Газета Завтра 859 (18 2010)
Шрифт:
И выпей за неё до дна.
Пускай не гаснут свечи в храме,
И звёзды в темной вышине
За опаленную в Афгане
И, кровь пролившую, в Чечне.
Взлетай свечой, отважный летчик,
За офицеров, рядовых,
За всех бойцов "горячих
Локальных войн и мировых.
За лучших воинов России,
Которые во все века
Себе пощады не просили
В глазах коварного врага.
ОЛЬГА САПОЖНИКОВА
Уходят старики и закрывают двери
В миры, куда ни мне, ни вам не заглянуть…
Успеем ли сказать им о любви, о вере —
Успеем ли продлить их тихую весну?
О том, что столько слёз невыплаканных (гордость!)
Копили, как рубли (никто не отберёт) —
Мы, провожая их, рыдаем чуть не в голос…
Дай Бог нам так прожить… Да кто же — не даёт?
Уходят старики… Но добрыми глазами
Хранителей с небес глядят они из тьмы.
И юность далека — а на носу экзамен:
Уходят старики, Но остаёмся — мы!..
АЛЕКСАНДР РОЗАНОВ
Попривыкли к цифрам и значенью!
Равнодушный взгляд по обелискам.
Мы — свои на празднике забвенья,
Мы — чужие на вертепе смысла.
Я поздравил девушку с Победой…
Девушка спросила: "С чем, простите?" —
Родина, за что такие беды?
Родина, вы цену назовите,
Родина, ведь вас не понимают.
Родина, ведь вы давно не в моде,
Родина, ведь всё короче в мае
Могикан последних половодье.
…Мы страна утраченной Победы:
Память заменили пьедесталом,
Подвиг разменяли на беседы —
В душах наших Подвига не стало.
В душах вещевого потребленья
И в сердцах заезжего цинизма,
Мы — свои на празднике забвенья,
Мы — чужие на вертепе смысла.
АЛЕКСЕЙ ШОРОХОВ
ПАМЯТИ ОТЦА-ФРОНТОВИКА
Зачем тогда так глубоко и тонко
Алело солнце сквозь туман полей?!
Теперь весь век — обманутым ребёнком
Бежать за первой стаей журавлей.
...Река дымится, и плывёт, и грезит
О чем-то милом, давешнем, своём.
Дощатый мостик, и на самом срезе —
Мы не себя, а детство узнаём.
Какая тень! Как заросли пахучи!
Где злой мальчишка нудит пескарей,
Чтобы потом с полуразмытой кручи
Тягать тугих лобастых голавлей.
Как ты завидовал им, деревенским, цепким,
Серьёзным даже в резвости своей!
А сам пускал рассохшиеся щепки
И провожал их мыслью до морей.
Но, видимо, такой большой поклажи,
Такой мечты не вынесли суда:
Устали голуби, увязли в такелаже,
И не вернутся с письмами сюда.
И поздно, милые — чай, жизнь уже успела
Нас отучить от писем и звонков;
И ждать вестей не в оперенье белом,
А чаще — с перебитым позвонком;
И полюбить навек в огне закатном
Свою судьбу и трепетную даль,
Усиленную эхом троекратным,
Но счастье обещавшую едва ль.