Где ты, маленький "Птиль"
Шрифт:
Мы с Оли довольно легко нашли квартирку а, Рука и вручили Финии ключи от клуба. Финия плакала, обнимая а, Рука, совершенно нас не стесняясь. А он смущался и краснел.
— Спасибо, — сказал он мне, провожая нас. — Спасибо, что вы успокоили Финию. — А сама она обняла теперь уже и меня, продолжая тихо всхлипывать, вроде бы уже по поводу того, что я и папа — улетаем на Землю.
О визите к Латору я уже и не говорю: это был какой-то смерч общей радости. Мы встретились вновь. Войне — конец. Он, Латор, почти в полной форме. А так, как Мики, именно Мики, летала, вопя, по квартире, я вообще не видел, чтобы летали: сумасшедшая какая-то акробатика!
…Что я могу сказать о том, как мы с Оли планировали — одни в огромном небе. Вряд
11
Малигат умирал.
Еще неделю назад, стоя среди острых зубцов отвесной скалы над морем, он почувствовал, что ему пора уходить. Не сейчас, не в этот момент, час или день — но пора. Он ничего не знал об акте капитуляции, но что-то подсказывало ему, что пока над Политорией хотя бы немного парит дух Горгонерра, он, Малигат, уходить не должен. Потом вернулись его воины, принеся весть о победе, но он и так знал, что победа свершилась, и не это было для него сигналом к уходу. Ему нужно было ощутить именно акт капитуляции, хотя ощущение это не переходило для него в слова, ни даже в мысли.
Теперь он знал, что уходить пора.
Он объявил об этом племени, попросил вынести в центр деревни свое легкое большое деревянное ложе, накрыть его шкурами животных и положить на шкуры его оружие. Своими руками из других шкур он создал некое подобие длинной и высокой подушки, опершись на которую плечами, он полулежал теперь, окруженный воинами и женщинами своего племени и нами. Мы прилетели, радостные и веселые, ничего не зная о тяжкой церемонии. Нам сообщили об этом, и мы сникли. Друг Малигата Ир-фа, Орик, Рольт, Сатиф, Пилли и Оли и мы с папой — все были мигом смяты, перестроены, переиначены напрочь этой тяжкой вестью. До того, как Малигат сам возлег на свое ложе, видеть нам его не полагалось.
…Он лежал, высокий, стройный, худощавый и абсолютно спокойный в обычной своей одежде, без единого украшения. Как и его оружие, они лежали рядом с ним.
Не было ветра, солнце было мягким, совсем не палящим, молчали птицы, и даже журчание ближнего ручья можно было услышать, только специально к нему прислушиваясь.
Все стояли вокруг ложа Малигата в полной тишине, никто не шевелился и не смотрел на него, пока он не поднял высоко руку и не заговорил, так и держа руку высоко и прямо над своей головой — все время, пока звучал его ровный голос.
— Земляне, политоры и моро! — произнес он. — Я ухожу от вас. Так мне велят жилы моего тела, моя голова и мое сердце. Я рад, что все вы рядом со мной и помогаете переносить мне горечь от того, что я ухожу вдали от своей родины, на чужой земле. Живите в мире, руководствуясь законом доброты. Это самый важный и главный закон, выше его — нет ничего. В далекие времена, когда я был лишь частицей воздуха, воды или камня, — добрые существа перенесли на своих машинах погибающих моро на землю Политории. Когда-то, может быть и по нашей вине или глупости, мы потеряли свою землю, свою планету. Это — навсегда, и единственное, что может не дать погибнуть самим моро, — это наша смелость, честность и доброта. Знайте об этом, моро, и верьте мне. Скоро земляне, которых я полюбил, улетят на свою Землю. Пусть политоры, земляне и моро всегда помнят, что они вместе задушили страшную войну на Политории. Я знал, что вы победите, но я хотел видеть и чувствовать это. Я это видел и почувствовал. И только теперь я могу и должен уйти. Я слышал, что маленький корабль землян полетит сначала не сам, а внутри большого корабля политоров. Потом в далеком небе они разойдутся, и земляне полетят на Землю сами. Но прислушиваясь к себе, я услышал, что скорее всего корабль политоров полетит и дальше вместе с землянами на Землю, чтобы многие земляне могли положить руку на плечо политорам, а политоры землянам. Если так и произойдет, я хочу, чтобы среди политоров был хотя бы один моро. Я хочу, чтобы этим моро был Олуни. Олу-ни будет лететь через огромное небо и смотреть в него, смотреть внимательно. Может быть, он увидит планету, где никого нет, но есть воздух, деревья, животные, трава, вода и камень. И если Чистому Разуму политоров будет угодно, они перенесут на своих кораблях всех моро Политории на эту планету. Эта планета не станет родиной моро, но это будет их планета, их — и ничья больше. Моро не будут чужими на чужой земле. Моро будут жить на новой и только своей земле. Пусть Олуни возьмет с собой свою невесту Талибу. Пусть мужчина и женщина моро увидят планету, на которой родятся их дети.
Я хочу, чтобы вождем моро, когда я уйду, стал — Олуни.
Я сказал вам все, моро.
Теперь я должен уйти.
Я, ваш вождь Малигат, хочу проститься с вами.
Медленно моро и мы один за другим подходили к Малигату и склонялись над ним, а он мягко и спокойно глядя на каждого, касался пальцами его лба.
Когда я поравнялся с Малигатом, он тоже прикоснулся пальцами к моему лбу и вдруг неожиданно для меня погладил меня по голове.
Я, сжавшись, сделал три шага в сторону, уступая место следующему за мной, и вдруг почувствовал, что сейчас расплачусь, разрыдаюсь и брошусь со всех ног куда попало — в лес, в скалы, к морю… Но, не знаю уж как, я сдержался: Малигат без единого слова приказал мне это.
Долго и медленно проходили моро, прощаясь с Малигатом. Очень долго и медленно. Последним подошел к нему Олуни. Малигат коснулся пальцами его лба, потом положил свою руку Олуни на плечо, слегка сжал его и мягко оттолкнул от себя. Олуни, опустив голову, отошел.
Все, кто стояли вокруг ложа Малигата, стали медленно отходить назад и встали большим кругом, освободив пространство между собою и вождем. Все, что застыло в этот момент в нас и вокруг нас, — застыло как бы еще, еще сильнее, как затвердело. Малигат, слегка приподнявшись, обвел всех стоящих спокойными глазами, потом взгляд его скользнул полукругом по деревьям и скалам, после обратился к небу, и наконец Малигат снова легко опустил плечи на свое ложе и закрыл глаза.
Медленно снова он поднял абсолютно прямую руку вверх. Застыло небо, едва-едва уловимый звук журчания ручья смолк совсем…
Я увидел, как медленно, очень медленно Малигат начал опускать свою прямую вытянутую руку вниз. Она опускалась ровно, как бы тихо и едва заметно скользя в воздухе, и вдруг, где-то на полпути, внезапно остановилась и резко упала на ложе.
Малигата не стало.
12
Я стоял на вершине той самой скалы, на которой, казалось, сто лет назад впервые увидел Малигата с Сириусом на руках, не зная еще, что это великий вождь.
Скоро вечер должен был перейти в ночь, и море неярко светилось внизу.
Торжественное пиршество в связи с уходом Малигата началось днем и тянулось медленно и долго.
Когда же начались ритуальные танцы, я — не сразу — тихо забрал фонарь и лазер и незаметно для остальных ушел к морю: мне хотелось побыть одному. Будут мои волноваться или нет, — я не подумал, скорее всего потому, что уходил ненадолго, да, может, они не заметили, что я ушел: на проводы Малигата прибыли моро из других племен, народу было полно, толпа. Как они заранее узнали, что Малигат уходит, и успели к этой тяжелой церемонии, — я понятия не имел. Да, в такой толпе (да еще половина из них танцевала) трудно было меня отыскать, но можно было подумать, что я здесь, никуда не делся. А если вдуматься — когда меня буквально потянуло сходить на эту скалу — мне и в голову не пришло предупредить своих, считай — отпрашиваться, последнего мне уж вовсе не хотелось, не ребенок.