Где-то на земле есть рай
Шрифт:
Паша Ласточкин явился на работу минут через пять после меня. Одновременно с его появлением на столе капитана начал хрипло трезвонить телефон.
— Алло! — Павел наполовину снял куртку, сбросив ее с одной руки, а в другой держал трубку. — Да ты что? — Новость, очевидно, была и впрямь важной, раз он начисто забыл про куртку, которая свисала вдоль его спины. — Да нет, я бы не сказал, что неожиданно. Чего-то подобного я и сам ожидал, просто не думал, что все случится так скоро. Пока.
Он повесил трубку и, вспомнив про куртку, начал высвобождаться из второго рукава. Покончив с этой процедурой, он спросил:
— Помнишь… —
— Что, он присоединился к большинству? — вяло спросила я, предвидя ответ.
— Представь себе! Причем его не расстреляли и даже не взорвали, а он сам взял и мирно утонул в ванне, находясь в своем замке во Франции.
Я вытаращила глаза:
— Слушай, но это…
— Ну да, ну да. Но это мы с тобой понимаем, что произошел никакой не несчастный случай. А местной полиции, конечно, проще будет списать все на случайность. В конце концов, от смерти в собственной ванной никто не застрахован.
— А где Арбатов? — задала я вопрос, ответ на который мне не терпелось узнать.
Ласточкин повел плечами:
— А черт его знает! Где-то спрятался, наверное. Кстати, ордер на его арест вчера аннулировали. Оказалось, что он как-то противозаконно оформлен.
— Все, как ты и говорил, — подытожила я.
— Именно, — подтвердил Павел, и глаза его блеснули.
Мне внезапно сделалось неуютно. Должно быть, капитан заметил это, потому что сказал:
— Не переживай, Лиза. Все нормально: одни бандиты убивают других. Это, кстати, одна из причин того, почему обществу глубоко наплевать на все эти разборки.
— А как же мы? — вяло спросила я. — Что, нам тоже должно быть все наплевать?
— Нет, — отрезал Ласточкин. — Но у нас с тобой свои дела, и в первую очередь мы будем заниматься именно ими. — Он снял трубку телефона и набрал номер: — Алло, доброе утро. Костю можно к телефону? Капитан Ласточкин беспокоит. Да, я подожду.
…Откуда же, откуда это тягостное ощущение, что вся моя жизнь, а вместе с ней и я сама качусь куда-то не туда? Словно все неправильно, фальшиво, не так, как должно быть, и мучительно не столько это, сколько сознание того, что ты ничего не можешь исправить. Да полно, что я хочу исправить? Кого? Себя? Существующие обстоятельства? Или, может быть, Юрия Даниловича Арбатова, Юрасика, который то угрожал мне, то присылал цветы и улыбался, то отдавал приказ убить человека? И как я могу осуждать его за это, когда доподлинно известно, что тот человек намеревался убить его самого?
— Алло! Да, это я… Что у тебя по нашему покойнику?
Тоска накрывает меня с головой. Все бесполезно, все. Никогда мы не раскроем эти дела. Владислав Парамонов, после смерти стращающий свою жену письмами… Странный звонок, после которого были убиты муж и жена Лазаревы… Зачем? Зачем все это? А еще эта поразительная дама, Агриппина, которая якобы предвидела будущее… Как она могла что-то предвидеть, когда сама впустила в квартиру своего убийцу? Впрочем, это уже не наше дело. Им занимается Зарубин — вот и пусть занимается. Пусть каждый возделывает свой сад… Это Вольтер сказал или не Вольтер? Пару недель назад мы арестовали занятного гражданина. Он говорил на шести языках и читал в подлиннике чуть ли не всех мировых классиков, что, однако, не помешало ему отравить
Ласточкин с размаху грохнул трубку на рычаг и весело посмотрел на меня:
— Есть!
— Что есть? — довольно равнодушно спрашиваю я.
— Как говорил мой бывший напарник, если дело не в жопе, дело в шляпе. Двойной перелом!
— Что? — подскакиваю я.
— У гражданина, — терпеливо объясняет Ласточкин, — похороненного в гробу Парамонова, был двойной перелом левой руки, довольно хорошо заросший. Костя утверждает, это произошло, когда покойнику было лет 14–15. Между тем наш Парамонов ни рук, ни ног никогда не ломал. Кроме того, эксперта насторожили зубы.
— А что с зубами?
— Да ничего особенного, но Костя говорит, не тянут они на зубы миллионера. Те же знаешь как за собой они следят. А тут — не слишком ухоженные зубы с дешевенькими пломбами. Ваш вывод, мадемуазель?
— Он очевиден, сударь. В могиле Владислава Парамонова был похоронен вовсе не Парамонов, что и требовалось доказать.
— Именно так, сударыня. И теперь я с легким сердцем переоформляю все дело, потому что вместо невнятной статьи «доведение до самоубийства» у нас на руках оказывается чистой воды убийство, да еще и с мошенничеством.
— Надо сообщить об этом Ларисе Парамоновой, — заметила я. — Вряд ли ее муж сбежал один. Может, ей удастся вспомнить что-нибудь ценное.
— Это мысль, — поразмыслив, ответил Ласточкин и стал натягивать куртку. — Едем к Ларисе!
— Она все еще в больнице?
— Нет, врач разрешил ей вернуться домой. Рыбников ни на шаг от нее не отходит.
— Да? Значит, он и впрямь серьезно к ней привязан.
— Ну, как сказать, как сказать… — рассеянно отозвался Ласточкин и всю дорогу до дома Парамоновой хранил молчание.
Николай и в самом деле неотлучно находился при молодой женщине. Он открыл нам дверь и проводил к Ларисе, которая лежала в кровати. Вид у почти вдовы Парамонова был неважный. На мгновение мне даже почудилось, что наше появление испугало ее.
— Мы принесли вам новости, — ободряюще сказал Ласточкин, присаживаясь на стул возле изголовья. — Хорошие или плохие — это уже вам судить.
Вслед за этим он рассказал о результатах нашего расследования и о том, что ее муж, задолжав большую сумму, судя по всему, предпочел сымитировать свою смерть и скрыться. Николай, услышав это, в волнении забегал по комнате.
— Нет, что творится, что творится!.. — повторял он. — Каков подлец! Бросил Ларочку платить свои долги, а сам…
— Да, — промолвил Ласточкин. — Признаться, Лариса Владимировна, ваш муж даже меня удивил.
Молодая женщина в волнении приподнялась на подушках. Ее щеки окрасились слабоватым румянцем.
— То есть Слава… Слава жив?
— Несомненно.
— И он писал мне письма? Эти ужасные письма?!
— Не исключено. — Ласточкин сжал губы. — Скажите, Лариса Владимировна, вы больше не получали никаких посланий? И никто вам не звонил, не дышал многозначительно в трубку…