Газета Завтра 836 (100 2009)
Шрифт:
Лучшие отечественные автокраны 16 тонн 6 , есть несколько моделей на выбор.
Александр Лысков ПО СМОЛЕНСКОЙ ДОРОГЕ—2
Продолжаем серию репортажей нашего корреспондента из Смоленской области (начало — в «Завтра», 2009, № 47).
Сегодня
А кругом и не поля, и не луга, а степи какие-то. Дикие травы — будто свалявшаяся шерсть на звере в период линьки. Сгнивают на корню уже второй десяток лет. И молодые березовые рощи всюду. Деревья на бывших пашнях уже в той поре, что мужики рубят их на дрова, благо еще лесхоз не оприходовал новорожденные угодья. Скоро и до строительных кондиций дойдет.
На картах лесхоза нет этих рощ. Устаревают карты. А ведь никуда не денешься, еще лет пяток и придется "елочками" испещрять на бумаге салатовые луговины.
И вдруг с одной из высоток в этой смоленской степи, в натуре, вижу ярко-зелёное пятно величиной с четыре футбольных поля. И это в октябре, в канун заморозков.
Плантация благоухает. Что там посажено?
Торможу машину. Через кювет — к этой манящей зелени. Не может быть! Рассматриваю листья. Мну, перетираю в пальцах, нюхаю.
Действительно, малина.
Тут и плантатор подъезжает на джипе. Андрей Беличенко. Под сорок лет. Под сто килограммов. Бритый налысо.
Начинается дождь. Разговариваем в его белом пятидверном "Тагазе".
Оказывается, малина бывает двухсот сортов. Надо было выбрать и морозоустойчивую, и транспортабельную. Остановился на "Моллинг промис". Лист широкий, с ладонь. Стебель с палец толщиной. Подвязки не требуется.
Плантации третий год. Урожай Андрей сам с женой собирает. За зиму они в своей городской квартире из отходов шпона фанерной фабрики плетут корзинки под свою продукцию. Распаривают в кипятке, огибают проволочный каркас, сушат и — готово. А на эту зиму уже нашли пенсионера, который за небольшую плату наготовит им к сезону сбора нужное количество тары. На рынки Андрей возит ягоды сам. Иной раз они с женой и за прилавками стоят в разных концах Смоленска. Через год затраты окупятся. И если никакая зараза не настигнет "англичанку", то следующий урожай принесет прибыль.
— Свои владенbя вы, Андрей, даже не огородили. Теряете много на этом?
— Скотины нет в радиусе тридцати километров. А на период созревания, конечно, приходится тут палатку ставить и ночным дозором обходить, объезжать. Есть пугач. Есть травматический пистолет. Одно удовольствие летом. Такие ночи! Такие рассветы!
Андрей знает о сельском хозяйстве Смоленской области всё. И как специалист с дипломом. И как бывший, пусть и не крупный, чиновник земельного ведомства.
— Из десяти совхозов-колхозов в области выжил один, — говорит он. И в этом одном поголовье скота уменьшилось в десять раз. Вот такой расклад.
Фермеров немного. Они держатся только возле городов. Недалеко от Смоленска есть сильное фермерское хозяйство. Рынок сбыта — рестораны, кафе города. Пригородные крестьяне во все времена сводили концы с концами.
Слыхал он и про родовые поместья-гектары. Про отшельническую жизнь на них последователей идей Владимира Мегрэ — анастасийцев, которые долго судились с местными властями во Владимирской области, в центре их "цивилизации", вышли победителями и теперь уже созывают всероссийское Вече для обсуждения Закона о родовых поместьях.
А про традиционную русскую деревню я у Андрея уже и не спрашивал, отпустил его, с большими садовыми ножницами, обрезать кусты, так как путь мой лежал в самую что ни есть глубинку Смоленской области, в деревню Вачково.
У села Кардымово свернули со Старой Смоленской дороги направо, на гравийку. Километров через десять еще поворот на узкий, накатанный проселок. Вдалеке на холме труба дымит. Среди дикого степного запустения, полного отсутствия следов человека это словно чудо. Значит, в какой-то топке там мазут или газ "фурычит", что-то кипит, пузырится. И люди, значит, колготятся. Какой-то продукт производят.
В центре деревни — площадь с магазином, как водится, и с конторой молокозавода, как исключение. У магазина, естественно, бабы. В проходной — вахтер. Площадь асфальтирована. Здание конторы сияет свежей краской. И заводские постройки за высокой стеной ухожены, побелены. Сажусь на лавочку у магазина и просто молча радуюсь за здешнего русского крестьянина. Ведь вот остались же такие райские уголки среди пожарища.
Одна за другой подсаживаются ко мне три пенсионерки, судачившие до этого у двери магазина. И только успевай включить диктофон — пошел рассказ о жизни.
— "Данон" этот где-то там у вас, под Москвой находится. Туда уж от нас идет готовый продукт. А сырье, молоко, то есть сгущенный обрат ( из него кефир потом делают), к нам аж из Белоруссии везут. Такие концы, Боже упаси. Летом работа есть. В получку и по семь, и по десять тысяч выходит. А зимой остановка. Молока не хватает.
— Но всё-таки ведь это хорошо, что у вас под боком свой завод, — говорю. — Деревня, должно быть, процветает.
— Да теперь у нас, почитай, из деревенских-то никто на заводе и не работает. Все стары стали. Рабочих привозят из Кардымова, а то и из самого Починка. Мы все негожи. А молодым не очень-то охота с мешками таскаться. Ну-ка, восемь часов поворочай мешки от сушилки до зашивочной машинки. Да еще складировать надо. Мешки-то с молочным порошком, неподъемные. А в аппаратной там опять жара невыносимая. Молодежи такое не вытерпеть. А мы уж немощны. Нынче уж и нерусских каких-то привозили на смены. Ведь немало нужно рабочих-то. Да чтобы все здоровые, послушные были. А таких у нас в деревне не осталось.