У нашей славной, родной и милой Танюши, у народной певицы России Татьяны Петровой — целая череда праздников и юбилеев. Только что в кругу своих друзей — Александра Крутова, Николая Бурляева, Екатерины Васильевой, а также и газеты "Завтра" — она отпраздновала семейное торжество в Крестовоздвиженской церкви на реке Истре. 3 февраля тысячи ее поклонников встретились с любимой певицей и ее песнями на вечере в Центральном концертном зале "Россия". И в эти же дни у Татьяны Петровой — 25-летие творческой деятельности. Так что газета "Завтра" вместе со всеми своими читателями горячо и сердечно поздравляет народную певицу России, желая ей еще долго-долго быть такой же красивой, а ее прекрасному голосу — таким же, как сейчас, родным и близким каждому русскому дому, каждой русской душе! Фото С. СТАРШИНОВА
ГОЛУБОГЛАЗЫЙ ЗВОН
Как известно, Есенин называл себя — “божьей дудкой”. Талант Сергея Каргашина, судя по только что вышедшей книге стихов “Надорванные бусы…” (Москва, 1997, предисловие А. Боброва), тяготеет к есенинской манере и мотивам, но все же перед нами нечто другое, точнее — даже из другого ряда. Сергей Каргашин — не “дудка” и не “флейта”. Он скорее — из колокольного семейства. В одном стихотворении Каргашин может показаться эдаким валдайским бубенчиком, уныло скрашивающим долгую, беспросветную и грязную дорогу (“И крылья есть, да силы нет лететь”). В другом — это беспечный мельхиоровый колокольчик, звенящий о весне, о цветущих вишневых садах, о переговаривающихся станицах гусей, об умывающемся на подоконнике котенке с холодным мокрым носом, о заливающемся в голубом поднебесье жаворонке (“В мае”, “Котенок и звезды” и др.). В третьем — это сияющая корабельная рында с чумазого парохода, который “гуляет по Волге” (“Голубоглазая страна”), или забытый уж ныне железнодорожный гонг (“Выбор сделан. Мой путь…”). Пытается он предстать и набатным колоколом — великаном на башне вечевой (“Буденновск”, “Когда б убитые умели говорить…”), и мороз дерет по коже от его набатного гула, да только колокольню бы ему надо побольше, повыше, желательно с Останкинскую телебашню, — но кто ж туда пустит нынче патриота?! В творческом даре Каргашина, опять же как в колокольном металле, чудесным образом соединилось-сплавилось олово простонародных урало-ярославских корней и простая судьба (служба в армии, рабфак) с красной медью московского бытия и обучения в МГУ, а также добавилось благородное, высшей пробы, серебро Божьей Милости. Что в этом сплаве главное? Что — второстепенное? Все главное — на то он и сплав. И этот поющий сплав все набирает силу и набирает. Он звучит все громче, все уверенней. Плывет над нашей “голубоглазой землей”. Торжественно, а иногда грозно выговаривает он суровые слова народного приговора предателям великой державы (“Не спешите хоронить Россию…”). Вот он, вот — приближается, этот звон. Сперва вроде как бубенчик. Нет, колокольчик. Да нет же — колокол! Сейчас докатится и до нас этот очищающий гул, приблизится, как ледоход, накроет своей гудящей мощью, и нам останется лишь замереть в восторге и восхищении, и внимать, и раствориться в этих торжественных, рвущих, распинающих душу звуках… Гуди же, поэт! Буди несчастную и “непутевую” нашу Святую Русь! Пой свою русскую песню, мой ясноглазый друг. Я намеренно не останавливаюсь на недостатках в твоем творчестве — у кого их нет?! — на них густо, как стервятники, усядутся наши недруги, и будут галдеть, смакуя каждый твой
промах. Пусть их. Надо ж им отрабатывать свои сребреники. Не обращай на них, мерзких, внимания, вперед и вверх — “по железной, отточенной кромке…” И да поможет тебе Бог! Вячеслав ДЕГТЕВ
Сергей “Я ЗДЕСЬ — НА РОДИМОЙ ЗЕМЛЕ!..”
* * * Улететь бы от осени этой… Вместе с птицами — взять, улететь! В Божью дудку — на солнышке где-то Не спеша, от души погудеть! Улететь бы… Но кто тогда бросит Этим выродкам правду в лицо? Эх ты, осень… Проклятая осень. Твой я… Видишь, на пальце — кольцо?.. * * * Ты приснись мне, приснись мне, Отчизна, В синих звонах весеннего дня! Тайной вечною, светом пречистым Ты коснись, умоляю, меня!.. Видишь, сердце совсем очерствело, Разошлось, расползлось — по кускам… И в пустое, ничейное тело Ветер тащит весь нынешний хлам. Вот она — наша жадная спешка, Тень чужого, больного ума: Где цвело — там теперь головешки. Где сияло — кромешная тьма. Не суди! Виноваты мы, знаю. Совесть — нежный, ромашковый луг — Растерзали… И вот пожинаем Дело собственных бешеных рук… Ты прости нас, прости нас, Отчизна! Все равно как — но только явись! Тайной вечною, светом пречистым Всех заблудших скорее коснись… * * * Разорвите мне грудь, разорвите, Не могу я сегодня дышать! Словно лебедь в смердящем корыте, Задыхается, бьется душа… Лупят танки по “Белому дому”, Не стесняясь — средь белого дня! Только черная копоть да стоны, Лужи крови да вспышка огня. Полыхает закон, как солома На жаровнях осененного дня. Лупят танки по “Белому дому”. А снаряды летят — в меня! 9 МАЯ По весне возвращаются птицы, Жилки трав чуть набухли уже. В этот день я хочу помолиться О великой солдатской душе. Той душе, что себя не щадила — Шла под танки, в штыки, на таран, Обнимала, крестилась, шутила, И делилась всем пополам… Я хочу помолиться за деда, Что лежит в белорусских полях. Это он… это он Победу Поднимал на своих костях. Ну а мы… мы сегодня другие. Что щенки, все скулим да скулим. Потеряли почти пол-России, Но подняться с печи не хотим. По весне возвращаются птицы. Кроме тех, кто на том рубеже… Мне недавно исполнилось тридцать. Вот и старше я деда уже… * * * Ну вот — окружили сворой. И тявкают: тонко, навзрыд… Да эдак вы очень скоро О зубы истрете язык. Чего понапрасну булькать? Коль взялся кусать — так кусай! А эти словесные пульки Моим не страшны парусам. Куда вам со мною тягаться? Я здесь — на родимой земле. А вы на Руси — иностранцы. Как впрочем, чужие везде… И скалитесь вы — от страха: Вдруг люди однажды поймут, Что только на сладкий запах Настроен ваш “верный” нюх. Глумитесь — в цветах, нарядах, Вкушайте ноздрями “Шанель”, Но помните: — я — где-то рядом. На мне, как всегда, шинель… * * * А душа на перинах — скучает. Пусть лепной — все равно потолок. Даже тихая с виду, ручная, Вдруг однажды — в окошко прыг-скок… Отчего? Оттого, что живая. Не игрушка, а вскинутый взмах. Оттого, что от счастья рыдают Соловьи в предрассветных лугах… * * * У ночи возьму я запах. У трав своевольных — имя. У первых апрельских капель — Голос, прозрачный, синий. У клена возьму я тело. Душу — у русской пашни. Снегом умоюсь белым, И полечу бесстрашно… * * * В разливах лета — солнечных, безбрежных, Где все цветет, гудит наперебой, Как флаг любви — завис комочек нежный… Пой, жаворонок, пой! Ты здесь один — в толпе разноголосной Такой один: неистовый, шальной! Скрепивший мир — великой, светлой осью. Пой, жаворонок, пой! Увы, увы… Как часто люди слепы. Их нежный сок — под толстою корой. Неси свой Крест, живой комочек неба! Пой, жаворонок, пой!.. Пусть нету сил. Пусть все давно под снегом. И ты один — над Черною дырой. Держись, гуди — над миром и над веком. Пой, жаворонок, пой! Пой!..
Виктор ЗАЧИН
Ах, ты, Русь моя, неприкаяна Растревожена, разворочена, Не богами своими заброшена, А лихими людьми заморочена. Черный ворон над лесом кружится, Ястреб — сокол на жертву падает, Соловей — певун в кустах прячется, Сладка иволга в поле плачется. Отчего расшумелась дубравушка? Разнося по земле тайны вечные, Что хранила в глуши заколдованно, Про седые века скоротечные. И гуляют ветры холодные, С ними лешие, духи болотные, Ведьмы, змеи, колдуны оборотные И русалочки беззаботные. К той дубраве летит гамаюн — Птица скорая, птица вещая О волшебной Руси сказы сказывать Для того кто стар, для того кто юн!
Виктор ОТЕЦ ОРЕЙ
А было то во время оно! И сказывают ужо Боян пел славу Орею и его сыновьям: Кию, Хореву и Шеку. А предание то слыхивал Боян еще дитем малым от слепца кощунника, что по градам ходил с гуслями. Пел гусляр, а потом Боян о походе Орея от тучных степей к лесу Великому, от Полудня к Полуночи, в землю неведомую. Ропщут люди, к Орею взывая: — Почто ты, Орей, ведешь нас в земли далекие, чрез степи буйные, чрез реки бурные, озеры сытые, холмы высокие? Нечто Боги оставили нас, и нет нам пристанища достойного — в степях широких, травами богатых и водою ключевою обильных. Или ты, Орей, уже стар и не в силах узреть начертания Богов наших? Или ты, Орей, слеп и глух и не видишь беду нашу: скот изнурен, люди устали от быстроного бега, и нет нам покоя. Мы оставим повозки, стреножим коней, и волов отпустим на волю, как Кисек, брат твой, что отстал от нас по дороге, дав племенам своим отдых. И поднялся Орей, что по воле Богов племенами славян воеводит, обратив к небесам свои очи, вещая: — Небо глядит на тебя, мой народ неуемный! Что сказать я могу, если Боги молчат, а Навь отторгнула души. Раз Невера пошла и смущает Веру Орея, требуя Знак Божества, я готов удалиться от неправого вашего гнева, от великих и малых забот. Боги видят, что все не напрасно! И пути, что я выбрал, ведут к вашей воле. Но мои сыновья, да и вы, потеряли в пути свою Веру, забыли деянья Богов и заветы великого Рода. Я снимаю с себя тот венец многозубый, что надели вы мне в далекой земле. Отдаю вам и корзно, и рог звонкозвучный, оставляю лишь Веру в душе и разбитое сердце свое. — Только дайте мне волю, свободу желаний. И коня, что пасется на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня. — Дайте женщину мне, чтобы юной была и послушной, как прохладный родник, как цветок полевой, что живет и колышется с буйной травой. — Дайте меч острогривый, копье и шелом, чтобы мог я пройти на дорогу небес, охраняемой Навью. А они хохотали, смеялись до слез. И кричали: — Дайте старцу все, что не попросит! Он лишился ума, да и силы его на исходе. Пусть покружит в степи и потешит заблудшую душу. Мы ж останемся здесь, подождем, что подскажут великие Боги! Зрит Орей на беспутно-веселое войско и осколком звезды заблудилась слеза в бороде. Но осилив себя, молвил слово, что горше полыни: — Вашу душу смутил Кисек благородный, что раскинул шатры в благодатной степи? Стерегитесь! То шаг безрассудный! Да, Кисек величав, благороден и вой знаменитый! В небе пташку заметит и сразит налету. Но упрям, глух к чужому совету и слеп, коли надо глядеть далеко и раскинуть умом, что грозит нам за дальним холмом. Сзади мчат колесницы языгов, а в степи костоломы устроят нам огненный пир. — Вы — Хорев, Кий и Шек, сыновья! Что случится, на то Божья воля. Но покуда Орей воеводит, вам вручаю народ и дружину мою. Сам уйду. Не спешите справлять по мне тризну. И вернусь! На небесном коне в свете яркого дня с предсказаньем Дажьбога. И покинул Орей свой народ неуемный. И умчал на коне вместе с девой, что спокойна была, как прохладный родник, как цветок полевой, что колышется с буйной травой. А они, эти славные вои, расседлали коней и оружие бросили наземь. И ласкали детей, жен, наложниц своих обнимали, потому как Великий поход разделил их на долгое время. — Боги! — пели они, — вы, Сварог и Велес, и Перун — охраните заблудшее племя! Сохраните детей, чтоб достойнее были отцов! И несли им дары: и Велесу, и Снопу, и Макошь — всем богам — и великим, и малым. Хороводили, песни слагали и плясали под звуки рожков. А Орей? Он умчал. На коне, что воспитан на тучных полях, цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня. Быстро. Долго ль скакал конь Орея, но примчал к той земле, что неведома людям была. И узрел тут Орей берега несравненной реки, величавой. И, омывшись водой, по обычаю предков, раскинул шатер и сказал юной деве: — Вот твой дом, вот отчина твоя: и земля, и вода, и небес глубина, и подруги твои гуси-лебеди. Ночь одна, на другую же ночь овладела тревога Ореем и вещал он: — Прости, мне пора! До рассвета осталось немного, но лишь с первым лучом я седлаю коня. Ухожу по призыву Дажьбога. И как только Дажьбог протянул до земли свои длани, конь, робея, поставил копыта на них. И Орея понес в храм Дажьбога. Он ходил по стране и по тверди небесной, что неведома нам и незрима обычному взгляду. Где проотцы живут, мед-сурицу пьют и в народе легендами славны. — Здравствуй, внук! — услыхал тут Орей голос Божий. Вздрогнул и колени согнул вождь славян, не решаясь взглянуть на Святое. Молвил Бог: — Я все знаю, Орей! Ты пришел за советом? Так и время не надо терять. Возвращайся назад. И туда, на Непру, где раскинул шатер одинокий, неуемное племя свое приведи. И постройте там град величавый. Я же свет ему дам, долголетье и славу! Молвил Бог: — Так ступай, чем скорее вернешься, тем целее останется племя. И о брате своем не забудь. Гибнут в этой степи мои внуки! Но хотелось Орею хоть слово спросить у Владыки, и отверз он уста: — Боже правый! Дай же Знак мне державный, чтобы Навь отогнать, ведь Невера отторгла людей. Молвил Бог: — Не заботься о том, что поверят тебе — не поверят. Возвращайся назад и узришь ликованье сердец. Вот сварожич Стрибог разгоняет бесшумное стадо — белых нежных овец, что по небу бредут. Освещает Дажьбог поднебесную твердь, по которой одинокий всадник спешит. На коне — цвета облака, легкого дыма и бегущего вслед уходящего дня. — То Орей! — восклицают восторженно дети. — То Орей! — изумленные люди твердят. — То Орей! — надевают оружья седовласые вои. — Значит, в путь нам пора. Это Знак Божества! Вот Орей на холме, а пред ним многолюдное племя: и шумит, и гудит, как моря прибой. Все хотят услыхать, что решили великие Боги, что вещают они устами вождя. — Брате мои! — изрек Орей величаво, — ежедневно вы славите Бога, омываете тело свое и жертву несете ему. Потому не забыл, не покинул он доблестных внуков и вручил вам наказ, и пути указал. — Погасите костры, снаряжайтесь в дорогу. Кий, мой сын, поведешь их на Полночь, на Непру-реку. Нет там эллинов, нет там языгов, нет сарматов-злодеев, а княжет там Правь. И постройте там град величавый, озаряемый светом славянских Богов. — Я ж уйду, поспешаю к родимому брату, что не слушал меня и народ разделил. Но беда не одна, а за ней и другая: там языги кругом обступили Кисека, выжигая огнем. Гибнет скот, голодают детишки, вои бьются насмерть, а мы держим себя? Иль не родичи мы? Не Дажьбога ли внуки? Помогите Кисеку, седлайте коня! — И еще. На великой Непре углядите шалаш — то жилище Орея. Там и дева-краса, что покорна и сладка была, как прохладный родник, как цветок голубой, что колышется с буйной травой. То седин… То седин моих поздних отрада! Если будет дитё, назовите его — ЛЕБЕДЫНЬ. * * * Редакция и читатели “Завтра” сердечно поздравляют Виктора АЛЕКСЕЕВА с 60-летием и желают ему доброго здоровья и творческих удач.
БАС — ГОЛОС РУССКИЙ ( РОЖДЕНИЕ ТАЛАНТА )
Настоящий талант заявляет о себе внезапно и безусловно, он — как вспышка сверхновой звезды. Немеренное время внутреннего развития, подспудного созревания, и вдруг на месте вчерашней черной пустоты сияет, переливается, играет новая, допрежде невиданная звезда. Не зря при этом так часто звучит порядком поистертая, но выражающая факт самого явления фраза: наутро он проснулся знаменитым. Думаю, так должно статься и с нашим героем. Запомните его имя: Дмитрий Степанович — музыкант, тонко чувствующий музыку и сочиняющий ее, певец, имеющий несравненный по красоте, силе, тембру, окраске и теплоте голос, и при этом человек, понимающий свое предназначение, строго относящийся к своему дару, работающий над собой. А человеку — только 23 года отроду, и он еще учится на последнем курсе Московской консерватории, хотя уже солист Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко. И это при том, что бас обычно созревает позже других голосов, набирает полноту и силу звучания годам этак к 30-ти. Голос Степановича — очень подвижный, мощный, со множеством обертонов бас — относится к тому диапазону голосов, что больше всего подходит к широте, удали и приволью Русской земли, наиболее любим нашим народом, да и в сознании людей всего мира чаще всего связывается с великороссами. Ведь и самый знаменитый за всю историю человечества бас принадлежит исконно русскому человеку — Федору Ивановичу Шаляпину, стодвадцатипятилетие со дня рождения которого мы отмечаем в этом году. Бас Дмитрия Степановича по фактуре, тембру, мягкости звучания так же из неповторимых и запоминающихся. И при этом — весьма широкая музыкальная культура, оригинальность, даже некоторая странность ума, не кажущаяся нарочитой и потому объяснимая его молодостью. Корни Дмитрия Степановича — в Смоленской земле, хотя сам он родился в Москве, в семье технических интеллигентов, окончил районную музыкальную школу по классу фортепиано, затем Музыкальное училище им. Гнесиных по специальности теория музыки и композиция, а сейчас вот заканчивает вокальный факультет Московской консерватории. Пел он всегда, сколько себя помнит. И, как водится, в хоре музыкальной школы у него было звонкое первое сопрано. Очень благодарен и до сих пор поддерживает дружеские и профессиональные отношения со своей первой учительницей музыки — Натальей Андреевной Пименовой. Сезон 1997-1998 гг. начался для Дмитрия Степановича неожиданной и бесспорной победой на Международном конкурсе им. С.В. Рахманинова, где по вокалу он одновременно получил и первую премию, и приз «Надежда», присуждаемый наиболее молодым участникам конкурса. Когда он на заключительном концерте исполнил две совершенно разные по драматизму, настроению и музыке арии — каватину Алеко из одноименной оперы Рахманинова и рондо Фарлафа из оперы Глинки «Руслан и Людмила», стало ясно, что на певческом небосклоне России появилось новое неординарное имя. Следующая встреча с певцом на концерте памяти С.Я. Лемешева в Малом зале консерватории открыла новые грани его дарования, среди которых — удивительные для баса подвижность голоса и владение им, что ярко проявилось в исполнении «Попутной песни» Глинки. Каватина Алеко, спетая на этот раз на «бис», буквально потрясла зал: лицо, фигура и особенно голос Степановича настолько живо передавали все оттенки чувств, переживаемых его героем, что мороз пробрал по коже. И, наконец, последний сольный концерт Степановича 24 января нового года в гостиной Музыкального театра им. Станиславского и Немировича-Данченко, в котором Дмитрий выступил не только как певец, но и как собственный концертмейстер, как автор и комментатор программы. И здесь искушенные слушатели, собравшиеся на концерт, которые, кажется, давно отучились удивляться чему-либо, были потрясены и широтой интересов молодого певца, и оригинальностью его изысканий, и красотой его голоса, способного передавать любые оттенки человеческих чувств и мыслей, и точностью его фортепианного сопровождения, и, наконец, его отзывчивостью на происходящие сейчас в обществе процессы. Концерт, построенный так, что в 1-м отделении звучала музыка западных композиторов от XIV до XX вв., а во 2-м — русская музыка, начался древней русской религиозной песней «На реце вавилонстей», которую Дмитрий запел издалека, еще не входя в гостиную, продолжал петь, приближаясь, и окончил у рояля. При этом игра и переливы его голоса, вариации мелодии и звука, переходы от отстраненности к теплоте звучания — все создавало неповторимый образ старинной духовной песни, работало на ее постижение. Смысловой задачей 1-го отделения концерта стало для Дмитрия желание показать слушателям, что классическая музыка даже самых отдаленных от нас эпох не обязательно является смертельно скучной. Как доказательство этого он исполнил балладу Франческо Ландино «Небесная краса» (XIV в.), монолог Времени из оперы «Представление о душе и теле» (1600 г.) Эмилио Кавальери, арию Армидоро из оперы «Отмщенная Стеллидаура» (1650 г.) Франческо Провенцале, арию Эльвиро из оперы «Ксеркс» Георга Генделя (первая четверть XVIII в.) — все, практически никогда не исполняемые произведения, проникнутые светом и даже юмором. Когда же он перешел к XIX веку, к известным композиторам, то и тут почти все было впервые. Совершенно бесподобно, каждая в своем роде, были исполнены тирольская песня в обработке Бетховена, «Колокола Марлинга» Листа, романс Верди «Закат», «Стихи в альбом» Грига на слова Ибсена, а также две народные венгерские песни в обработке З. Кодаи и Б. Бартока. Отделение русской музыки было проникнуто другими чувствами и мыслями. Здесь все было глубоко лирично, выстрадано, духовно. «Эту музыку надо молча слушать, прислушиваться, ибо она еще не закончила свое волшебство», — таков настрой автора концерта, которым он хотел заразить аудиторию. Романсы Балакирева, Бородина, Танеева, ария баса из Коронационной кантаты Глазунова, пьесы для голоса Ю. Энгеля «Я, Матерь Божия, ныне с молитвою…», В. Калинникова «Молитва» представили в концерте дореволюционный период русской певческой музыки. Но исполнитель не захотел остановиться на этом. Он представил на суд слушателей вокальную музыку сегодняшнего времени. Были исполнены песня Сергея Чекрыжова «Говори» (1996 г.), посвященная концертантом памяти Г.В. Свиридова, романс Ирины Пономаренко на стихи Назыма Хикмета «Сто лет …» и соната для баса и фортепиано собственного сочинения, написанная на стихи А.К. Толстого, Пушкина и автора сонаты. Эта заключительная часть концерта, по мысли автора, по-видимому, должна была обозначить преемственность в русской вокальной музыке, ее верность художническим и идейным принципам русского искусства. И это Степановичу удалось в полной мере. Елена АНТОНОВА
ГОРА РОДИЛА ШИШ ( КУДА ТЕЧЕТ “КАНАЛ КУЛЬТУРЫ”? )
Летом прошлого года придворной интеллигенции клятвенно пообещали: а) переименовать кинотеатр “Россия” в киноконцертный зал “Пушкинский”; б) объявить 6 июня выходным днем; в) соорудить на базе пятого канала нечто под названием “Культура” — просветительские передачи с утра до ночи, опера-балет, и никакой рекламы. С Хазановым по правую руку и Лихачевым на левой президент торжественно провозгласил начало новой культурной политики. С первым пунктом вышло довольно просто — не впервые нам переименовывать все вокруг. Уже московский кинофестиваль открывался под сенью имени солнца русской поэзии. Осуществления пункта “б”, видимо, дождаться не придется. Благоразумные советники решили, что лишний выходной, даже в наше безработное время, — это чересчур. А жаль. Любой идеократический штрих на лице нынешней властвующей пошлости хоть немного, но обнадеживал бы. Телеканала же пришлось подождать. И дождались. Обычно сначала рождается концепция, и уже на ее основе строится телеканал. Лучший образец такого подхода — НТВ. Концепция, конечно, подленькая, но в профессионализме ее создателям не откажешь. Реже концепция рождается уже по ходу дела. Поработает новый канал с пару месяцев — глядишь, и уже собственный подход сложился. Но бывает иначе. Это когда деньги есть, ответственности никакой. Так канал “Культура”уже два месяца прекрасно существует без всякой концепции. Будет существовать и дальше — с мудрыми и несуетливыми руководителями, превратно понявшими пресловутую дотационную систему. Впрочем, нет, почему же без концепции. Концепция есть, и она не нова. Концепция мусорного ведра. Возьмите побольше культуры, хорошей и разной, и затолкайте ее в одно большое ведро, тщательно перемешав. Где вылезает, отрежьте. Можно утрамбовать сапогом. Очень показателен список имен, которые уже удостоились отдельных программ на канале. Дягилев, Бакст, Мандельштам, Гиппиус, Набоков — это из досоветских или внесоветских эпох. Потом — девственно чистая лакуна, заполняемая лишь трудами Льва Аннинского. То и понятно — какая же культура в тоталитарном государстве! Зато дальше — целый звездопад. Смоктуновский, Р. Щедрин, Радзинский, Ахмадуллина, Окуджава, Нуриев. Еще Михалков-сын, Тодоровкий-отец. Конечно, Райкин со Жванецким — куда же без них. А на десерт — Леонид Якубович (разве не культура!). Не будем пенять на то, что РТР (Российская телерадиокомпания, между прочим) и здесь себя в идейном отношении блюдет. Блюдет строго, как католическая монахиня. Печалит, однако, что набор телевизионный уж больно стандартен. Все эти лица мы не раз наблюдали в течение последних десяти лет. И стихи их слышали, и песни. Видели и фильмы, и репризы. Что бы вам, господа, не сделать передачу — маленькую такую, о Борисе Поплавском. Или о лианозовской школе. Или, скажем, о Константине Леонтьеве. Это ведь открытия давно минувших дней. Сенсации, уже перекочевавшие в разряд общих мест. Но только в кругу читателей толстых журналов и покупателей дорогих альбомов. Остальные (хочется все-таки надеяться, что “Культуру” смотрят и остальные) по-прежнему обойдены. С новой культурой на одноименном канале тоже не густо. Можно попенять и на ее нынешнее состояние — но все же никто меня не убедит, что представлять ее пока достоин только Владик Малышев-Монро. Как, вы о таком не слышали? Попытайтесь припомнить огромные щиты недалеко от Октябрьской площади — Наполеон, Мэрлин Монро и прочие крупные исторические фигуры. Обвалившуюся стенку загораживали. Проект, конечно, грандиозный, но никак не хочется верить, что культуру грядущего века имеет право представлять лишь извращенец с обложки журнала “Птюч”. Такие открытия, как программа “Документ-антология”, из новорожденной концепции просто выпадают. Надо было решиться на то, чтобы в семь часов вечера показывать документальные фильмы — иной раз даже без повествовательного ряда. Есть среди них и настоящие шедевры — от Вертова до Голдовской, есть и просто серийные свидетельства советской эпохи. Все прочие находки на “Культуре” находками как таковыми и не являются. Была показана серия немых кинофильмов — “Дом на Трубной”, “По закону”, “Обломок Империи”, “Приключения мистера Веста…” и т. д. Все это мы уже видели в прошлом году не один раз. Свои же идеи у создателей канала крайне оригинальны. Пока, собственно говоря, идея была одна — устроили диспут по поводу двух “Карениных” — нашей и американской. Какая лучше. Выяснили, что обе хороши по-своему, но наша как-то симпатичнее. На свободном уроке литературы где-нибудь в Сызрани такое, пожалуй, прошло бы на бис. Но это в Сызрани. Учить же подобному всю Россию… Не дети, чай. Не обойдена вниманием и музыка. Джаз-клуб, Тина Тернер (целых два раза), изредка — опера. Поседевшие ИТР заходятся в экстазе. Есть и довольно больших размеров светлые пятна: например, “Жизель” из Большого театра — прямая трансляция, в prime-time. А все-таки, сколько культурой ведро ни набивай — на целый день не хватает. Вот и разбавляют ее детскими программами, перекочевавшими с РТР-1 (“Лукоморье”), документальными фильмами об экспериментах над бедными обезьянами в Псковской области, о достижениях и тайнах советской космической программы, о красотах национальных парков Америки. Есть еще “молодежный сериал Челленджерс”. А еще — передача с красивым названием “Гурмэ”. Тоже о культуре… питания. Зачем же он нужен, канал “Культура”? Нести культуру в массы? Дарить радость избранным? Восстанавливать нервы после боевиков на НТВ? Реально — разве что последнее. Что радует — так это отсутствие рекламы. Приятно найти уголок, где тебя не тронут ни мать семерых детей Людмила Кузоватова, ни молодые люди, жующие Wrigley-Spearmint, ни Большой Брат Тефаль, который всегда думает о вас. Роман РОМОВ
В ВЯТКЕ НА СВЯТКИ ( ЮБИЛЕЙНЫЙ СЕЗОН )
В тот холодный вечер я волновалась, наверное, не меньше, чем актеры перед премьерой. Почему? Да потому, что в памяти до сих пор свежи праздники души 70-х годов, когда на этой сцене блистали любимые вятским (и не только) зрителем Тамара Ветко и Маргарита Качкина, Игорь Томкевич и Давид Меримсон, Вера Издеберская и Надежда Погоришная, Марк Обуховский и Василий Александров. Зрители уже тогда ходили в театр “на звезд”: актеров любили вне зависимости от смен режиссеров, от репертуара. Главной традицией театра, а, может быть, и причиной достойного долголетия — всегда было первенство эмоционального начала, обращение к чувствам зрителей. Именно зрители 120 лет назад к выделенной вятским земством одной тысячи рублей прибавили свои девятнадцать, дабы в древнейшем русском городе появился свой театр, пусть деревянный, пусть похожий на обычный двухэтажный дом с мезонином… Да, на сцене Вятского драматического (естественно, превратившегося со временем в полноценный уютный театр на 700 мест) за сто с лишним лет сверкали талантами великий актер В. Давыдов, известные певцы В. Касторский и Д. Южин, выдающаяся балерина Е. Гельцер. А вот премьера нынешнего, юбилейного сезона — “Иванов” Чехова. Вещь непростая для постановки в наше чересчур стремительное время. Кажется, ну чем сегодня интересен мучающийся сам и мучающий других (в первую очередь жену), как сказали бы нынче — “вечно комплексующий”, вконец разорившийся дворянин? Но нет — одни видят в Иванове усталого, ленивого, почти бесполезного для себя и других человека, другие — трагедию русского интеллигента, не желающего мириться с пошлостью, не имеющего средств борьбы с нею. Нет надежды, нет будущего, нет жизни. Выстрел в конце спектакля логичен в своей страшной сути. Весь актерский ансамбль работал слаженно и вдохновенно. Конечно, главная заслуга в этом — исполнителей главных ролей Виктора Румянцева и Ольги Вихаревой. Порадовали точностью образов и профессионализмом Павел Исайкин (Боркин), Наталья Исаева (Бабакина), Тамара Ветко (Авдотья Назаровна). Особенно хорош был Исайкин — с его юмором и органичностью, противопоставляя унынию Иванова живой ум, оптимизм и яркость образа Боркина. Недавно мне удалось посмотреть четыре пьесы в Вятском драматическом, из них две премьерные. И, конечно, воплне почувствовать эмоциональный и нравственный настрой театра, его сегодняшний профессиональный уровень. Вот “Зойкина квартира” по Булгакову. В исполнении Натальи Исаевой главная героиня — не Зойка, а Зоя Денисовна, которую нельзя не уважать, несмотря на чистейшей воды авантюризм, пронзивший, кажется, не только ее “слово и дело”, но и саму ее натуру. Одержимая одной мечтой — скопить денег для свободной и красивой жизни, она и не заметила, что призрачные авантюрные удачи превратили ее судьбу в карточный домик, и достаточно было подуть ветерку, чтобы все, и вмиг, и навсегда — развалилось. Вторым планом мало-помалу проступает истинная драма человека, не нашедшего себя в “рабоче-крестьянской” жизни, протестующего, хотя и не лучшим способом, против узколобости разных там домкомов и прочих сливок нового общества. Множество параллелей протянулись со сцены в зал, и дальше — в саму жизнь… Примечательно, что Вячеслав Лысенков, веселая энергия которого в роли администратора Аметистова буквально зажигала зал, — еще год назад подался было в мелкие торговцы. И только с приходом Евгения Степанцева вернулся к творческой жизни, и засверкал всеми гранями дарования. К сожалению, ограниченность газетной площади не дает более-менее подробно рассказать о других спектаклях. Еще в одной премьере этих дней — “Касатке” Алексея Толстого — совершенно очаровала зрителей Наталья Исаева в главной роли. Великолепные актерские и внешние данные естественно вывели ее в ряд истинных звезд. И снова был на высоте Павел Исайкин в роли Ильи Быкова. Видя его счастливое лицо в финале пьесы и то, как легко он берет на руки свою любовь — Касатку, зритель и не догадывался, что из-за травмы ноги врач вообще не хотел выпускать его на сцену… В том, что аншлаги для Вятского театра драмы и комедии — дело привычное, убедилась я на спектакле “Хозяин-слуга” по пьесе Поля Скаррона, поставленном два с лишним года назад бывшим главным режиссером Владимиром Подольским. Смех в зале раздавался в этот вечер постоянно, в свою очередь подзаряжая актеров, которые, кажется, и сами искренне наслаждались возможностью окунуться в море юмора и зажигательных испанских мелодий. Все играли так вдохновенно и изобретательно, что даже трудно кого-то выделить. И Светлана Золотарева, и Павел Исайкин, и Владимир Смирнов, и Вячеслав Лысенков, и Никита Третьяков — буквально пленили публику, и если юмор, как говорят, — витамин здоровья, то профилактика в этот вечер была явно на высоте. Моя соседка по партеру, после многочисленных выходов актеров на ”бис”, сказала, что завидует кировчанам. Она в городе проездом. Нет сомнения, новый приход в театр заслуженного деятеля искусств России, лауреата Государственной премии Евгения Степанцева, подвигнул весь коллектив к напряженной творческой работе. Естественно, не все в этом сложнейшем процессе идет гладко. Нет пока постоянного главного художника — со своим стилем, не все актеры равноценны как по дарованию, так и мастерству. И — вечные финансовые проблемы… Но подготовить за 8 месяцев 8 премьер и ни одного провала — это говорит о многом. Награжденный в год своего столетия орденом Трудового Красного Знамени, Вятский драматический сегодня возвращает себе самый высокий титул культурного центра огромного региона. Юбилейный сезон начался ярко, плодотворно, и нет сомнения в том, что так будет и дальше — на радость и зрителям, и актерам. Валентина КОРОСТЕЛЕВА
К ЗОЛУШКЕ НА ПРАЗДНИК ( РАДОСТНОЕ ИСКУССТВО ТЕАТРА ГЕННАДИЯ ЧИХАЧЕВА )
Московскому детскому музыкально-драматическому театру под руководством Геннадия Чихачева исполнилось 10 лет. Срок невелик, но достаточен, чтобы уяснить позицию театра, увидеть ее воплощение в конкретных работах — и принять, либо отвергнуть ее. Эмоционально богатые спектакли театра исподволь воспитывают зрителя, пробуждая в нем чистоту помыслов, доброту, отзывчивость, сострадание, дефицит которых остро ощущается в обществе. Основное достоинство театра Чихачева — это живая, бьющая через край, доставляющая радость и актерам, и зрителям театральность. Та яркая условность сценического действия, та игра, которую легко принимают и взрослые, и дети, и которой мы готовы подчиняться бессчетное число раз, забывая все на свете. Подобная притягательная театральность постановок, к сожалению, сейчас почти напрочь утеряна маститыми театрами, и именно это, главным образом, и является причиной угасания интереса к театру как таковому. В театре же, руководимом Г. Чихачевым, на сцене все играет, искрится, смеется, все условно и все всерьез. Остановимся на одном спектакле, являющимся на сегодня как бы визитной карточкой театра. Это — искрометный мюзикл “Золушка” с прекрасной музыкой Александра Кулыгина, который по действию ближе всего к доброму старому фильму с одноименным названием, где Золушку играет Янина Жеймо, Мачеху — Фаина Раневская, а Короля — Эраст Гарин. Однако есть между ними и чувствительное различие. В том фильме Золушка и Мачеха противопоставлены друг другу как два полюса: добро и зло, искренность и коварство, скромность и властолюбие. В театральном спектакле тоже как будто есть такое противопоставление. Но в том и дело, что это только по видимости, только на первый взгляд, только “как будто”. Здесь Золушка — подобие хорошей во всех отношениях девочки, не проявляющей никакой индивидуальности. Зато Мачеха — настоящая живая женщина со всеми ее достоинствами и недостатками: увлекающаяся, шумная, вспыльчивая, желающая нравиться и повелевать, красиво одеваться и веселиться. Это сильный и притягательный характер, в такую не грех влюбиться. Не удивительно, что Лесничий женился на ней, взяв ее к себе с двумя дочерьми, не удивительно, что он боится прекословить ей! И играет эту Мачеху, эту самую женственную из женщин, играет блистательно, самозабвенно, талантливо молодой актер Виталий Пестеров. Он увлекает в свою невообразимую круговерть всех партнеров по сцене. И вот уже мачехины дочери танцуют, поют, грызутся между собой, и все — под предводительством своей матери, которой все удается лучше. Надо только видеть, как Мачеха в предвкушении праздника у Короля вместе с дочерьми танцует и поет: “На балу, на балу, на балу, на балу может все случиться”. И случается. Так что и Лесничий (В. Ткачук), и сам Король (Г. Чихачев), и королевская свита — все оказываются вовлечены в мачехину игру. И выходит, что именно Мачеха, непременно становящаяся центром всех событий, и есть главная пружина действия, главная героиня сказки, а никак не безликая Золушка. К слову сказать, и с точки зрения актерской выразительности исполнение ролей Золушки (Т. Петрова) и Принца (В. Михалков) менее интересно. Заключая рассказ о “Золушке”, обращаюсь к взрослым и детям: “Посмотрите спектакль, кто еще не видел, не пожалеете. Получите огромное удовольствие, а главное, зарядитесь бодростью и весельем”. В пору расцвета театра, его влияния на ум и чувства зрителей заядлые театралы ходили не только на любимых режиссеров, не только на новые спектакли известных авторов, но прежде всего — на талантливых и ярких актеров. Но все миновало. В театрах пошла мода ставить спектакли на злобу дня, осовременивать старые пьесы, искать в них сегодняшний смысл. Так возник режиссерский театр и кончился театр актерский. Так началось угасание театра. Возродить интерес к театру можно, в обратном порядке проделав тот же путь. И начинать надо с актера, с его индивидуальности, его таланта. Не выстраивая никаких аналогий, скажу, что сейчас в театре под руководством Чихачева появился такой артист, на которого стоит ходить. Это — Виталий Пестеров, проживающий в Москве в снимаемой им комнате, но живущий театром, им одним. За 7 лет работы в театре, включая учебу в актерской школе-студии, Виталий Пестеров сыграл множество совершенно различных ролей, в том числе и братьев наших меньших в спектаклях для самых маленьких. При этом удивительным образом оказывалось, что почти все играемые им персонажи становились ключевыми. Сейчас в последних премьерах театра Виталий сыграл князя Алексея Григорьевича Долгорукова, хитрого интригана и властолюбца, в пьесе Н. Истриной “Царь-отрок Петр II” и Маленького призрака, волшебного персонажа, подкупающего своей добротой и ласковостью, в мюзикле Виктора Семенова “Тайны старого чердака”. Нечего и говорить, насколько различны эти образы. И однако Пестеров и в той, и в другой роли на удивление органичен, так что не устаешь поражаться его способности к перевоплощению. Антон СЧАСТЛИВЫЙ
“ЗАЛ ЗАТИХ…” ( ТАГАНКА: ВЫСОЦКИЙ У ГУБЕНКО )
Шестидесятилетие Высоцкого доморощенные либералы отмечали как бы по энерции. С трудом выдавливая из себя мемориальные пошлости, говоря об “охрипшей совести эпохи” или о “пророке с Таганки”. Высоцкого славили “по старой памяти” — именно как “вчерашнего кумира”. Если сравнить прошлую славу Владимира Высоцкого с бурным пламенем, то сегодняшний телевизионный ажиотаж вокруг юбилея певца напоминает шествие бенгальских огней. Быть может, перегоревший, отстоявшийся, “интегральный” Высоцкий как элемент культуры гораздо ценней различных спекулятивных рассуждений (баек и вздохов на тему: “певец свободы в эпоху застоя”). Быть может, культура это и есть жаровня с вечно тлеющими и согревающими нас угольями. И именно затухающим костровищем мерцали подсвеченные рубиновым прожектором подмостки театра “Содружество актеров Таганки” — было это в день рождения Высоцкого, 25 января 1998 года. Вечер памяти поэта вылился в целый музыкальный спектакль, каждая сцена которого была лихо “закручена” вокруг той или иной (трагической или смешной) песни народного любимца — демократа без кавычек.