Газета Завтра 836 (100 2009)
Шрифт:
История Вачково, как любой русской деревни, полна таких "раздирательных сцен". Освоение чередовалось с запустением. То чума, то крепость. То отруба, то коммуны. То совхозы, то фермерство. Это как везде на Руси. А применительно к деревням смоленским нужно добавить еще и многочисленные "раздирательные" военные походы через эти места по линии Запад—Восток.
Вычерпали деревенскую жизнь здесь до дна. Но вот всё-таки теплится какой-то заводик. На дальней ферме мычат-таки коровы. Плантатор свою малину холит. Да и вот еще какая новость — опять помещики объявились. Нет, конечно, не потомки Энгельгардта. Без голубых кровей. Но гектары свои, на которых устраиваются жить, называют родовыми поместьями.
Я уж думал, эти энтузиасты "анастасийцы" — в истории. Уж слишком возвышенны казались мне их помыслы, слишком настойчивы притязания и непомерно жесткое противление власти. Ан нет. За те три года, что прошли после серии публикаций о родовых поместьях в нашей газете, численность этих новообразований по стране, как выяснилось, увеличилась тоже примерно в три раза.
Так получилось, что в Москву я возвращался в поезде из Вязьмы (об этом городке и женском монастыре в нём — третий репортаж) вместе с делегатами на всероссийское Вече родовых поместий.
Они уже и внешне обрели некий неповторимый образ. Женщины все обязательно с косами. У кого в пучке, у кого и через плечо на грудь выведены. Платья закрытые строгие, неброские. А их мужчины — конечно же, пожизненно трезвые, и в рубашках со стоячим косым воротником. У кого в брюки заправлены, а кто и навыпуск подпоясан. Дети тоже не в джинсах и не в футболках, а в каком-то самодельном наряде. И так уже они его обносили, так привыкли, что не кажутся ряжеными.
Много чего они рассказали мне под стук вагонных колес о своей жизни в российской глуши. Пять файлов в диктофоне лежит. Требуется отдельный разговор. А в сжатом виде вот что запомнилось.
Образ невероятной силы они перед собой имеют. И о любви, о добром отношении друг к другу говорят буднично. За десять лет прониклись религиозным чувством какого-то совершенно небывалого доселе толка. Так что в близком соседстве с ними, в вагонном купе, почти физически ощущаешь воздействие их ауры — другого слова не находится.
Но и заземлены они капитально. У них уже есть собственный, опубликованный в многочисленных собственных газетах, проект Закона о родовых поместьях. И они едут в Москву обсуждать его, вносить поправки, дополнять, чтобы потом отдать в Думу.
Толковали о том, будет ли юридически уместны в тексте закона такие термины, как "создание пространства любви и счастья".
Спорили, в чем состоит главнейшая потребность человека на земле: в творчестве или в утолении голода.
Разбирались, как правильно оформить документы тем, кто едет в родовые поместья из стран СНГ. А таких становится всё больше и больше.
Критиковали программу "Малоэтажная Россия", потому что для возведения жилья нет рабочих рук.
И опять о своем законе, о его "наполнении". Об едином Образе, который бы лёг на душу каждого. Не законы, мол, управляют нашей жизнью, а Образы. Именно потому описать юридическим языком понятие "пространство любви" невозможно…
Тень поэта Некрасова витала над нами. Опять про счастье и добро толковали русские люди на своих путях-дорогах. Что с того, что у них ноутбук на коленях и высшее образование в голове. Пусть они едут в чистых, теплых вагонах, могут пойти в буфет и заказать там антрекот с картофельным пюре и зеленым горошком. А всё неймется им. Всё блазнеет им нечто заповедное. Просторное и солнечное. Мирное и благодатное. Любимое и доброе.
Кстати, именно так и называются разбросанные по всей стране десятки, сотни поселений моих замечательных спутников.
Cмоленская область
Услуги перевода: апостиль юридический перевод 7 по доступным ценам.
Николай Анисин РУКУ, КАЗАНЬ! РУКУ, КАЛУГА!
НА КРУГИ СВОЯ
От вида с Оки на Калугу, на обилие её великолепных храмов у Гоголя Николая Васильевича, по его словам, дух захватывало, как от вида на Константинополь. Гоголь бывал в Калуге не раз. В том числе и инкогнито — до славы. И есть калужане, склонные верить, что именно в Калуге писатель увидел увековеченную им на 1-й странице 1-го тома "Мертвых душ" вот эту живую сцену:
"В ворота гостиницы губернского города NN въехала довольно красивая рессорная небольшая бричка…В бричке сидел господин — не красавец, но и недурной наружности. Въезд его в город не был сопровожден ничем особенным. Только два русских мужика, стоявших у кабака против гостиницы, сделали кое-какие замечания, относившиеся, впрочем, более к экипажу, чем к сидевшему в нем:
— Видишь, — сказал один другому, — вон какое колесо! Что ты думаешь, доедет то колесо, если б случилось в Москву, или не доедет?
— Доедет, — отвечал другой.
— А в Казань-то, я думаю, не доедет?
— В Казань не доедет, — отвечал другой".
Калужские мужики в пору творчества Гоголя разумели толк и в колесах, и в географии. Калуга до середины ХIХ века была в Российской империи крупнейшим торговым центром. Дорогу в другой такой центр, Казань, простой калужский люд знал и по воде, и по суше. Товары с берегов Оки на берега Казанки и Волги и обратно — валом валили круглый год.
Факт бурной торговли между Калугой и Казанью был явью. Но был и сплыл. Во второй половине ХIХ века Ока начала мелеть, а при прокладке железных путей калужские интересы не учитывались. Изменения в движении товарных потоков предопределили Калуге участь заурядного губернского города. Если в 1849 году, когда Гоголь писал в Калуге второй том "Мертвых душ", в ней обитали 47 купцов первой гильдии, то через двадцать лет — всего 4. Калуга как достойный торговый партнер Казани кончилась в Российской империи и не стала таковым в СССР.