Газета "Своими Именами" №28 от 09.07.2013
Шрифт:
– Американцы никогда не ставили себе задачу борьбы с наркоугрозой, – демонстрирует голливудскую улыбку и превосходный английский Саид. – Для них Афганистан – это плацдарм, с которого рукой подать до Китая, Ирана, Пакистана... Ради этого все и затевалось. Какие наркотики, какие талибы... Да хотели бы они прижать талибов, с наркотиков и надо было начинать. Какое же сопротивление без финансирования?
– Талибы разве вовлечены в наркобизнес? Вроде бы при их власти производство героина упало до нуля.
– Очень распространенный миф. В конце 90-х до 35 процентов доходов от героинового бизнеса уходило как раз Талибану. Кстати, во многом благодаря связям Талибана с Аль-Каидой удалось создать такую сеть распространения наркотика, которая с началом американской операции полностью вытеснила с рынка былых видных игроков - Мьянму, Лаос и Таиланд.
Уже через год после начала операции «Несокрушимая свобода» рост производства опия-сырца в Афганистане составил 1400 (тысяча четыреста) процентов! При этом цена на него упала до критических минимумов. Если в Южной Азии килограмм чистого гидрохлорида героина стоил 10 тысяч долларов, то в Афганистане – всего 650. Демпинг на рынке позволил стране в одночасье стать мировым монополистом. При этом, если до вторжения лабораторное производство, как правило, находилось в соседнем Пакистане, то с «приходом демократии» с ее культурными, но, главное, технологическими ценностями в Афганистане был налажен замкнутый цикл с промышленным размахом. Западные фирмы, не задумываясь о предназначении, поставляли в Исламскую республику необходимые удобрения, фармакологическое оборудование, химические реагенты. В виде гуманитарной помощи крестьянам и разработчикам лекарственных средств. США наладили поставки компактных мобильных буровых установок, с помощью которых любой дехканин мог наладить мелиорацию в самых засушливых районах. Элитные семена маков начали поставлять из Америки и Европы – бизнес циничен, выгода прежде всего. А стартовый капитал для выгодного вложения предоставляли не воротилы наркоиндустрии, а респектабельные западные банки. Кандагар за время присутствия коалиционных сил в Афганистане превратился в финансовый центр, обслуживающий наркобизнес. Здесь производится кредитование «фермеров», «фармакологов», перевозчиков. Здесь же производится расчет за реализованные партии. Как через афганское финансовое ноу-хау – народный полулегальный банкинг «хавала», так и через вполне официальные и известные в мире западные банки и кредитные организации. И всё на виду у многочисленных контингентов США, Великобритании и Канады, расквартированных в окрестностях Кандагара.
В результате такого благоприятного инвестиционного климата плантации и лаборатории появились по всей исламской республике. Основные – в провинциях Балх, Гильменд, Кунар, Нангархар, Пактия, Хост, городах Кундуз и Файзабад. Информация о полях и лабораториях в этих районах, в том числе и спутниковые снимки, регулярно передаются Международным силам содействия безопасности. Но те лишь «принимают ее во внимание». Американские генералы считают, что при всей сложности «оперативной обстановки» в стране навлекать на себя гнев крестьян было бы самоубийственно. Видимо, поддержка населения сельскохозяйственных районов Афганистана очень важна для американцев. И поэтому, если во время какой-нибудь спецоперации или гуманитарной бомбардировки, не дай Аллах, страдают посевы аграриев, «демократизаторы» выплачивают компенсацию – по полторы тысячи долларов за гектар.
– Эта компенсация, конечно, не окупает потери, – говорит Саид. – Стоимость урожая с одного гектара составляет около 15 тысяч долларов. Но учитывая, что в нашем климате можно снимать по три урожая в год – это всё издержки производства.
– Неужели здесь нет структур, которые противостоят наркобизнесу?
– Почему же, есть, – ухмыляется афганец. – Есть ооновская организация United Nations Drug Control Programme, есть американская U.S. Drug Enforcement Administration. Но дальше прокламаций и совместных пресс-конференций дело у них не идет. Западу выгоден этот бизнес. В том числе и из соображений экономии – доход от героинового трафика составляет до 80 процентов ВВП Афганистана. Эдак мы когда-нибудь выйдем на самоокупаемость (смеется).
– Вас не смущает моральная сторона этого бизнеса?
– Уверяю вас, никто в этой цепочке не думает об умирающих от героина подростках. Каждый думает о своем – крестьянин о пестицидах, химик – о реагентах, перевозчик – о том, как не попасться... Другой уровень понимания. Для вас это действительно угроза, но для людей, которые занимаются этим ежедневно, – это обычная работа, приносящая неплохой доход.
Примечательно, что до США афганский героин доходит лишь в гомеопатических дозах. Возможно, именно поэтому американцы столь пассивны в Афганистане. Ведь против латиноамериканской наркоугрозы, более близкой Штатам, Вашингтон борется очень жёстко. В Америке, например, дают многомиллионные гранты на разработку гербицидов, уничтожающих посевы коки, в чужой, суверенной стране. В то же время в Афганистане уничтожение плантаций расценивается как нарушение прав крестьян. В США можно схлопотать огромный срок только за намерение ввезти в страну партию кокаина. В Афганистане же наркотик производится на виду у многотысячного вооруженного контингента США со товарищи.
– Но травится-то от этого наркотика не американский подросток, потому и спрос здесь не такой строгий? Или у американцев шкурный интерес в афганском наркотрафике?
– В 90-е, после ухода шурави, экономика страны рухнула окончательно, и производство опия было единственным шансом выжить. В стране был настоящий голод, – вспоминает Саид. – И до прихода талибов практически у каждой лаборатории был свой куратор-американец. Он был кем-то вроде консультанта, через него осуществлялись связи между поставщиками и закупщиками.
– А сейчас?
– Сейчас эта структура самодостаточная, – туманно изъясняется афганец. – Хорошо уже то, что они не мешают. В конце концов, надо же им на что-то строить бунгало во Флориде.
Прямых доказательств участия американских военных в самом наркотрафике, естественно, нет. Хотя косвенных свидетельств этому вполне достаточно. В крупнейшем героиновом перевалочном пункте Европы – Косово – вам охотно расскажут о том, как используется военно-транспортная авиация США. Бывший сотрудник ооновского Наркоконтроля, выходец из СССР, рассказал нам в Кабуле, как это было в середине нулевых: «В неделю американские грузовые самолеты совершали из Афганистана на свои европейские базы по 800 рейсов. Командование Международных сил содействия безопасности закрывало глаза на такую активность. На деле же были все основания полагать, что военно-транспортные лайнеры использовались для контрабанды героина в Старый Свет. Один перевалочный пункт находился на турецкой базе ВВС США в Инжирлике. Второй, и самый крупный, – в Косово. Транзит шел и через военные объекты НАТО в Польше, Румынии и Болгарии – до 100 тонн. Хотя, конечно, по сравнению с основным трафиком – это не так много. Не думаю, что с 2006 года, когда я уволился, что-то изменилось. Хотя зачем самому мараться. Система выстроена безупречно. Сейчас уже проще контролировать героиновые «ветки», «сидеть на потоке» и стричь дивиденды. Чем, собственно, американцы и занимаются».
Чтобы понять, как устроен современный афганский наркотрафик, мы отправились на одну из маковых плантаций недалеко от Кундуза. Об этой экскурсии мы попросили Саида. Тот долго колебался, пока мы ему не сказали: «Мы же понимаем, что это не ваша плантация. Просто вы знаете человека, который знает полевого командира, в ведении которого находятся эти поля. Мы хотим просто посмотреть на маковое поле. Говорят, это красиво». Саид, улыбнувшись, оценил восточную витиеватость нашей просьбы. И дал в сопровождение двух автоматчиков.
Мы выехали на плантацию ранним утром. Неприметный пикап «Тойота-хай-люкс» – таких машин здесь тысячи. Западных блок-постов наши сопровождающие не боялись, их практически нет на дорогах за пределами Кабула, а патрули афганской армии нами не интересовались. Тем более, как мы догадались, два немолодых мужика в камуфляжах в этой армии как бы служат. Саид не раскрыл подробности маршрута. Единственное, что мы поняли, – машина шла в сторону Кундуза. Но, поднявшись в горы на несколько тысяч метров, мы свернули в одно из бесчисленных ущелий, прикрытых от вторжения чужаков маленьким кишлаком, жители которого контролировали ухоженную грунтовую дорогу. Ущелье, как нам объяснили, оказалось сквозным, и через него возят «товары». Единственное неудобство – в одной из точек маршрута груз приходится перекладывать во вьюки и за горным перевалом опять сгружать на машины. Зато эта дорога «для своих», и ЧТО по ней возят, мы догадались по контексту, когда через несколько часов утомительной езды наша машина стала спускаться по подобию серпантина в огромную долину. Первым, кто нас встретил, был пастух с биноклем и радиостанцией.