Где-то я это все… когда-то видел
Шрифт:
— Прекх-х-х…
Крик резко обрывается страшным хрипом. И сразу тишина. И неестественные для этого леса тихие булькающие звуки. Слабый всхлип.
Я вижу, что Галина лежит на боку, согнув колени. Ладони сжимают шею. Из-под растрепанных волос виднеются подрагивающие кончики пальцев, они мокрые и блестят. Я смутно слышу шум далекой электрички внизу. Где-то в другой реальности есть нормальный мир, люди, дети, домашние животные. Мир без чудовищ, одно из которых стоит рядом со мной и сверху рассматривает свою жертву с хищным любопытством.
В голове отчетливо и звонко: «Вы следующий, товарищ. Ваша очередь! Не
И совсем уже дикое и не к месту: «Вас тут не стояло…»
Не стояло?
Вдруг какая-то дьявольская вспышка непостижимого возмущения обжигает мозг.
Не стояло?!!
— Н-нет…ста…Яло!!!
И с последним дурацким выкриком я отчаянно выпрямляю согнутые у груди ноги в сторону чудовища, даже не пытаясь куда-то попасть конкретно.
С таким же успехом можно было бы пнуть угол военкомата. Хоть два раза. Вселенная не вздрогнула. Убийца даже не покачнулся. Только сделал маленький шажок назад, восстанавливая равновесие.
Это конец. Без вариантов. Садистских удовольствий душегуб больше не пожелает. Финка в руке, с нее капает. Один удар и все. В рот, например, судорожно хватающий воздух. Или в глаз. Пусть даже в шею…
Долго выбирает. Запутавшись в пончо, балансирует свободной правой рукой.
И вдруг я понимаю, откуда этот струящийся шорох. Дед никак не может оттолкнуться ногой, стоящей сзади. Мешают осыпающиеся мелкие камешки!
Бешенная ярость вместе с кровью и надеждой бросаются в голову.
— С-ста…
Колени к животу…
— …Яло!!!
…Изо всех сил бью обеими стопами в ненавистное колено, на этот раз уже осознанно прицеливаясь. Колено исчезает. Финка летит в сторону и ныряет в листву кустов. По телу скользнули крючья цепляющихся пальцев. С треском рвется нагрудный карман и в пыль, блеснув, падает старинный подарок чудесного грузина из той, другой жизни…
«В опорную попал, — подсказывает в голове кто-то умудренный, — Бей, пока не встал!»
Чистый уже на животе. Руками схватился за корень, ноги скребут по макушке Залысины, пытаясь найти опору. С истошным криком, даже не пытаясь встать, я бросаю всего себя вперед когтями в сторону этого вселенского зла.
Рвать, раздирать, грызть, кусать!
Дед, как каменный истукан. Он вообще никак не реагирует на мою атаку, бесполезные толчки и царапанья. Как назойливую муху отшвыривает меня одной рукой и молча начинает подтягиваться вверх. Кажется, нашел опору под ногами.
В слепом яростном ужасе кручусь по земле, пытаясь схватить что-нибудь в руки, чтобы бить, лупить, кромсать.
Что это? Звездочка!
Хватаю сувенир двумя руками и вонзаю его в страшную кисть ненавистной руки, которая уже скребет по тропе, пытаясь за что-нибудь ухватиться. С хриплым шипением раненного зверя Дед резко выпрямляется в пояснице, хватаясь свободной рукой за болезненную царапину, делает движение в мою сторону и… теряет под ногами сыпучую опору.
Еще секунду он отчаянно пытается вернуть равновесие на осыпающемся грунте, хватаясь за ветки, извиваясь всем телом и скребя ногами по камням, потом медленно начинает съезжать с осыпи.
Последний рывок до спасительного корня — неудачно!
Я кидаюсь животом на обрыв, в самоубийственном порыве не дать ему подняться, и вижу, как Чистый зверем крутясь вокруг своей оси и шаря кругом руками постепенно разгоняется вниз. Вокруг него — набирающие силу потоки щебня и скальных обломков.
Внизу справа острым лучом нестерпимого света разрезает густеющий сумрак приближающийся товарный поезд. Старый зэк в разлетающемся пончо лохматым кубарем несется навстречу составу. Живой монстр — к железному чудовищу.
В тупом оцепенении я лежу на животе, бесконтрольно луплю кулаком по деревянному корню и вижу, как тело убийцы, подпрыгнув на уступе каменной стенки, вместе с градом мелких каменных осколков врезается в один из хопров несущегося товарняка. Отлетает обратно по ходу движения к стене и, отскочив, как биллиардный шар от борта, влетает под колеса тяжелого вагона…
Хруст. Слышу этот хруст даже вдали, даже сквозь шум отчаянно тормозящего поезда и бухание собственного сердца.
Я все яростнее в прострации бью кулаком по дереву.
Я жив.
Слезы заливают лицо, мешаясь с грязью и кровью из пробитой звездочкой руки. Острыми судорогами изводят раскаленное горло булькающие рыдания. Они как смех. Они и есть смех! Дикий страшный сумасшедший хохот!
Я жив! Жив!! Жив!!!
Сволочи! Уроды! Что вам всем от меня надо?
«Кукушка» съехала», — подсказывает сознание, и тут же сомневается, — тогда не знал бы о «Кукушке»…»
Очень быстро темнеет. Практически моментально. Странно, ведь еще так рано.
Волна покоя набегает, как обезболивающий наркотик на разорванные нервы…
Наверное, я уснул.
Нет.
Я просто потерял сознание.
Глава 21
В нашем полусанаторном флигеле, где содержатся ну, просто неуправляемые больные, появился третий пациент.
Галину успели спасти.
Несмотря на критическую потерю крови, она осталась жива. К месту трагедии вовремя подоспели те самые два инструктора, которые готовили трассу соревнований. Теперь Галина лежит в палате интенсивной терапии и находится в коме. На счастье нашего инструктора, а по совместительству — вражеского агента неведомых пока нам структур — медики туристического турнира оказались на высоте. Стоит ли говорить, что, не смотря на вечер субботы, празднично-пикниковое настроение и особый статус в лагере, два врача и медбрат в медицинской палатке даже и не думали о спиртном? Даже о пиве! Они оказались абсолютно трезвы, компетентны и во всеоружии.
Вот такое «неправильное» время! «Проклятое советское» прошлое. Будем сравнивать? Я тоже думаю, что не стоит…
Спасти-то ее, конечно, спасли, но в сознание Галина Анатольевна не приходила. Подозревали необратимую патологию мозга от кислородного дефицита.
Плёнка из чудесного «яблочка» оказалась засвеченной.
В пылу моей неравной схватки с убийцей кассета выскочила у меня из кармана штормовки и была раздавлена одним из прибежавших на шум инструкторов. Над ней, разумеется, основательно поколдовали кудесники из спецлаборатории, но добились немногого. Смутные изображения каких-то корабельных узлов, фотографии нечитаемых листов технической документации и пара размытых пейзажей живописных скал, очень похожих на обрывы Херсонеса. По крайней мере, на любительскую съемку зеваки-туриста могли претендовать только два последних снимка. Все остальное давало повод предполагать злонамеренный характер этого послания.