Где-то во времени
Шрифт:
Она покачала головой, и я увидел, что она тоже борется с дурным предчувствием.
– Из гимна. Ты когда-нибудь слышал о Мэри Бейкер Эдди? [53]
«Что мне следует ответить?» – думал я. Еще не успев ничего решить, я услышал собственный голос, отвечающий:
– Нет. Кто она?
– Основательница новой религии, известной под названием «Христианская наука». Я однажды услышала этот гимн на службе. Она сама написала текст гимна.
«Я никогда не скажу тебе, что ты неправильно запомнила эти слова, –
53
Мэри Бейкер Эдди (1821—1910) – основательница религиозного движения «Христианская наука» (1879).
– После службы я с ней встречалась, – продолжала она.
– Правда? – произнес я с удивлением в голосе, но поймал себя на этом.
Если я никогда не слыхал о миссис Эдди, то как могу выказывать удивление тем, что Элиза с ней встречалась?
– Это случилось около пяти лет назад. – Если она и заметила мой просчет (а я уверен, что это так), то предпочла этого не показывать. – В то время ей было семьдесят лет, и все же… если бы у меня был магнетизм этой женщины, Ричард, я могла бы стать величайшей актрисой в мире. Она обладала самой удивительной мистической силой, какую я встречала у женщины – или мужчины. Когда говорила, она словно околдовывала свою паству. Худощавая, не обладающая профессионально поставленным голосом – но эта непонятная сила, Ричард, эта энергия! Она меня буквально заворожила. Я не видела ничего, кроме этой хрупкой фигурки на возвышении. Все прочие звуки, кроме музыки ее голоса, проходили мимо меня.
Я чувствовал, что она сосредоточилась на этой теме, потому что все еще испытывала неловкость из-за моего поведения, и, желая положить этому конец, я обнял ее, привлекая к себе.
– Я люблю свои часы, – сказал я. – И люблю особу, подарившую их мне.
– Особа тебя тоже любит, – произнесла Элиза почти печально.
Но потом заставила себя улыбнуться.
– Ричард?
– Что?
– Ты не будешь обо мне ужасно думать, если…
Она замолчала.
– Если что?
Я не знал, чего ждать.
Она все не решалась, вид у нее был растерянный.
– Что, Элиза?
Я улыбнулся, но почувствовал легкий спазм в желудке.
Казалось, она собралась с духом.
– Я ослабла не только от любви, – сказала она.
Я все еще не понимал ее и напряженно ждал.
– Я приказала еще раньше принести сюда вина и еды – печенье, сыр, фрукты.
Она бросила взгляд в угол комнаты, и я заметил тележку с накрытыми блюдами на ней; из серебряного ведерка высовывалась бутылка вина – раньше я не обратил на это внимания. Я с облегчением засмеялся.
– Ты хочешь сказать, что голодна? – спросил я.
– Знаю, что это не романтично, – смущенно молвила она. – Правда, я всегда хочу есть после спектакля. А сейчас, когда внутреннее напряжение прошло, чувствую себя вдвойне проголодавшейся. Ты меня простишь?
Я притянул ее к себе, опять рассмеявшись.
– Ты извиняешься, и за что? – спросил я, целуя ее в щеку. – Ну, давай покормим тебя. Теперь, когда я об этом
Она радостно улыбнулась и так сильно сжала меня в объятиях, что я поморщился.
– О, я люблю тебя! – воскликнула она. – И я так счастлива, что могла бы полететь! – Она осыпала мое лицо быстрыми поцелуями, потом отодвинулась. – Не желаете ли разделить со мной поздний ужин, дорогой мистер Кольер?
Не сомневаюсь, что моя улыбка была полна обожания.
– Сейчас загляну в календарь назначенных встреч, – важно произнес я.
Она опять обняла меня, да так сильно, что я зашипел от боли.
– О-о. – Она быстро отодвинулась. – Я сделала тебе больно?
– Если ты такая сильная, когда голодна, – сказал я, – то что же случится после ужина?
– Подожди и увидишь, – пролепетала она, и губы ее тронула слабая улыбка.
Она встала и протянула мне руку. Я тоже встал, подошел вместе с ней к тележке и придвинул для нее кресло.
– Спасибо, любимый, – сказала она.
Я сел напротив, глядя, как она открывает блюда, на которых лежали печенье, сыр и фрукты.
– Не откроешь ли бутылку? – попросила Элиза.
Вынув бутылку из ведерка, я прочитал этикетку.
– Как, здесь нет неохлажденного красного бордо? – не подумав, спросил я.
У нее напряглись скулы, и она немного подалась назад в кресле.
– Что случилось? – спросил я.
Я старался говорить беззаботно, но меня смущало выражение ее лица.
– Откуда ты знаешь, что это мое любимое вино? – изумленно спросила она. – Я никому не говорила, кроме матери. Даже Робинсон не знает.
На протяжении нескольких секунд я пытался придумать ответ, но вскоре понял, что такового быть не может. Я вздрогнул, когда она отвернула от меня лицо.
– Почему я тебя боюсь? – тихо проговорила она.
– Нет, Элиза. – Я протянул к ней руку через столик, но она отодвинула свою. – Не бойся, пожалуйста, не бойся. Я люблю тебя. И никогда не причиню тебе зла. – Мой голос, как и ее, прерывался и дрожал. – Не бойся, Элиза.
Она взглянула на меня, и, к своей печали, я увидел, что на лице ее отразился страх – ей было его не скрыть.
– В свое время я все тебе расскажу, – сказал я. – Обещаю. Просто не хочу тебя сейчас тревожить.
– Но ты меня все-таки тревожишь, Ричард. Кое-какие сказанные тобой вещи. Иногда – выражение твоего лица. Они меня пугают. – Она поежилась. – Я уже почти поверила в то…
Она умолкла с мучительной улыбкой.
– Во что?
– Что ты не совсем человек.
– Элиза. – Мой смех тоже прозвучал вымученно. – Я слишком человек. – Я сглотнул. – Просто… не могу тебе сказать, откуда я пришел, по крайней мере сейчас. В этом нет ничего ужасного, – быстро прибавил я, видя, что выражение ее лица снова меняется. – Я уже говорил тебе. Это совсем не ужасно. Просто – чувствую, что сейчас не стоит об этом говорить. Я пытаюсь защитить тебя. И нас.
То, как она посмотрела на меня, заставило вспомнить слова Нэта Гудвина о ее больших серых глазах, которые «словно могли заглянуть в самые потаенные уголки человеческой души».