Где ты теперь?
Шрифт:
– Ну, мы же вместе? Разве не так?
Хавстейн отвел взгляд. Посмотрел вперед. Его вниманием полностью завладел фьорд. Я не мог угадать, о чем он думал. Мы обособлены, а хорошо это или плохо, я сказать не мог. Если это вообще имеет хоть какое-то значение.
– Так. Мы все – вместе. И поэтому должны быть счастливы.
– Ясное дело.
– Матиас, а тебе не кажется это странным? Ты только подумай: нас пятеро, всем за тридцать, и никто из нас не женат. Ни у кого нет семьи. Детей.
Я подумал об НН.
– Наверное, брак – лишь лекарство от одиночества, или, может, мы какие-то особенные. Исключение из правил.
– Нет, – ответил он, – таких, как мы, множество. Не сосчитать сколько. И все мы в равной мере одиноки или вообще не одиноки, и в этом-то как
– Может, в мире уже достаточно семей?
– Семей не может быть достаточно. Никогда. – Он отвернулся. – Страх сближения, Матиас. Мне об этом рассказывал один профессор в Копенгагене. Страх слишком сблизиться с другими. Именно он заставляет нас слегка отодвигаться в сторону, когда в автобусе кто-нибудь садится рядом. Это страх общности, страх смерти.
Я не совсем понимал, к чему он ведет, и попытался было что-то ответить, но Хавстейн опередил меня и сменил тему:
– А ты знал, что в шестидесятых сюда приезжали американцы, чтобы потренироваться перед полетом на Луну?
– А разве не в Исландию?
– И сюда тоже.
– Ты уверен?
– Конечно. Я сам его видел.
– Кого?
– Армстронга. И Олдрина.
– Здесь, на Фарерах? Когда?
– Ну-у, где-то в середине шестидесятых. По-моему, летом шестьдесят седьмого. Они были в Слеттаратиндуре. Мы ехали туда на рыбалку или возвращались с рыбалки, точно не помню. На озеро Эйдисватн. С друзьями. И тут мы увидели у обочины целую колонну машин.
Я не мог понять, верить ли ему, правда ли то, что говорит Хавстейн. Прежде я об этом не слышал. Возможно, так оно и было, просто это хранили в тайне, о которой знали всего несколько человек и которую по разным причинам утаили от биографов. Или может, он сказал это, чтобы отвлечь меня от того разговора, не хотел меня расстраивать за два дня до нового тысячелетия. Ничего страшного. Все равно приятно такое слышать.
– Там было человек пятьдесят, – продолжал он, – и все с большими рюкзаками, чемоданами, оборудованием. Они тащили все это наверх по гравию, в горы. Мы тогда пошли следом, но на порядочном расстоянии. Старались держаться подальше, чтобы нас не заметили. Лезли они долго, потом остановились и начали что-то устанавливать. Толпа людей, и непонятно, зачем они туда пришли. А потом, когда народ немного расступился, мы увидели двух астронавтов в огромных скафандрах, они, пошатываясь, выполняли разные задания, но какие именно, сложно было разглядеть. Помню, у одного из моих приятелей оказался при себе бинокль, и мы смотрели в него по очереди. Укрывшись в траве, мы подглядывали за ними. В конце концов, астронавты сняли шлемы, и мы увидели их лица. Там был Армстронг. Я абсолютно в этом уверен. Память на лица у меня хорошая, поэтому через два года я с легкостью его узнал.
– Ты и Олдрина видел?
– Наверное. Не уверен. К нему я особо не присматривался и не запомнил.
– Как и многие другие, – ответил я.
– Смотри, – сказал Хавстейн и махнул рукой, – вон там.
Я поднял голову и увидел прямо перед нами Ранндалур, она и впрямь была похожа на пирамиду, только поросла серой травой и покрылась грязной тонкой снежной коркой. Гора возвышаясь над поворотом в Клаксвик, напоминала многоэтажный торт, который, ярус за ярусом, слой за слоем, возводила природа или клаксвикские викинги. Чтобы увидеть ее округлую вершину, мне пришлось откинуться назад, так что я чуть не поскользнулся. Я пожалел, что у меня нет фотоаппарата, это стоило заснять на пленку. Но я никогда не брал с собой фотоаппарат, ни в одно из путешествий. Ну вроде как если я даже и сделаю снимки, кому мне их показывать?
Мы отвернулись и пошли к остальным, хотя спиной все равно словно продолжали чувствовать эту гору, оставшуюся там, позади. Паром начал причаливать, и мы сели в машину. Потом грузовой трап опустился, и мы, съехав по нему, очутились в Клаксвике. Вылезли из машины и договорились встретиться с Хавстейном через пару часов. Ему надо было
В 1994-м, когда местное население окончательно разъехалось, правительство выделило средства на постройку этого центра. Хавстейн настаивал, поэтому денег дали много, и если даже мы, в Гьогве, чувствовали себя отрезанными от мира, то с Мюли все равно было не сравнить. До 90-х годов там даже не было дороги, и жители добирались вертолетом или на пароме до соседнего острова, потом – до моста на Бордой, а там оставалось пять-шесть километров до Клаксвика.
От причала мы побрели вниз, до улицы Нолсойар Паулс Гета, нашли там пекарню и перекусили: я взял булочку и «Веселую Колу», а Палли, будто опасаясь не успеть до наступления нового тысячелетия, в два укуса съел пирожное «Наполеон». Потом мы опять пошли вниз по улице, пока не набрели на магазин через дорогу. Анне и НН вдруг взбрело в голову купить мне новую куртку: я, мол, хожу в той же легкой куртке, в которой приехал летом, без подкладки, карманы у нее уже отрываются, и даже когда я застегиваю молнию до подбородка, все равно мерзну. Дни моей куртки были сочтены, я в ней насмерть замерзну, мне уже надоело ощущать, как коченеет спина и холодок ползет по рукам.
Куртку мы выбрали быстро: мне было все равно, как она будет выглядеть, лишь бы грела, поэтому я положился на Анну и НН, и через некоторое время НН отыскала коричневую толстую шерстяную куртку на двойной подкладке, с огромным воротником с костяными пуговицами. В ней я был похож на капитана. Или рулевого. Только вот рулить я не умел.
Я засунул руку в карман той куртки, которая была на мне, нащупал конверт с деньгами, но НН меня опередила. Она что-то сказала продавщице, та кивнула в мою сторону и отодвинулась от кассы, а НН повернулась ко мне и положила руку на мой потертый конверт.
– Не беспокойся, она вышлет Хавстейну счет.
– Почему? – сконфуженно спросил я. – Не хочу, чтобы Хавстейн платил за меня.
– А он и не будет. Ему эти деньги возместят.
– Кто? – спросил я обеспокоенно.
– Государство.
– Государство?
– Да, – ответила она, протягивая мне сверток с курткой, – надевай. Тогда уж сегодня точно не будешь мерзнуть.
– Большое спасибо.
– Благодари не меня, – засмеялась она, – благодари Фареры.
– Или Данию, – подал голос стоящего позади Палли.
– Да, именно, или Данию. «From Denmark with love». [77]
Фареры принадлежали Дании, и ежегодно Дания выделяла Фарерам миллиард, Фареры оказывали денежную помощь Хавстейну, а Хавстейн – мне, поэтому я, можно сказать, был застрахован.
А потом мы вышли из магазина.
Мы прогулялись по Бискупсстедгета, мне показали достопримечательности Клаксвика, мы посмотрели порт, обошли все магазины, кафе и видеопрокаты, мы шли вместе с НН, по-моему, говорили про новый год, а немного позади следовали Анна и Палли, они были увлечены беседой, разговаривали, наклонившись друг к дружке, смеялись. Хорошее это было время, и мне подумалось, что, может, наступающий год будет не таким уж и плохим, все не так безнадежно, как кажется, даже самолеты с поломанными двигателями смогут приземлиться в давно закрытых аэропортах, надо только стиснуть зубы и научиться планировать.
77
«Из Дании с любовью» (англ.).