Где-то за Пределом
Шрифт:
– Я журналист. Хочу написать о жизни психиатрической клиники изнутри. О том, какого это – быть психом.
– У нас таких людей называют душевнобольными, – поправил директор.
– Конечно, простите.
Херш досадливо нахмурился, как преподаватель музыки, сначала увидевший молодую смазливую абитуриентку, а потом услышавший её противное безобразное пение.
– Если честно я разочарован. Вы думаете, что такая светлая мысль пришла в голову только вам, и никто до этого не писал подобные статьи?
– Понимаю, что не совершу революцию в журналистике, но я работаю в мелкой газетёнке,
– Что ж, похвальное рвение, – Херш отхлебнул кофе. – Давайте так: возьмите у меня интервью. Я отвечу на все интересующие вас вопросы, а вы напишите эту вашу судьбоносную статью.
– Нет, я хочу поведать о том, как живётся людям в стенах лечебницы, скажем так, из первых уст.
– Если я вам об этом расскажу – мне вы не поверите?
Антон неопределённо пожал плечами.
– Значит, твёрдо решили примерить на себя шкуру душевнобольного?
– Да.
– Ну, а мне что с того? – спросил Херш.
Антон растерялся, от прямоты директора.
– Статья… Я напишу про вашу клинику. Своеобразная реклама.
Херш хохотнул.
– Таким заведениям, как это, реклама не нужна. В отличие от вас в наши двери редко кто входит по собственному желанию. Обычно пациенты поступают обездвиженные, в смирительных рубашках, накачанные успокоительными. Наши постояльцы страдают тяжёлыми хроническими заболеваниями. Для большинства из них лечебница становится последним пристанищем.
Херш задумчиво посмотрел в окно, в которое было видно левое крыло лечебного корпуса клиники – прямоугольная четырёхэтажная серая коробка с зарешёченными окнами. Из своих изысканий Антон знал, что на втором и третьем этажах находились отделения для хроников, не представляющих особой опасности для себя и окружающих. На четвёртом этаже располагались изоляторы и палаты для буйных пациентов. А первый занимали учебные классы, лаборатория, функциональные и врачебные кабинеты.
Соединённые между собой надземными переходами три корпуса клиники напоминали чуть кривобокую букву «П». Переходами уже давно не пользовались. Они находились в аварийном состоянии и при большой нагрузке могли попросту обрушиться. Перекладиной между мужским и женским корпусами служило двухэтажное административное здание. Территория клиники была огорожена от внешнего мира высокой стеной из красного кирпича, поверху которой вилась спиралью колючая проволока. Во внутреннем дворе раскинулся небольшой запущенный парк с асфальтированными дорожками, беседкой, скамейками и круглым давно неработающим, засоренным фонтанчиком.
– К тому же вдруг вам не понравится наше гостеприимство, – хитро улыбнулся директор. – И вы напишите что-нибудь, что выставит меня или клинику не в лучшем свете.
– Я дам вам почитать записи, и вы сможете их отредактировать.
– А как же нести читателям свет истины? Вы сами себе противоречите.
Херш откинулся на спинку кресла, сложил руки на животе.
– Если вам больше нечего мне предложить, то допивайте кофе и попробуйте счастья в какой-нибудь другой клинике. Могу дать пару адресов, но вряд ли кому-то придётся по душе ваша затея.
Антон опустил взгляд, открыл защёлки дипломата.
– Я надеялся, что до этого не дойдёт, – сказал он, выкладывая на стол хилую пачку банкнот. – Это всё, что у меня есть на данный момент, но я согласен отдать вам гонорар за статью, если она будет успешной.
Херш удивлённо воззрился на сложенные вдвое, перетянутые банковской резинкой купюры и расхохотался.
– Вы находите это забавным? – удивился Антон.
– Похоже, я ошибся и вы всё-таки сумасшедший, раз готовы отдать последние деньги, чтобы очутиться в лечебнице. Обычно мне предлагают взятки, чтобы выбраться отсюда, а не наоборот.
Отсмеявшись, Херш уточнил:
– Вы собираетесь отдать ваши сбережения, чтобы попасть в клинику для душевнобольных, ради написания статьи, которую с большой долей вероятности ждёт провал. Я правильно вас понимаю?
– Я готов рискнуть.
– Уберите деньги. Я согласен вам помочь, но у меня будет одно условие.
Антон смахнул банкноты обратно в дипломат.
– Какое? – спросил он, заранее соглашаясь на всё.
– Вы на самом деле станете сумасшедшим.
4
Антон сидел за стойкой бара, морщась от третьесортного виски. Вряд ли в ближайшем будущем ему доведётся выпить. Аромат табачного дыма и разлитого пива въедался в одежду и волосы. В последнее время Антон часто проводил вечера в различных дешёвых кабаках, и во всех пахло одинаково.
Дюран бездумно смотрел на выключенный телевизор с заляпанным экраном. Он уже не надеялся, что Херш пойдёт ему на встречу. Когда директор заговорил о том, что Антону придётся стать умалишённым, у него голове сразу замелькали слова: шоковая терапия, трепанация, лоботомия, – всё то, что на самом деле может сделать из здорового человека овоща, пускающего слюни. Но Херш, конечно, имел в виду не это.
***
– У вас есть спросил Херш.
– Нет, – ответил Антон, и это было чистой правдой.
– Даже девушки нет?
родственники или друзья, кто-нибудь, кто начнёт поиски, если вы пропадёте на длительное время? –
У него была девушка. Её звали Майя. Он даже собирался сделать ей предложение, но она бросила его около года назад. Уже тогда он был одержим идеей попасть в клинику. Тратил кучу денег на крупицы трудно доступной информации. Причём, трудно доступной она была не из-за того, что имела какую-то ценность, а скорей наоборот, потому что была никому не нужна. Антон часто уходил ночами, общался с бывшими заключёнными и людьми, официально выписавшимися из психбольниц.
Как-то Майя застала его дома, распивающим абсент с неприглядного вида бродягой, который ко всему прочему облапал её зад перед уходом. Это стало последней каплей. Майя предъявила чисто женский аргумент: или я, или твои безумства. Тем же вечером она ушла.
– Нет… Девушки нет.
– И вы никому не рассказывали о своей идее? – продолжал допрос Херш.
– Ни одной живой душе… Хотя нет, теперь вы в курсе.
Директор одобрительно хмыкнул.
– Похоже, вы скрытный человек.
– Возможно.