Где заканчивается человек
Шрифт:
Самтер капитулировал через два дня, когда узнал, что помощь не придёт. Единственное условие, которое поставил капитан форта на переговорах — это салют в честь американского флага. Сто снарядов должно было быть выпущено в воздух.
Но во время стрельбы одна бомба разорвалась прямо в орудии, убив двух солдат. По иронии судьбы они оказались первыми жертвами войны. Потому что при двухдневной бомбардировки форта не погиб ни один человек.
В ответ Линкольн объявил Конфедерацию мятежниками и начал морскую блокаду побережья южных штатов. Это было плохое
Так я оказался в армии.
Мне не хочется подробно останавливаться на этом эпизоде, хоть он и был ключевым моментом моей прошлой жизни. Война — интересное занятие. Во всяком случае была такой раньше, в мое время. Тактика, стратегия — это искусство. Единственным минусом было неминуемое присутствие смерти, а значит безвыходное «никогда» было сутью и телом войны. Каждая смерть — это тысячи упущенных возможностей, которым не суждено случаться никогда, сколько бы ни прошло эпох. И это отличие войны от игры в войну делало её для меня бессмысленной и страшной. Мне нравится война, когда она понарошку.
Помню сражение 21 июля в Виргинии у железнодорожной станции Манассас, когда северяне свалились на нас ночью будто из-под земли. Я тут же был ранен в руку. И если бы это не были плохо обученные вчерашние рабочие, которые не знали с какой стороны браться за винтовку, то я навсегда превратился бы в упущенную возможность.
На неделю я попал в лазарет, где помимо лечения, измерили мои антропометрические данные. Врач с нескрываемым удивлением сообщил, что рост мой составляет 212 сантиметров.
И именно тогда я впервые серьезно отнёсся к этому факту. Получалось, что со своего пятнадцатилетия я рос почти на дюйм в год. Я подивился, но не придал этому значения.
А через два месяца в моей жизни случилась своя сецессия.
Совсем не хочу описывать утро, полное крови и страха. Мерзость войны во всём своем величии — это когда сражение идёт не на равных. Я чудом сумел скрыться. Не знаю, преследовали ли меня, но я ломился через лес, одержимый только желанием жить, спиной ощущая направленные на меня ружья.
Я выскочил на берег небольшой бухты, где посередине безмятежно качался на воде чайный клипер. Ноги подкосились, и я кубарем скатился к воде. Это отрезвило меня. Погоня, если и была, давно отстала. С немалым удивлением понял, что винтовка все это время болталась у меня за спиной.
Я взял её и успокоился ещё больше. Пасторальный пейзаж так контрастировал с моим душевным состоянием, что умиротворение рухнуло на меня как лавина, до головокружения, до сладкой рассеянности. И мне оставалось только поддаться ему.
Не знаю, сколько я так просидел. Клипер не подавал признаков жизни. Притопленная у берега лодка говорила, что его команда сошла на сушу. Я почти не сомневался, что они были контрабандистами. Это открытие стало последним звеном, которое заставило меня действовать.
На борту не оказалось никого, и только тепло на камбузе говорило о недавнем присутствии человека. Я тщательно проверил все каюты и трюм. Запас провианта был приличный, тем более для одного.
Когда я выбирал якорь, с берега донеслись удивленные, а затем и гневные крики. А после — выстрелы. У воды яростно махали руками пятеро. Если бы у них была вторая шлюпка, то мне ни за что было бы не осуществить задуманное — одного человека слишком мало для быстрого управления кораблем, пусть даже таким небольшим и юрким, как чайный клипер.
Паруса распустились, поймали легкий ветер. Я метнулся к штурвалу, пригибаясь от пуль. Корабль медленно развернулся кормой к побережью и поплыл, навсегда унося меня от войны, от страны и от брата. И в криках чаек мне чудилось «никогда»…
Через много лет я смог узнать судьбу Ангуса. Наверное, он как-то прознал, что случилось со мной. Потому что в том же году он совершил самоубийственный поступок — вытащил из воды корабельный якорь весом под тонну. Будто пытался остановить меня… мышцы его гудели от усилий, и он рвал их, только бы выдернуть этот чёртов якорь! Я до сих пор представляю себе эту сцену и не могу удержать слёз.
Ангус Макаскилл надорвался и навсегда покинул цирк, уехал домой, в нашу родную Новую Шотландию… где через несколько лет умер, в богатстве и почёте.
Он так и остался навсегда непревзойденным, самым сильным человеком на земле.
Клипер нёс меня многие дни. Сильно повезло, что я ни разу не попал в шторм и не встретился с другими кораблями. Навигация была для меня сравни алхимии, потому я ориентировался лишь на компас, судя по которому меня несло на юго-восток. Очень долго.
Я думаю, что мало кто решил бы вот так сбежать. Большинство, угнав корабль, спасая свою жизнь, просто приплыли бы в ближайший порт — США или КША, кому что нравится. Но я ушёл, потому что рос. Тогда, в лазарете я не до конца понял, что это значит, но потом… осознал, что расти я не перестану. А значит скоро обгоню Ангуса, и Барнум придёт уже за мной. А за ним будут приходить и другие. На улице мне будет нельзя ускользнуть от всеобщего внимания, мои поступки будут восприниматься только через призму моей внешности.
Ангус наслаждался этим вниманием, но я уже привык к другой жизни. Я работал и учился не для того, чтобы демонстрировать свои размеры. Я был человеком.
Может, кто-то скажет, что я струсил, сбежав от трудностей. Но трусость — это когда сбегаешь от проблем, которые можно решить. Но когда сама жизнь является беспросветной проблемой… «Никогда» слышалось мне в плеске волн.
Я не знаю, на какой день морской качки впереди показалась земля. Запасы пресной воды подходили к концу, и причалить было просто необходимо. Я опасался, что земля окажется побережьем Африки, но нет, всего лишь крупный остров и, кажется, безлюдный. Пока я бродил по чаще в поисках ручья или родника, пока наконец после долгой качки ноги мои ступали по твёрдой почве, понял, что никуда отсюда не уплыву. Чего ещё мне искать? Пусть герой Дефо в моем лице станет реальностью, почему бы нет?