Газета Завтра 767 (31 2008)
Шрифт:
Приоритеты при распределении бюджета с приходом в Минфин очередного нового министра иногда менялись. Но незначительно. Главное было — не допустить снижения уровня сложившихся зарплат, пособий, пенсий, стипендий и обеспечить выплаты образовывавшихся из года в год долгов по ним. Вопрос о каких-то капитальных вложениях из бюджета за мою бытность в Минфине вообще не возникал — нечем было закрывать сиюминутные плановые выплаты. Правда, в 1994-м нам удалось отцепить от общих бюджетных расходов Дорожный фонд. В него, конечно, иногда залезали. Но именно самостоятельность фонда позволила не парализовать движение на шоссейных дорогах. Они при возраставшем, как на дрожжах, автомобильном парке всё-таки кое-как ремонтировались.
Теперь об установках, которые Минфин получал от высшей власти. На втором году реформ на заседании Совета безопасности был определен процент расходов от валового внутреннего продукта на Министерство обороны, и сокращать этот процент не разрешалось. Доля же расходов на остальных получателей бюджета могла быть большей или меньшей — что Минфин имел, то и делил между всеми. По своему усмотрению и с согласия премьер-министра
Н.А. Через два года реформ Ельцина-Гайдара, в 1993-м, — против них восстал парламент. Его расстреляли из танков. Но в последующие годы из-за всевозрастающей нищеты большинства Кремль и Дом правительства жили в обстановке постоянной ненависти к ним. Их безопасность и, соответственно, сохранение курса реформ обеспечивали государственные спецслужбы. Им за преданность высшей власти, за надежность её охраны выделялось из бюджета тайной какой-то его статьей солидно-пресолидные суммы?
В.П. Возвращусь к ранее сказанному. Доходы казны распределялись по справедливости: каждому — минимум возможного. Силовые ведомства: и Минобороны, и Министерство внутренних дел, и Генпрокуратура, — выделенным им из бюджета минимумом не желали и не могли довольствоваться. Ради того, чтобы сохранить материально бедствовавшие свои кадры, они засылали в Минфин ходоков — выбить дополнительное финансирование. Ходоков же от Службы безопасности президента, от Федеральной службы охраны и от Федеральной службы безопасности мне встречать не приходилось. Вероятно, все названные службы имели свое особое, внебюджетное финансирование.
Н.А. Казна все два президентских срока Ельцина была жалкой. Но она была. И неужто не находились желающие бюджет, как убогую вдову, обобрать, поживиться за счет него. Ведь задача высшей власти — создать рынок крупных частных капиталов — оправдывала все средства. И, наверняка, имелись факты и факты растаскивания крупным капиталом тех кусков бюджета, за который вы, Владимир Анатольевич, отвечали в Минфине?
В.П. Сенсаций тут ищи днем с огнем — не сыщешь. Собственно доходная часть казны была настолько не лакомой, что не разыгрывала неумеренных аппетитов и кипения неуемных страстей представителей крупного капитала. Мы, специалисты, по внутреннему бюджетному финансированию должны были всем сестрам давать по серьгам, а с серьгами иногда бывало не только, не густо, а совсем пусто. Ситуаций, при которых нам могли предъявлять обоснованные претензии — вот, мол, кому-то, корысти ради, вы обеспечиваете суп не жидок, кому-то жемчуг не мелок — не возникали. Факты же нерационального и даже нецелевого использования бюджетных средств, конечно же, случались. Но они, как правило, не были увязаны с решениями по распределению в Минфине и не имели масштабного характера. Возможность для злоупотреблений представляла практика денежных взаимозачетов перед бюджетом между юридическими лицами — там утаивались суммы, поступления от которых ожидались в расходной части бюджета. Короче говоря, бюджет России в девяностые годы в расходной его части даже с большой натяжкой нельзя признать источником формирования возникшего у нас рынка крупного капитала.
Н.А. Деньги казны, выходит, по вашим словам, существовали как бы сами по себе, а становление капиталистического уклада происходило также как бы само по себе. Но все огромные состояния в России сколочены за счет казны, за счет достояния государства. И разве не главный распорядитель казенных средств Минфин вскармливал олигархов и не оттого ли, что его роль в том была велика, между олигархическими группами шла из года в год борьба за пост министра финансов?
В.П. Повторю, что говорил ранее. С началом реформ Министерство финансов сохранило традиционную для себя функцию — составлять и исполнять бюджет. Но если раньше в советское время Минфину сверху задавались четкие параметры — основные источники доходов и приоритеты расходов, то теперь у него появилась стратегическая свобода — какую-то налогооблагаемую базу поджать, какую-то расширить, кого-то таким образом огранить в развитии, кому-то дать шанс подняться на ноги — главное, чтоб развивались рыночные отношение. Между всеми же теми, кто в рынок не вписывался, но на службе государства состоял, скудные доходы расходовались по возможности — и воровать тут при особом желании не шибко уворуешь. Поэтому ваш тезис — все крупные состояния России сколочены за счет казны, за счет достояния государства, не уместен в том плане, что расхищение происходило на стадии распределения бюджета. Нечего в нем по большому было расхищать. Но казна России в девяностые годы — это не только деньги в рублях и валюте, но и лакомая недвижимость. И вот через нее, в том числе и с помощью Минфина, плодились крупные собственники.
Н.А. Каким образом?
В.П. Основы финансовой системы России были заложены при Гайдаре министерством экономического развития и финансов. Принципиально они потом не менялись. Изначально нашей финансовой политикой закладывался огромный дефицит бюджета. Всем получателям казны мы должны были дать минимум средств, а их на всех ну никак не хватает. Система сбора налогов построена ведь так, что в ней кто смел, тот съел, думая о государстве в последнюю очередь или вообще о нем не думая. В бюджете пусто, а платить надо и сильным — армии и МВД, и слабым — пенсионерам и детсадовцам. Где выход? Надо брать кредиты под гарантии государства за границей. Это была прерогатива министров и я, погруженный во внутрибюджетные отношения, ни об условиях кредитов, ни о чьих-то личных выгодах при их получении и возвращении понятия не имел. С 1994 года Минфин стал выпускать Государственные казначейские обязательства, агентом по их продажам выступал Центробанк. Практиковались, помимо ГКО, и прямые кредиты частных банков бюджету под залог принадлежащей казне недвижимости. Кредит госорган взял, но вовремя не возвратил, в результате лакомое имущество, которое было взято под залог за копейки, переходило в финансовую структуру. Казна, выражаясь вашими словами, на самом деле напоминала убогую вдову. Её проводимой политикой довели до убожества и обирали и обирали, формируя класс сверхкрупных собственников. Причем новые собственники приходили на неправедно доставшиеся им предприятия с единственной мыслью — выжать из него как можно быстрее и как можно больше прибыли. А там — гори оно все синем пламенем. Как-нибудь перепродадим. От нерачительного и даже хищнического использования казенных производственных фондов страдали миллионы работников (вспомним массовые забастовки и голодовки в разных городах страны). Нередко новые собственники перепрофилировали предприятия с уникальными технологиями и кадрами, и это еще долго будет сказываться на научно-техническом потенциале нашей страны.
Передел собственности в сырьевом секторе экономики имел менее разрушительные последствия. Его сверхдоходные отрасли отчасти прибрали к рукам опытные профессионалы, отчасти молодые, но талантливые менеджеры. Кроме того, кланы сырьевых олигархов установили с представителями власти определенные правила игры, и крупные города у нас не остались без газа, а бензин на заправках не перевелся. Но исполнять свои обязательства перед бюджетниками во второй половине девяностых становилось все трудней. Займы под 100 и более процентов годовых загоняли казну в тупик. Это понимали некоторые здравомыслящие люди в правительстве, в администрации президента, это понимал и я, ваш покорный слуга…
Н.А. Поэтому накануне дефолта, то есть признания государством своей неплатежеспособности, летом 1998-го вас отправили в командировку, а по возвращении из нее переместили в тюрьму. Можно ли считать, что таким образом вас выключили из разгоравшейся большой политической игры?
В.П. Думайте, что хотите. Я не скрывал своих взглядов на исправление кризисной ситуации, а обвинения против меня были высосаны из пальца — следствие это потом доказало.
Н.А. "Арест Петрова, — цитирую сообщение 36-го номера газеты "Завтра" за 1998 год, — имеет под собой не столько финансово-криминальную, сколько политическую подоплеку. Петров — почти единственный патриотически настроенный русский финансист рассматривался как возможный министр финансов в предполагаемом коалиционном правительстве. Его устранение с подачи ЦРУ подрывает такую возможность, оставляет шанс Б.Федорову и М.Задорнову по-прежнему контролировать финансовую политику России в интересах западной олигархии". Верно ли тогда по горячим следам была указана причина, по которой вас репрессировали? Действительно ли Ельцин дозрел до изменений в финансовой политике и потому надумал предложить вам пост министра финансов?
В.П. Никогда не следует все сводить к намерению единственного человека, даже если он президент с огромными полномочиями. Короче, не только от Ельцина зависел тогда шанс на перемены. Все обстояло сложнее. Государство российское даже в том раздрызганном виде, в котором оно нам досталось в 1992 году, — это живой организм. И как таковой он рано или поздно начинает жить не по ущербным схемам, которые ему кем-то навязываются, а в соответствии со здравым смыслом. Так вот, уже в 1997 году в нашем государстве, невзирая на все те безобразия, которые в нем творились, проявились признаки выздоровления. Спад производства замедлялся, поступления от налоговых органов и таможни стали возрастать, инфляцию мы в меру сбили. При всем том в аппарате управления государства назревала потребность поменять суть финансовой политики, поскольку, повторюсь, мои взгляды были известны, выполнить это предлагалось мне — но не в ранге министра финансов, а в должности вице-премьера.
Н.А. И что нового бы появилось в финансовой политике России, если бы вам не повязали руки?
В.П. Был бы запущен комплекс мер. Мы предлагали перекрыть ряд известных нам серых схем уклонения от налогов. В том числе, неподлежащее фискальным взысканиям передвижение продукции по цепочке дочерних фирм одной и той же кампании вплоть до закапывания доходов в оффшорных зонах. Одновременно мы намеревались значительно понизить имевшийся тогда высокий налог на прибыль. Ребята, не хотите неприятностей — не уходите в тень, заплатите положенный минимум и спите спокойно. Планировалось отказаться от закрытых конкурсов по продаже госсобственности и перейти к открытым аукционам — на этом очень кругленькие суммы можно было бы получить в казну. Наконец, МВФ и другие международные финансовые центры категорически запрещали расширять денежную массу, что лишало производство оборотных средств, создавало напряжение в бюджете и порождало откровенный грабеж государства через выплаты сказочно высоких процентов по займам в виде ГКО. Наши предложения не вели к массовому вбросу денег в экономику, нам всплеск инфляции так же был ни к чему. Но ни к чему нам было и сохранять государство как дойную корову заемщиков. Поэтому, с учетом применения только что мной названных мер по повышению доходов, мы способны были оптимально сбалансировать бюджет, дефицит которого покрывался бы кредитами, взятыми Минфином у Центробанка. Но на это было наложено табу и случилось то, что случилось: я оказался в тюрьме, а государство призналось в неплатежеспособности.