Газета "Своими Именами" №4 от 25.01.2011

Мне – 75. Моя юность прошла при И.В. Сталине, профессиональное становление – при Хрущёве и Брежневе, а раздумья начались при Горбачёве. Жил я в Москве.

В юности мы, я говорю про себя, жили беззаботно – учились как хотели и где хотели, занимались спортом, в любые театры ходили свободно, в филиал Большого театра на все его представления билеты для нас стоили пятьдесят копеек.

Мой друг, который придумывал и собирал транзисторные приемники в коробках из-под сигарет, сначала учился в физико-техническом институте, проучившись три года, перешёл учиться в МВТУ им. Баумана (это при конкурсе на одно место 6-8 человек).

Жил он, в основном, на одну стипендию, ну так ему хотелось.

Гоняли голубей, а вечерами собирались во дворе, играли, иногда пели песни.

В тот день, когда мы узнали о смерти И.В. Сталина, у нас, у ребят, были школьные занятия – урок логики. Этот предмет нам преподавал молодой учитель. Он-то и объявил нам об этом, когда говорил – слёзы текли у него из глаз. Занятия закончились, мы вышли из школы. На улице понеслись протяжные скорбные звуки гудков окружающих нас заводов и предприятий – в воздухе стоял гул. Я даже не думал, что вокруг нас столько работающих заводов. Некоторые прохожие плакали. И не сговариваясь, многие из нас, а я учился в 9 классе средней школы, пошли к центру города. Чем ближе мы подходили, тем больше становилось народа, и настало время, когда мы спрессовались в единую неподвижную толпу где-то на ближних подступах к центру (на Неглинке) – обратного хода не было… Проведя так эту безумную ночь, примерно часов в 10 утра нас колонной по шесть человек в ряду направили по Пушкинской улице в зал, где находился гроб с телом И.В. Сталина.

При входе в Колонный зал бросились в глаза штабели небрежно сваленных в углу ящиков из-под бутылок вина, а в самом зале с другой стороны гроба пьяные, да пьяные, ближайшие соратники нашего Вождя, которые стояли в почетном карауле. А мы, пройдя мимо И.В. Сталина, вышли на улицу совершенно опустошенные – это было неподдельное горе – мы потеряли своего Вождя – даже мы, школьники, чувствовали это. Как говорят, время лечит.

Но без Вождя – калечит.

Исподволь, как будто из добрых побуждений, в Москву хлынули освобожденные из заключения бандюги – стало опасно вечером выходить на улицу.

Мой отец, рабочий, отдавший всю жизнь – 40 лет – одному заводу, вдруг заговорил: «Да, что бы мы делали, если бы не было Хрущева. Голосовать только за него!».

А у меня уже потом, некоторое время спустя, вызвало недоумение, которое раньше не возникало – все это было нормой – вечерами, когда мы, ребята, приезжали на ул. Горького, в центр Москвы, чтобы пройтись по её широким асфальтированным тротуарам, которых около наших домов ещё не было, и скушать мороженое. Мы постоянно видели освещенные окна правительственных и других, связанных с ними учреждений – люди работали сверхурочно, по вечерам, так же, как и И.В. Сталин.

А при Хрущеве это все прекратилось. Дома уже стали темными, безжизненными – все нормализовалось, работали только в отведенное время. Даже в совхозах в весеннюю пахотную страду ввели пятидневную рабочую неделю. Втихую свернули уникальную, грандиозную программу озеленения страны – посадку лесозащитных полос вокруг сельскохозяйственных полей в черноземной и нечерноземной зонах России, а вместе с ней и семипольный севооборот, обеспечивающий приумножение плодородия этих земель, как и разрушили систему крупных машино-тракторных станций (МТС), которые обрабатывали все земли колхозов и совхозов страны.

Отказались от святой обязанности перед русским народом – на его материнской земле, по которой безжалостно разгулялось военное лихолетье, восстановить и вдохнуть жизнь в сельскохозяйственные районы Белоруссии, Украины и России.

Тем более что институтами системы «Росгипрозем» и «Гипрогор» уже были разработаны проекты районных планировок этих территорий и наиболее крупных населенных мест с расчетами потребных материальных и людских ресурсов, необходимых на их возрождение в период до двадцати лет.

Но при этом огромные средства неподготовленно бросили на освоение целинных земель Казахстана. Где действительно в первые два года собрали огромное количество пшеницы, которое разложили многокилометровыми буртами на асфальтированных дорогах под открытом небом, которая там же при осенних дождях погибла, как погибла и кавалерийская программа со всеобщей кукурузизацией сельского хозяйства страны.

И многое другое…

Особенно постарались наши интеллигентные мамаши – во что бы то ни стало удержать своих деток от перспективы физического труда: только учиться и учиться в престижных тогда институтах иностранных языков, академии внешней торговли и им подобным, конечно, натянув на них, любимых, модные голубые джинсы с карманами на заднице (стиляги – чтобы не как у других).

Ну а дальше, как говорят, пошло-поехало…

Дожили до времен, когда среди наших престарелых руководителей страны, с трудом выговаривающих слова, появился, как черт из табакерки, молодой, словоохотливый, энергичный Горбачёв с новыми словами: «перестройка», «новое мышление», «консенсус». И мы, непуганые, взращенные и воспитанные в условиях коллективной безопасности советской страны, гарантирующей каждому личную безопасность, но уже с червоточиной желания иметь красивые «забугорные» товары в аккуратных упаковочках взамен своих привычных, отечественных, конечно, поддержали его как своего президента…

В 1991 г. в весенний день праздника 1 Мая мы шли в праздничной колонне по Красной площади Москвы мимо Мавзолея В.И. Ленина, на трибуне которого находилось руководство страны.

Демонстрация шестью колоннами влилась во всю ширину Красной площади и сопровождаемая праздничной музыкой и, приветствиями, пошла мимо Мавзолея В.И. Ленина к собору Василия Блаженного.

Наша колонна шла второй от Мавзолея, так что хорошо были видны и различимы лица стоящих на трибуне людей. Мы были почти в начале колонны (видимо, праздничное шествие уже «нормализовывали» - сокращали его численность).

В то время как мы поравнялись с трибуной Мавзолея, на неё поднимался наш президент со своей приближенной свитой, приветственно помахивая нам рукой. Вдруг совершенно неожиданно, сначала тихо, а затем азартно, громко, на всей Красной площади поднялся свист – свистели все люди - и те, которые прошли уже мимо Мавзолея, и те, которые только вступили на Красную площадь. Шествие остановилось, а свист только усиливался.

Через некоторое время освистанный Горбачёв, опустив голову, ушёл с трибуны, и только после этого наше шествие продолжилось.