Где-то на земле есть рай
Шрифт:
— Слова — великие предатели, как сказал кто-то, — ответил Ласточкин. — Шестопалов сам себя выдал. Звонившая произнесла такую фразу: «Один удар в сердце, и все». Потом мы с Шестопаловым беседовали о футболе, и он, помимо всего прочего, заметил: «Один удар по воротам, и все». Я тогда не обратил на это внимания, но потом Лиза начала развивать всякие теории и тоже упомянула что-то такое про удар. Только в этот миг я понял, что меня раньше так беспокоило, хотя я не мог сообразить, что именно. Это была его характерная фраза, понимаешь?
Зарубин вздохнул и налил себе еще водки… то есть, простите, минеральной воды.
— Молодцы вы, ребята, — сказал он серьезно. — Честное слово, молодцы. А вот я… — Он скривился и безнадежно махнул рукой.
Ласточкин быстро поднял на него глаза:
— Что, до сих пор не нашел нашего гостя, этого липового сержанта?
— Не-а. По фотороботу уже с десяток человек опознали, да все не те, кто мне нужен. Может, у него приметы какие были особые? Родинки там, шрамы? А? Раз уж вы его упустили…
— Мы его упустили, — твердо ответил Ласточкин, — и за нами должок. Не волнуйся, Стас. Я сегодня это дело как следует обмозговал, и сдается мне, я знаю, где его искать. Завтра ты получишь своего убийцу, обещаю тебе.
— Честное пионерское? — недоверчиво прищурился Зарубин. — А почему завтра, почему не сегодня?
— Потому что всему свое время, — ответил капитан.
Глава 14
Четверг, 20 апреля. Утро — день — вечер
Нет ничего печальнее, чем вид кладбища в пасмурный день. Дорожки, кресты, цветники, ограды — все сливается в какую-то симфонию грусти, в которую вплетается и мимолетно скользнувшая мысль о том, что каким бы блестящим ни был наш жизненный путь, какие бы почести ни приготовила для нас судьба, все равно их завершением будет около двух метров земли, в которой все мы окажемся когда-нибудь. Богатые и бедные, знаменитые и безвестные, достойные и недостойные, женщины, мужчины, дети, старики — все в свой черед умрут, все. Жизнь — это волосок, протянутый над бездной небытия, и часто, слишком часто он оказывается чересчур короток.
Старик-смотритель медлительно, аккуратно подметает дорожки. На другом конце кладбища движется похоронная процессия, и через некоторое время ветер донесет до нас обрывки прощальных речей.
— Час дня, — говорит Антипенко, который вызвался идти вместе с нами.
Мы сидим в засаде в автомобильчике, припаркованном у кладбищенской ограды. Мне показываться нельзя — убийца видел меня в лицо, может узнать, и я спугну его.
Благолепного вида священник с окладистой бородой и со сверкающим крестом на груди проходит на кладбище. Какие-то старухи в платках кланяются ему, и он важно благословляет их.
Половина второго. Два. Четверть третьего.
Не придет… не придет… не придет…
Время тянется мучительно долго. Каждая
— Внимание, вижу его… Движется в вашу сторону…
Смотритель закончил подметать дорожки и теперь стоит, опираясь на метлу.
— Нет, — с сожалением говорит Антипенко. — Не он.
— Не он, — подтверждаю я, вглядываясь в подозреваемого.
Четвертый час. Мы теряем время — или это время теряет нас? Ничего не поделаешь, в нашей работе такое случается частенько. Надо лишь сидеть и ждать. Сидеть и ждать…
Я подпрыгиваю на месте:
— Андрей!
— Что?
— Ты посмотри… Видишь, с другой стороны подходит парень с букетом? По-моему, это он!
Мощный бинокль подтверждает правоту моих слов. Антипенко хватается за рацию:
— Все по местам! Приготовились к захвату! По моему сигналу…
Старик одышливо кашляет и вновь принимается мести дорожку. За несколько могил от той, которая так интересует нас, стоит давешний священник и молится, то и дело крестясь. Я перевожу взгляд на человека с букетом. Его светловолосая голова то пропадает между крестов, то вновь появляется. Нет сомнений, он идет прямо на нас.
Вот он остановился у могилы… быстро оглядывается…
— Что он делает? — шепчет Антипенко.
— Наклонился… Ставит цветы…
Андрей не успел подать сигнал, потому что в то же самое мгновение священник с бородой и одышливый старик, не сговариваясь, бросились на убийцу. Священник запнулся в своем длинном одеянии и со всего маху плюхнулся на дорожку, но старик-смотритель оказался на высоте. Рукоятью метлы он сбил убийцу на землю и навалился на него сверху, не давая шевельнуться. Мы с операми выскочили из машины.
— Стоять! Не двигаться! Полиция!
Справедливости ради следует заметить, что задержанный даже не сопротивлялся. Священник, хромая, подошел к нему и защелкнул на нем наручники, после чего отклеил бороду.
— Я ж тебе говорил, — сказал прыткий старик, он же мой напарник Павел Ласточкин, тоже отклеивая седую бороду. — В этих рясах чертовски неудобно бегать.
— Ага, — согласился священник, он же наш коллега Стас Зарубин, сбивая грязь с лица. — Ладно, в следующий раз учту. — Он повернулся к пленнику: — Ну что, это он?
— Он, — подтвердила я. — Точно он.
— Чисто сработано, — резюмировал Зарубин.
Я перевела взгляд на могилу, возле которой мы стояли. На памятнике было лишь изображение хорошенькой девушки с надутыми губками и слова: «Елена Еремина. 31 января 1987—20 апреля 2012». Ниже шла строчка: «Мы никогда не забудем тебя».
— Ну да, 20 апреля, — Павел, как всегда, опередил мой вопрос. — Сегодня исполнился ровно год с тех пор, как ее не стало. Именно сегодня. Поэтому он и пришел сюда, хоть и знал, что это небезопасно.