«Старичок сказал: