Гекатомба

Зурабян Гарри

Его возбуждал запах и голос ночи. Из глубин подсознания, из памяти хромосом пробуждалось и рвалось наружу его первобытное, дикое естество. Он чувствовал себя наполненным до краев восторгом и страхом, одержимостью и смирением, бунтом и умиротворением. С тех пор, как он встретил Аглаю, невольно попав под ее влияние, Димка стал замечать вещи и явления, которым ранее не придавал в жизни абсолютно никакого значения.

Вот и теперь, сидя в кабинете, ожидая окончания рабочего дня, бестолкового и шутоломного, Осенев совсем не испытывал прежней радости от того, что завтра ему вновь возвращаться сюда: читать письма, готовить в номер материал, мотаться по городу, встречаться с людьми, - одним словом,

выполнять косметические операции по приданию человеческому обществу "а-ля двадцатый век" сколько-нибудь удобоваримого облика. Зазвонил телефон. С кислым выражением лица он нехотя поднял трубку.

– Осенев, слушаю, - голос усталый и безразличный.

– Звонарев, докладываю.

– И ты, Брут?

– Достали?
– понял Юрка.
– А как ты хотел? Слава, брат, вещь утомительная.
– И ехидно осведомился: - Доступ к телу продолжается? Я не опоздал?

– Юрка, - уже смягчившись, поинтересовался Димыч, - ты вообще-то в курсе, что в жизни не только трупы встречаются, но и живые люди?

– Я живых людей престал замечать, когда в угрозыск пришел. Нет их, живых, Димыч. Только трупы - живые и мертвые.

– А ты тогда кто?

– Я? Мент поганый!
– бодро откликнулся друг.

– И что тебе, мой самый лепший и поганый мент, от меня надо?

– Поговорить.

– А санкция прокурора у тебя есть?

– Ага, - засмеялся Юрка, - "Макаров" его фамилия. Устроит?

– Ладно, хорош трепаться. Я уже пошабашил и рву когти, пока меня Альбина не приработала. Она мне сегодня тайм-аут дала. Так что я уже бегу, а ты давай подгребай к нам, часам к восьми. Пойдет?

– Если все тьфу-тьфу будет, то да.

– Тогда ждем. Пока.

Услышав гудки отбоя, Осенев положил трубку, собрался и, стараясь незамеченным проскользнуть мимо кабинета главного редактора, вышел на улицу.

Напротив редакции, через оживленную, широкую автомагистраль, располагался Центральный рынок Приморска. Поглядев по сторонам и, не обнаружив засевших в каменных джунглях "вьетконговцев" (гаишников), Димка перебежал на красный свет. Под ярко горящими уличными фонарями, несмотря на сгустившиеся октябрьские сумерки, сидели многочисленные торговки. Прирыночная площадь находилась в стадии реконструкции. Стихийный рынок постепенно вытеснялся белоснежными, отделанными по евростандарту, ларьками. Они являли собой яркий контраст с грязными лужами, ямами, кусками кирпичей и разноцветным бумажным мусором. Но самым разительным образом "оазисы европредпринимательства" отличались от сидящих рядом на раскладных стульях и в самих ларьках бесполых существ, с отечными, обветренными лицами и неизменными сигаретами в руках. Это были торговки, одетые в куртки, ватники, брюки и штаны, сапоги, кроссовки или галоши.

На приезжающих в Приморск иностранцев они производили глубокое, неизгладимое впечатление, для выражения которого им явно не хватало словарного запаса родного языка. Хотя по мнению державных рулевых, именно эти "бизнес-вумен", освобожденные от воспитания детей, бытовых и семейных проблем, оккупировавшие провинциальные рыночные и привокзальные площади, должны были символизировать небывалый расцвет малого бизнеса на СНГ-овских великих просторах. "Расцвет" же самих "вумен" мог стать неисчерпаемой темой для западного кинематографа ужасов. Всякие там "чужие", гориллы, Годзиллы, вампиры и маньяки со всеми своими приколами и "сюжетными поворотами" просто отдыхают!

Большинству из торговок было от двадцати пяти до сорока и старше. Глядя на их руки и лица, закаленные веселеньким приморским климатом, Осенев не раз с содроганием представлял себе последующие поколения города, зачатые этими женщинами после двенадцатичасовых "трудовых

капиталистических вахт", которых "любили" их мужчины, освобожденные от работы и зарплаты, в стылых, нетопленных, без света, тепла, воды и газа, квартирах. Но, несмотря на облупившийся маникюр, расплывшуюся косметику, хриплые голоса, увядшую кожу, ранние морщины и тоскливые глаза, Осенев любил их. Любил за искусство выживать, одержимость не сдаваться на волю "временных трудностей", за хлесткий, неповторимый юмор и даже за наивную, всепоглащающую страсть к "мыльницам" и кроссвордам. Он без дураков, вполне серьезно полагал, что они во сто крат превосходят самых элегантных и грациозных див. Легко улыбаться в глазок теле-фотообъектива, идя по подиуму в платье от Диора, зарабатывая за один демонстрационный показ тысячи долларов. Это сможет сделать любая женщина. И только наши способны улыбаться , имея пятак с пачки сигарет, глядя в беспросветное будущее, сидя по двенадцать часов на раскладном стуле в дождь, зной, снег, стужу, в бесполых и бесформенных "шедеврах", производства Китая и Турции. За миллионы можно продать душу. Но на них нельзя ее купить. У приморских "вумен" душа была. Не купленная, а Богом данная.

Дмитрий никогда не упускал случая остановиться, поболтать, узнать последние городские "самые достоверные" слухи и новости, купить какую-либо мелочевку. Чувствуя его искреннее расположение и сочувствие, женщины отвечали ему взаимностью, нередко делясь интересной и, по-настоящему, стоящей информацией. Идя по рядам, здороваясь, он увидел, как навстречу, из-за широкого стола, поднимается дородная, внушительная Баба Рая.

– Димыч, - позвала она грубым голосом, - иди сюда, дружочек мой.

Осенев подошел. Она подмигнула соседкам и, держа на отлете в пальцах-сосисках тоненькую коричневую сигарету, нагнувшись, пошарила в огромной, клетчатой сумке. То, что она вытащила, повергло Димку в смятение.

– Мы тут сложились с девчатами, решили тебя поздравить и супружницу твою. Девку, говорят, ты тихомировскую взял. Не каку-бы там фотомандель. Мужик ты - видный, Димыч, но выбор твой одобрямс! Так что, как говорится, совет да любовь.
– Она помедлила и спросила: - Ну, шо? По пять капль?

Димка, растерявшись, не знал, как поступить. Девчата положили подарок в большой пакет и теперь выжидающе смотрели на него.

– Это я должен бы вам ставить. Ладно, девчонки, завтра выставлюсь по полной программе.

Они живо разлили водку по одноразовым стаканам, разложили на хлеб сало, колбасу и соленья. Дружно выпили и закусили.

– Ты на базар че притопал?
– с набитым ртом спросила Баба Рая.
– Не стесняйся, тебе сегодня все бесплатно.

Осенев возмутился:

– Да вы что, в самом деле, девчонки! Избалуете, я каждый день женится буду.

– Не будешь!
– уверила его Баба Рая.
– От тихомировской дочки за здорово живешь не уйдешь.

– Чего так?
– засмеялся Димка.

– Да уж так!
– отрезала Баба Рая.

Через пять минут они выудили из него весь список: банка паштета, "Килек в томате", шоколадка, пиво, вяленая рыба. Еще раз клятвенно пообещав поставить "за свадьбу", распрощавшись, Димыч побежал к машине, на ходу кинув под язык предусмотрительно заготовленный девчатами "антиполицай". То ли от водки (сколько он там выпил?), то ли просто от общения с женщинами, настроение у него поднялось. Он был тронут подарком и искренними поздравлениями. Но больше всего - их деликатностью в обсуждении Аглаи. За день он наслушался столько и всего, что был приятно удивлен отсутствием интереса с их стороны. Хотя прекрасно понимал, чего им стоило сдержать себя. Торговля, базар - не столько "купи-продай", сколько многочисленные вариации на темы: