Газета Завтра 793 (57 2009)
Шрифт:
Это стало не блеянием сбрендившего пацифиста, не лицемерной ложью софиста, не трусливой попыткой выжить во что бы то ни стало. Я просто осознал вдруг, что убийство человека человеком противно человеческой сути. Я понял, что в великом споре между правдой жизни и правдой смерти победа — за жизнью. Я испытал благоговение перед священной жизнью.
Предельной формой оправдания смерти является вера в то, что эта жизнь — лишь мимолетная тень на пути в Другой Мир, в Жизнь Подлинную. Веруя, будто жизнь — вечна и не кончается со смертью, человек привносит в нее готовность умереть самому и убить другого. Для верующего в посмертное бытие любое цепляние за жизнь — недостойная слабость труса и слепца. Его стремление Туда оборачивается презрением к жизни Здесь и Сейчас. Он ненавидит жизнь за то, что она, с ее неинтересной суетой и липкими пороками, затмевает Грядущее Спасение. Как бы он ни отнекивался, он готов поскорее прикончить весь этот "падший, душный, несовершенный мир" и
Так проявляется Великий Парадокс человеческой цивилизации. Ради собственной безграничной веры в Жизнь человек привносит в нее смерть.
Благоговение к жизни — любой жизни! — напротив, испытывает лишь тот, кто твердо знает, что его смерть внезапна, неизбежна и окончательна, и после нее не будет ничего, нигде и никогда. Испытывая торжественную благодарность за выпавшее счастье — бродить по этой прекрасной земле, быть человеком — мудрец живет подлинным существованием, не откладывая главное "на потом" и все совершая в полную силу, как в последний раз. Зная, что все существа на Земле равны перед смертью, он полон любви к ним. Он понимает: за чужую смерть ему не оправдаться "будущими Небесами". Он и за жизнь-то не цепляется, потому что живет безупречно, и поэтому час смерти не принципиален.
Он знает: жизнь конечна. Смерть придёт. Убивать нельзя.
Георгий Судовцев АПОСТРОФ
Луи Шарпантье. Босэан. Тайна тамплиеров. Сокращенный пер. с фр. Е. Головина. — М.: Эннеагон пресс, 2008, 240 с., 2700 экз.
Тот самый случай, когда переводчик не столько переводит книгу зарубежного автора, сколько самолично общается с читателями через его видимое посредство. Да и оригинальное название книги свидетельствует вовсе не о "тайне", но о "тайнах" тамплиеров (так она издавалась, например, издательством "Крон-Пресс" в переводе Е.Мурашкинцевой), что, согласитесь, далеко не одно и то же. А уж "босэана" там нет и в помине — видимо, собственная инициатива переводчика (если издателя — это гораздо хуже). Поясню, почему. Как удалось установить благодаря широкой интернет-рекламе, в Российской Федерации за последние пять лет только вышло более сотни(!) изданий о тамплиерах на русском языке общим тиражом далеко за триста тысяч экземпляров — в основном, разумеется, переводы французских авторов. Как вы думаете, это что — кризис перепроизводства? Или начало специальной пропагандистской кампании? И такое происходит только у нас в стране или сразу по всему миру? Скажем, снимут по какой-то наиболее удачной из этих книжек голливудский блокбастер наподобие "Властелина колец", "Гарри Поттера" или "Кода да Винчи" — и всё, встречайте фанатский движ "новых тамплиеров"! Надеюсь, сам Евгений Всеволодович не то чтобы не в курсе подобных перспектив и тенденций, но они его глубоко не интересуют, поэтому будем считать, что налицо не более чем "векторное совпадение".
Сам "тамплиерский миф" в исполнении Луи Шарпантье (и "переводе" Головина) следует установившимся лекалам, лишь слегка детализируя и расцвечивая их: святой Бернар Клервоский, миссия на Восток (крестовые походы), храм Соломона, Скрижали Завета (вынесенные Моисеем из Египта?) и "тайное знание" (оно же — основа "еврейской мудрости"), цивилизаторская миссия, готическая архитектура, Ла-Рошель как вероятный центр приёма заокеанского (американского) серебра, разгром королем Франции Филиппом Красивым и папой Римским Бенедиктом V (нынешний, Бенедикт XVI, уже по имени своему должен быть "скрытым анти-тамплиером") и "жизнь после смерти" (в деяниях Жанны д`Арк, "пророчествах" Нострадамуса и так далее, вплоть до наших времен). "Вероятие скрытой активности тамплиеров нельзя исключить априорно. Вполне возможна функциональность "тайной коллегии дигнитариев ("посвященных". — Г.С.)", хранящих не только секреты организации и политики Тампля, но и принципы эзотерической инициации. Вполне возможно воспитание последователей, передача "тайного огня" и неведомых нам средств оперативного действия".
Кое-что указывает на попытки воссоздать систему ангелической мудрости — в противовес и даже в отрицание премудрости евангелической: "Характерно: места христианского паломничества зачастую совпадают со святынями язычников, словно избранные географические пункты независимы от вызываемых богов… Религии припадают к сакральным источникам, географически точно определённым". Что ж, о "гениях места" существует своя, и весьма обширная литература. Укажем лишь, что факт назван верно, но трактовка — не просто произвольная и вероятная, а намеренно искаженная. Впрочем, для последователей концепции "двойного христианства" ("настоящий" Иисус Христос, Сын Божий, не был распят, но восхищен на Небо Богом-Отцом, а "вместо" Него казнили другого сына Иосифа из рода Давидова, "царя Иудейского) вполне предсказуемая.
Прелиминарий и постскриптум, принадлежащие непосредственно "переводчику", по-своему куда более интересны. "Поскольку нам этот орден (тамплиеров. — Г.С.) по душе (иначе зачем издавать подобную книгу)", Евгений Головин использует текст Луин Шарпантье как фон, на котором разворачивается очередной акт вечной, вневременной мистерии войны "сыновей отцов" (расы Геракла) с "сыновьями матерей" или попросту "маменькиными сынками" (расой Антея), и, соответственно, "патриархального язычества" с "матриархальным выродившимся христианством"… "Историю сакральных орденов… написать невозможно", — говорится в аннотации к изданию. Слава Богу, и это не так: их история, причем не "снизу", но "сверху", уже написана. И не только движением времени.
Андрей Рудалёв УТРЕННЯЯ ЗВЕЗДА
Под обложкой второго номера "Авроры" за 2008 год собрана плеяда авторов, имена которых уже довольно весомы и звучны в литературном мире: Роман Сенчин, Захар Прилепин, Герман Садулаев, Александр Карасёв, Дмитрий Орехов. Все они, так или иначе, ассоциируются с новым поколением, пришедшим и полновесно заявившим о себе в литературе буквально в последние годы.
Прежде чем обратиться собственно к журналу, позволим себе небольшое отступление. Критик Сергей Беляков как-то в своей интернет-публикации "Поколение С" о прозе тридцатилетних заметил, что, по его мнению, "надежды на "молодую смену" не оправдались. Хорошие писатели появились, но революцию делать не стали". Беляков говорит о ситуации некой стагнации в новом литературном поколении, или, если использовать расхожий термин современной политологии и СМИ, — стабильности. Критик считает, что в условиях, близких к тепличным, взращено это поколение, что достигло оно, благодаря обильной подкормке, своего определённого уровня, потолка и далее от него уже едва ли стоит чего-либо ожидать. Питательная база истощилась. Без новых генетических изысканий одними и теми же удобрениями большего не достигнуть уже.
Логика понятная, всем хочется как можно скорее лицерзеть появление безусловного гения, а то и целого созвездия их. Время сейчас бежит крайне быстро, художественное произведение всё более приближается по продолжительности актуальной жизни к газетной заметке, вот и поропимся. Но если объективно взглянуть на ситуацию, то, по большому счету, свежая кровь молодых писателей влилась в литературу в последние пять лет. А что такое пять лет, когда у нас в запасе… продолжать, я думаю, нет смысла.
Новое литературное поколение можно упрекать во многих грехах, но едва ли возможно в отсутствии острого социального пафоса, напряжённой попытки осмысления окружающей действительности. Если ещё недавно тезис о самозамкнутости и камерности литературы ещё имел право на существование, то сейчас боль, нерв современного общества и человека в нём стали едва ли не основным предметом художественного исследования литераторов.
О чём взыскует этот пресловутый "голос поколения", можно проследить и по подборке авторов, представленных в питерской "Авроре".
Герой повести Романа Сенчина "Конец сезона" Никита Сергеев периодически мучительно страдает от осознания собственного бесконечного опоздания в жизни: "многое ему уже поздно. И с каждым годом этих "поздно" становилось все больше, больше. Скоро и совсем что-нибудь элементарное совершить станет поздно". Линия жизни уже прочно прочерчена: семья, работа. Что-то менять — чудовищно поздно, можно лишь только обо всём этом сожалеть и мучительно страдать от осознания того, что жизнь сложилась инерционно, так, а не иначе, как представляется в фантазиях. Это тотальное опоздание преследует Сергеева. Ещё в юном возрасте, когда была совершенно иная ситуация и казалось, что всё еще "настоящее впереди", в частности, воплощение мечты о карьере хоккеиста, его не приняли в хоккейную школу: сказали, что поздно учиться кататься на коньках.
Однако, все эти рассуждения — временное явление, хандра. Привычка к сложившейся жизни побеждает, что-то ломать нет сил и возможности, время революций и героических личностей прошло, настал период нового фатализма — нужно слиться с фоном и всецело предаться неумолимой воли обстоятельств. Терзания героя Сенчина вполне можно проиллюстрировать строкой из песни Виктора Цоя: "Ты мог быть героем, но…"
У Захара Прилепина в рассказе "Жилка", наоборот, герой — сильная, волевая личность. Он — "занимается революцией", лезет на рожон. В противоположность Никите Сергееву настырно идёт против течения жизни. Хотя и это не является надежной гарантией защиты от периодически подходящих приступов грусти и неудовлетворённости в себе. Как бы там ни было, но обстоятества всё равно идут где-то рядом и излучают свою тлетворную радиацию. Некогда до безумства страстные отношения с женой меняются отдалённостью, толчком к которой становится усталость от "жизни и суеты". Прорываются жёсткие откровения о себе: "Мерзость и падаль, я давно потерял в себе человека, не звал его, и он не откликался".