Где деньги, мародер?
Шрифт:
Выглянул в коридор. Тусклые ночные светильники делали его загадочным и мрачным, как в фильме ужасов. Стон прозвучал снова. Теперь уже отчетливее. Похоже, издавал этот звук обитатель палаты через две двери от меня.
Дежурный? Я покрутил головой. Это же лазарет, должна же здесь дежурить какая-нибудь медсестра? Рядом с входной дверью, перекрывающей коридор, даже была стойка, за которой она должна сидеть… Я вышел наружу. Заглянул за стойку. Там стоял простой рабочий стол, настольная лампа не горела.
— Что я знаю об их штатном расписании? — пробормотал я и пошел в ту сторону,
— Воды… Помогите… — отчетливо простонал голос из-за двери. Я дернул ручку. Заперто.
— Здесь закрыто, — говорю.
— Позовите санитара… — простонали из-за двери.
— Там никого нет за столом, — сказал я.
— Ключи должны быть где-то там, на столе… — за дверью громко и надсадно закашляли, потом снова раздался стон.
— Сейчас посмотрю, — сказал я и вернулся к столу. Сел на стул дежурного, включил лампу. Под стеклом на столе — несколько записок не очень разборчивым почерком. Еще парочка обрывков бумаги пришпилено на стойку. Имена, названия каких-то незнакомых лекарств…
Я выдвинул верхний ящик стола. Ну да, связка ключей. Пересчитал. Десять штук. Дверей палат — девять. Значит, один от самого лазарета. Взял ключи, вернулся к палате стонущего бедолаги. Интересно, почему его закрыли? Мою дверь оставили открытой…
Нужный ключ нашелся с третьего раза. Замок щелкнул, дверь распахнулась. Устройство палаты было таким же, как и у меня — половина была отделена стеклянной стеной, в дальней части — кровать и узкий шкаф. Вот только кровать другая. С металлической рамой, к которой были приятнуты тощие руки и ноги пациента. Широкими кожаными ремнями. Я замер.
— Воды, мальчик, — сказал привязанный к кровати старик. — Принести мне воды…
Он приподнял голову и плечи, насколько позволяли путы. Хм. Это был тощий старик с длинной неопрятной седой бородой. Кожа покрыта коричневыми пятнами, зубы похожи на старые клавиши от рояля, одного из передних не хватает. И он настолько опасен, что его не только пристегнули ремнями, но еще и закрыли снаружи?
— А что с вами случилось? — спросил я. — Почему вас держат привязанным?
— Ах это… — старик пошевелил длинными пальцами с почерневшими ногтями. Тяжело закашлялся. — Ты принесешь мне попить или будешь и дальше смотреть на мои мучения?
— Ой, извините, — я виновато улыбнулся. — Сейчас принесу, конечно. Стакан только найду.
Я вышел из палаты и пошел в конец коридора. Раз там удобства, то и вода должна быть где-то рядом. Ага. Похоже, питьевая вода вот в этой фляге… Я взял с полки одну из пронумерованных жестяных кружек и зачерпнул воды. Понюхал на всякий случай. Слегка пахло железом и немного болотной тиной. Пожал плечами. Вернулся в палату к старику.
— Дай мне попить, — просипел он. — Мочи уже нет терпеть…
Он дернулся вверх так сильно, что лязгнули цепи на его браслетах. Я сделал шаг к его кровати и примерился, как бы ловчее поднести кружку ко рту лежащего человека и не облить при этом его больничную робу.
Стоп. А может я фигню сейчас делаю? Я вспомнил мутные глаза обезьяноподобного чудища из подземелья. Вдруг где-то тут рядом на стене висит инструкция, что этого старикана после
Глава 8. Черная метка
— Да не дергайся ты, — пробормотал я, поддерживая голову старика за затылок. Он вцепился своими крупными желтыми зубами в жестяной край кружки и принялся жадно хлебать воду. Проливая на застиранную ткань робы, конечно же.
Я смотрел на него и думал, что не люблю стариков. Почему-то старушки, даже самые ветхие и топчущиеся на краю могилы не вызывают у меня особых отрицательных эмоций. А вот старики… Брр… Они всегда в тысячу раз противнее любых, даже самых вредных бабок.
Но убедить себя в том, что не надо давать пристегнутому к кровати деду воды, мне не удалось. Я и гремлинов вспомнил, и какой-то мультик про кащея, закованного в подвале, который тоже воды просил. Или не мультик это был? И даже инструкцию про «если вы снимаетесь в фильме ужасов» вспомнил. Но вот передо мной беспомощный дед. Просит пить. И что вы прикажете делать? Говорить: «Пошел на хер, дедуля, вдруг я тебе воды дам, а ты цепи порвешь и меня сожрешь?» Ну-ну. И кто потом будет чувствовать себя как идиот?
Старик допил всю воду из кружки и блаженно откинул голову на подушку. Зажмурился, отдышался, потом открыл глаза и посмотрел на меня.
— Вот уж спасибо тебе, кто бы ты ни был, — сказал он.
— Да ладно, не мог же я мимо пройти, — я пожал плечами и повернулся, чтобы уйти. Надо поставить кружку на место. Да и вообще как-то не хотелось продолжать разговор с этим стариканом. А то сначала он воды попросил, потом скажет, что ручки затекли, отстегни браслетики. А потом…
— Постой-ка… — цепи снова звякнули. — А ведь я тебя знаю! Подойти-ка поближе, мальчик!
— Это вряд ли… — пробормотал я, но обреченно вздохнул и вернулся к кровати деда. Мне сразу вспомнилась моя маман, которая как-то, когда мне было лет семнадцать, в момент доверительной откровенности пожаловалась, что бабки и деды — это ее ночной кошмар. «Заходишь, — говорит. — В метро. Садишься спокойно на сидячее место. А на какой-нибудь Петроградской обязательно рядом встанет бабка и начнет сверлить осуждающим взглядом. И я, как дура, вскакиваю. Ну а что скажешь? Бабушка, мне сорок лет, я паспорт могу показать! Может вы пойдете над душой стоять вон у того переростка с айфоном?!» Так и я. Ну вот что мне мешает сейчас сказать: «Пошел ты на хер, дед!» Уйти, закрыть дверь и вернуть ключи на сестринский пост. И кружку еще на место поставить. Так нет же. Дед командует идти к нему, и я иду. Потому что, ну, он же беспомощный, надо помогать слабым…
— Наклонись поближе… — дед прищурил свои выцветшие старческие глаза.
— Думаю, вы ошибаетесь, — сказал я. — Вряд ли мы виделись.
Наклоняться, ясное дело, не стал. Ни жизнь, ни здоровье, ни удобство этого конкретного старика от возможности рассмотреть меня получше не зависели, так что совесть моя благополучно промолчала. Дед некоторое время щурился, потом дернулся вверх, опять звякнув цепями. Прищурился еще сильнее, от чего пергаментная кожа на его лице собралась в сплошной узор из сплошных морщин.