Где-то там, за облаками…
Шрифт:
Я отрицательно качаю головой: — Нет. Я в последнее время редко из дома выхожу. Так, в магазин сбегать или в гости сходить.
— Домосед несчастный. Сгниешь так в своей берлоге. Хоть бы почаще в гости забегал что ли. Последний раз у меня, когда был? Вот то-то же.
Неопределенно пожимаю плечами. Ну виноват, виноват. Каюсь. Постараюсь исправиться.
— По-хорошему, стоило бы в ментовку заявить. Только толку-то будет на грош. Самого послания нет, угроз не было. Единственно, что ты можешь предъявить — свои ощущения. А это для них сам понимаешь… Так что и состава преступления нетути.
— А что мне делать?
Захар тушит окурок и достает еще одну сигарету. Это ж надо так курить, а?
— Сходи. А то так и будешь сомнениями мучаться. Лица вон на тебе нету. Пришел, глаза, чуть ли не на лбу, рожа белая, как мел. Думал, прямо у порога и упадешь.
Смеемся. Разливаем еще по одной. Захар задумчиво смотрит на опустевшую тарелку, недовольно хмыкает и идет к холодильнику. Холодильный агрегат у него добротный, мощный. Штатовский "Аристон" — первая их с Аней покупка после свадьбы. Помнится, сам помогал его затаскивать на их пятый этаж без лифта. Захар что-то недовольно бурчит, шаря в недрах белоснежного монстра, затем, хлопает дверцей и ставит на стол две тарелки, с аккуратно нарезанными ломтиками колбасы и сыра. Интересно, он что, закуску всегда наготове держит?
Выпитая водка уже ударяет в голову, делая очертания окружающих предметов слегка размытыми, а свет на кухне более ярким. Никуда не денешься — такова реакция организма на принятый внутрь раздражитель. Эх, и похмелье меня с утра ждет. Коньяк, потом водка. Пива только вот не хватает, для завершения утреннего букета ощущений.
Итолько тут я понимаю, что отпустило. Страх, терзавший меня весь вечер, куда-то исчез. Вернее, не совсем исчез — затаился где-то в глубине сознания и выглядывает, в злобной надежде вернуться. Никогда не думал, что во мне обитает такой трус. Ну подумаешь, разыграли. Подсунули под дверь конверт. От спертого воздуха в квартире потерял сознание. Все ведь можно объяснить естественными причинами, чистым совпадением обстоятельств. Или нет?
Захар стоит у окна и смотрит, в ореоле табачного дыма, на ночной город.
— Ты все-таки, наверное, сходи. А я подстрахую на всякий случай. Зайду на полчасика пораньше. Сяду, посижу, пивка хорошего попью. Посмотрим, что же все-таки происходит. Может действительно, кто из своих подшутил. Будет сидеть поганец и лыбиться, глядя на то, как мы с тобой припремся, размахивая кулаками и кипя от справедливого негодования.
— Ну что ж. Если так, то будем тогда считать, что шутка ему вполне удалась. Пиво будет с меня.
— Заметано. — Захар хлопает пятерней по подставленной ладони.
Выливаем остатки водки в стаканы и выпиваем. Хорошая кстати водка. Мягкая на вкус. Раньше пробовать не приходилось, а зря. Встаю со стула и чувствую, что сильно опьянел. Окружающий мир приобретает нехорошую тенденцию к неустойчивости и окрашивается в розовые тона. Хотя предметы возвращают свою былую четкость и резкость граней.
Хватаюсь за краешек стола, иначе свалился бы прямо под ноги улыбающегося Захара. Дьявол, мне же домой пора. Надюшка поди с ума сходит. Записки-то не оставил, дурак.
— Ты куда собрался герой? — Захар поддерживает меня под локоть и усаживает обратно на стул. Здорово-то как. Стул, он твердый. Не качается. Можно обхватить его ногами и сидеть, не боясь упасть.
С трудом выдавливаю из себя, запинаясь и преодолевая странную тягу к односложным фразам:
— Домой мне пора Захарка. Проводишь?
— Слушай, может у меня переночуешь? Постелю тебе в зале на диване. Моя-то, как раз в деревню уехала с Танюшкой. Так, что все нормально будет. Оставайся, а?
Приходится объяснить причину внезапной торопливости и приносить извинения за отказ остаться. Захар неодобрительно качает головой. Или мне так кажется?
— Ну смотри Витька. Проводить это само собой. Провожу. Но лучше бы ты остался.
Мотаю головой отказываясь. Захар с минуту смотрит на меня, вздыхает и молча идет одеваться.
Накидывает на меня пальто, помогает просунуть руки в рукава и напяливает на голову шляпу.
Запирает дверь, громко бренча ключами, и тихо бормочет сквозь зубы ругательства на голову малолетних преступников, повыбивавших все лампочки в подъезде. Старенький лифт с прожженными сигаретными окурками пластиковыми кнопками лениво тащится вниз, мирно гудя и эпилептически вздрагивая кабиной на каждом этаже. Открываем стальную, забранную проржавевшей сеткой дверь и выходим прямо на насыщенную паром из прорванной подвальной трубы, провонявшую запахом бродячих кошек, площадку первого этажа. Скрипучая дверь распахивается от сильного пинка Захара.
На улице метель. Белые, колючие хлопья снега, закрученные ветром в тугие спирали, больно бьют по лицу, заставляя слезится глаза и изгоняя хмель. Немного трезвею. Совсем чуть-чуть, но по крайней мере хватает сил самостоятельно дойти до искрящегося огнями реклам стакана метро. Прощаюсь с Захаром, пожимая руку и роняя при этом в снег перчатку. Вот ведь, напился как последний сопляк. Вспоминаю, что сам этого хотел. Ну да ничего, ничего. Утренний похмельный синдром меня быстро отучит водку пьянствовать и безобразия нарушать.
Слегка пошатываясь, прохожу сквозь турникет, скормив прожорливому автомату еще один жетон. Дико, до боли в скулах хочется курить. Курить и спать. Мну сигаретину в руках, роняя крошки табака себе на брюки и преодолевая вредное желание. Борюсь с закрывающимися глазами и задремываю под мерное покачивание вагона.
Свет. Яркий белый свет, бьющий прямо в лицо. Не след огненной колесницы фаэтона, а жесткий, мертвенно-бледного оттенка электрический свет терзающий взгляд. Прислоняю ко лбу ладонь, прикрываясь от слепящего безумия. Передо мною равнина, уходящая к низкому и недалекому горизонту. Над головой стремительно несутся белесые облака, отражающие бьющий с равнины свет. Постепенно глаза немного привыкают, и я вижу источник света. Недалеко от меня, метрах в пятистах, возвышается исполинская колонна, сияющая нереально белым пламенем.
В основании колонны видна обсидиановая, мертвая туша статуи. Даже с такого расстояния видно, что это не человек. Тяжелый череп, с сильно выступающей челюстью, заостренные уши, бочкообразное тело с двумя мощными, когтистыми лапами. Именно лапами, потому что руками, несмотря на по человечьи сложенные лодочкой ладони, это не назовешь. Каждый палец венчает острый как бритва коготь. Лицо перекошено в злобном оскале, открывающем два длинных клыка, выглядывающих из-под оттопыренной нижней губы. Покрытое едва заметными чешуйчатыми пластинами тело — обнажено. Никаких признаков одежды — голый, блестящий камень.