Газета Завтра 832 (96 2009)

Газета

А сама идея погрязшей в кровавом беспределе литературной мафии, стежки-дорожки багрово-липких следов которой всплывают то тут, то там по тексту… Этих бывших работников литкульта и тружеников гильдии переводчиков, а ныне чернокнижников, взявшихся за пистолет, топор и гранатомет в суровой борьбе за сверхприбыли от продаж бесценного стихсырья… Этих профессионалов стального пера, которые мочили, да и ныне (все, кроме прозревающего в великой тишине Егора) мочат жестоко, хладнокровно, самозабвенно…

Ведь это же всё родное, россиянское — россиянское до боли, до умопомрачения, до влаги в глазах и зуда в носоглотке. И всё оправданно — и творческие цели, и средства художественной

выразительности. "Кафка's пикчерс" представляет…

Россиянская действительность настолько абсурдна и гротескна, а обитатели сей сумеречной зоны в такой степени привыкли к свойственному ей матово-свинцовому сюрреализму, что пробудить и заинтересовать их можно только за счет бесконечной актуализации абсурда и нагнетания гротеска — путем возведения россиянского "сюра" в степени еще небывалого концептуального и игрового беспредела. Чтобы солнцем паленые, всеми ветрами битые и всеми дождями умытые — тертые-перетертые аборигены землицы россиянской не уснули бы над журнальчиком художественной прозы, приходится писать вкусно, с сочно хрустящими детальками, с перчиком-лучком, с гиперболками и завихреньицами, с пряненьким таким безумьецем. Ведь чтобы донести до читателя какую-то мысль, сегодня "просто стебаться" уже мало — надо стебаться параноидально и бесновато. Только так не отстанешь от россиянской жизни, которая сама есть воплощенный стеб, обжигающая паранойя и беснование почти запредельное.

И то, знаете ли, с трудом получается (вот автор знает) — не образуется, по крайней мере, ни квадрата, ни куба. Обнаруживаются, как ни зажигай, лишь вполне скромненькие себе преувеличеньица — да и то лишь местами. А большинство сцен, собственно говоря, воспринимаются как описание жизни "вполне себе реальной" — "как у людей". Ну, может, на одну пятую корпуса идет мустанг натанова креатива впереди реальности, данной нам в ощущении на состояние октября 2009 года, да и только.

Но и эти полкорпуса для нас важны — как констатация неизбежности необратимого.

Страшная книга. Страшная!

Страшная, как лицо реликтового гоминоида, в которого верил (и не без основания!) профессор Поршнев. Или скорее даже как физиономия номадического андроида (с его нановерблюдами и клонированными ишаками), о приходе которого возвестил нам мятежный Жак Аттали.

А почему страшная-то? Так я уже говорил — потому что описывает она гиперреальность — насыщенную, неисповедимую реальность, которая "более реальна", чем та, что наблюдаема нашими подслеповатыми, замороченными глазками, коими мы все пытаемся разглядеть вкусненькие желуди у себя под курносым носом. Мы находимся в потоке жизни, над которым вознестись не в силах. Мы скользим в вечном настоящем, будучи не в состоянии подняться над точкой своего обзора, чтобы охватить взглядом весь поток жизни — прошлое, настоящее и будущее. И соответственно, узреть, как прошлое — через точку преломления в настоящем — выпестовывается в будущее. А Натан-то наш Дубовицкий смотрит на мир из некой точки спрессованного бытия, где в сжатом, сконденсированном виде настоящее сосуществует с элементами будущего. Там, в этой точке, многое уже состоялось — и платиновые гэбистские погоны от Ива Сен-Лорана, и всесилие палеолитической Хазарии. И уж, наверное (хотя доподлинно из текста это и не явствует), действительно ползают по миру успешные номады Жака Аттали на своих шарнирных конечностях — одни в обшитых алмазами ермолках, а иные — и при гэбистских погонах на гламурных мундирах от Дольче и Габбана. "Человек знает, о чем пишет".

Бывает так, что стеб побеждает смысл. В предложенном нам тексте, однако, стеб, напротив,

порождает новые смыслы — так тоже бывает, хотя и реже. Будущее существует сначала в воображении, потом в воле и потом в реальности. Все, что когда-то пронеслось через человеческое воображение, обречено стать реальностью — вопрос только во времени. Так вот, элементы будущего, прорисованные визионерским пером Натана Дубовицкого, фатально неизбежны — и не столько потому, что соответствующие им образы пронеслись через воображение нашего автора, сколько по причине того, что оные давно уже плавают в коллективном бессознательном всего россиянского дурдома.

"Мечтаете о леопардовых лосинах — будут вам леопардовые лосины".

И вот посреди всей этой тонко выписанной жути появляется время от времени какая-то женщина с затемнением вместо лица — женщина, которая претендует на роль некоего экзистенциального центра, а на самом деле является всего лишь дыркой от экзистенциального бублика. Сюжет вроде бы набирает обороты, раскручивается, как тропический циклон, готовый поразить Флориду, и — внезапно — глохнет-тухнет, как перегоревший пылесос.

Да и вообще, такое впечатление, что кто-то писал-писал, старался, с любовью вылепливал малосвязанные друг с другом фрагменты (в надежде связать их как-то впоследствии), широко и привольно изливал бессознательное на бумагу, которая, казалось бы, еще многое готова была стерпеть… И вдруг надорвался духом, да и скомкал все свое творение, как кулек с косточками из-под вишен, слил весь свой многомерный message, как борщ, в унитаз.

Вроде поначалу и было что-то многообещающее, а потом сюжетная линия захлебывается в безумной, торопливой кульминации…

Так кажется поначалу. Но потом-то начинаешь понимать, что в скомканности (да что там — отсутствии!) сюжета тоже есть какой-то смысл. Да и эта женщина без лица, Плакса… Может, она и нужна-то в романе именно как лишенный внутренних смыслов ноль, чтобы закрутить вокруг него что-то осмысленное?

Ну, и начинаешь думать уже после прочтения романа — быть может, неоднократного его прочтения… "Сюжета тебе хочется… Ишь, какая цаца гнилая".

А где он в жизни нашей, сюжет-то? Ведь ничего более бессюжетного, чем жизнь россиянская, и придумать-то нельзя. И в самом деле — вся она состоит из фрагментов каких-то непрестанно усугубляющихся безумств, напоминающих то ли вялотекущую белую горячку, то ли нарастающий в своей интенсивности наркотический бред.

Можно ли и нужно ли требовать сюжета от художника, живописующего россиянскую жизнь и пытающегося проникнуть в ее мистическую глубину?

По мне — так и не обязательно вовсе, ибо иррелевантно реальности. Пускай уж будут себе фрагменты… И пускай они плавают себе в чем Бог на душу автору положит.

Тут именно эти фрагменты и важны. А еще — общий метафизический импульс, который к такой банальности, как "сюжет", свести нельзя. Обойдемся без сюжета!

НОЛИ СНАРУЖИ И ВНУТРИ НАС

О чем все-таки этот роман, если смотреть на вещи шире? И что же, в конце концов, представляет собой тот "ноль", о пребывании возле которого ведет речь Натан наш Дубовицкий? (Я высказал догадку, что им может быть Плакса, но это лишь догадка...).

Дать однозначные ответы на эти вопросы нельзя. Ибо, как и в случае с любым эзотерическим текстом, смыслы здесь лежат иерархическими пластами, и в каждом пласте имеются свои ответы на свои вопросы.