Гекатомба
Шрифт:
Гладков вспомнил "голливудскую челюсть" Буровой. Да и у мэра тоже, вон как зубки переливаются, "аквафрешем" отполированные. Оно и понятно, этим зубы крепкие нужны, они ими не кашу манную перетиратирают - друг друга и нас, убогих...
После аудиенции у мэра Валера вернулся домой раздосадованным, но приободренным. Хоть что-то выходил. Через два дня мать положили в больницу. А еще через пять - она умерла. От послеоперационных осложнений. Именно тогда Валера и осознал народную мудрость: "Даром лечиться - даром лечиться." Он настолько оказался растерян и подавлен происшедшим, что если бы не коллеги матери, сослуживцы по автопарку, не смог бы ничего сделать.
Проводить Анну Андреевну Гладкову пришли учителя, бывшие и нынешние ученики. В полном
Он вспомнил, как в последнее время часто ловил на себе ее неразгаданные взгляды. И только стоя у гроба, глядя в ее спокойное, неподвижное лицо, навсегда закрытые глаза, разгладившиеся морщинки, понял, что, оставшись без мужа, ближе к старости, она робко пыталась опереться на него, как на сильного, любимого мужчину, который был для нее живым воспоминанием о другом - некогда беззаветно любимом, но, увы, навсегда и безвозвратно ушедшем. Она робко пыталась найти возможность больше сблизиться с ним, на уровне душевного тепла и света. Ему вспомнилось, как на похоронах он рассеянно смотрел на маминых подружек - пожилых, располневших учителей, в старомодных, еще советской выделки, пальто и сапогах, ангоровых вытертых беретиках и норках, чьи зверьки, наверное, были свидетелями падения Тунгусского метеорита. Они стояли в общей массе людей, но чем-то отчетливо в ней выделяясь. В их глазах, за прозрачными озерами скорби, проступало тоже, как у матери, робкое, несмелое желание прикоснуться, обогреться, снять уродливый, холодный, звуконепроницаемый кокон одиночества, которое сродни стылым сумеркам глубокой осени.
"Мама... Мамочка... Прости меня!.. Как же тебе хотелось почувствовать на своей руке мою горячую ладонь. Не прилежность нужна тебе была, ни чисто вымытая посуда и выстиранные мной носки, рубашки, носовые платки. Тебе нужны были улыбка, лишние пять-десять минут, но отданные только тебе. И тогда, в больнице, после операции, лежа на застиранных, в пятнах крови и лекарств простынях, держа мою руку, ты все просила: "Посиди. Побудь еще со мной..." А я бежал в аптеку, доставал деньги, искал шприцы и капельницы. Господи, зачем?!! Я торопился делать для нее. А надо было торопиться к ней..."
Валера повернулся на кровати и от яркого света зажмурил глаза. До слуха, сквозь открытую форточку, донеслись звуки фортопиано. Пятиэтажка, в которой на втором этаже находилась квартира Гладковых, вплотную примыкала к частному сектору. Он знал, что в одном их ближайших домов живет необычной внешности девушка. Валера не раз наблюдал с балкона, как она приходила в расположенный на первом этаже их пятиэтажки магазин в сопровождении огромного черного пса. Недавно он услышал разговор подъездных кумушек: они живо обсуждали ее игру на пианино. Он удивился и не поверил. Девушка поселилась в этом районе восемь лет назад. Ходили слухи, что она обладает сильными экстрасенсорными способностями. Ее родители были врачи, а сама она - слепой. Разве
С момента смерти мамы прошло чуть больше полгода. Боль утраты нехотя, но постепенно отступала. Однако, случалось, ему на глаза попадались ее вещи. Он вздрагивал и замирал, сжав зубы и пытаясь погасить всплеск скорбных и печальных эмоций. Острая, как стилет, тоска начинала по живому кромсать душу. В такие минуты ему хотелось бежать прочь из дома. Но не к людям, а куда-нибудь в лес, в горы, к морю. Туда, где первозданный мир природы готов был бережно принять на покаяние и успокоение израненную людскую душу, чтобы омыть и исцелить ее своим покоем и тишиной, утолить жажаду чувств и страстей мудростью и красотой. Но вокруг были здания, люди, машины, нужные и ненужные вещи. Вокруг был равнодушный, безликий, перевитый пулеметными лентами проблем город, от которого нельзя было уйти, но в котором было так одиноко.
– Все, баста!
– вслух проговорил Гладков, переодеваясь.
Еще умываясь и завтракая, он решил круто изменить жизнь и теперь, готовясь к предстоящему, загорался все большей решимостью.
Валера вышел на балкон, жадно вдохнул свежий, утренний, августовский воздух, пока не разбавленный потоками раскаленного южного зноя. Вернувшись в квартиру, открыл шкаф, выбирая одежду. На глаза попался старый свитер, с кожаными латками на локтях. Вчера за два месяца выдали зарплату. Он почти Крез из Лидии! Но новый свитер может подождать. Сегодня он не будет думать о тряпках. Ему предстоит выкупить самого себя из рабства одиночества. И с этой уверенностью он в приподнятом настроении покинул квартиру.
Вначале Гладков поехал на базар, хотя скопления большого числа людей действовали на него удручающе. После смены на раздолбанном "Икарусе", которые в парке иначе, как "скотовозы" и не именовали, большого желания посещать многолюдные места у него не возникало. Но на базар его влекла необходимость. Ему предстояло идти в гости в незнакомый дом. И заявиться туда с пустыми руками было для него выше сил и ниже собственного достоинства, ни говоря уже о просто хорошем тоне и воспитанности. Что подарить слепой? Вот этого Валера совершенно не знал. На каком-то интуитивном уровне он сразу отказался от цветов и кондитерских изделеий. Гладков медленно шел между рядами с товарами, сосредоточенно и внимательно их обозревая. До него не сразу дошло, как в окружающем пространстве что-то неуловимо изменилось. Только через несколько мгновений он понял: базар настороженно затих. Валера поднял голову и в упор встретился взглядом с ... Буровой.
Главарь администрации, то бишь, мэр и его многочисленная свита, улыбаясь, переговариваясь и жестикулируя, шли прямо на него.
– Базар шерстят, стервятники, - услышал он приглушенный голос торговки.
– Забодали с этими праздниками, - откликнулась другая.
– И ведь сколько денег на ветер спустят. Лучше б нашим мужикам задолженности по зарплате выплатили, а старикам - пенсии.
– Инспекцию устроили, заразы, - продолжала первая.
– То бандюки обирали, теперь менты и эти крысы исполкомовские.
– И не говори! Когда они уже нажрутся и нахапаются? Вроде православные все, а рук, как у Будды, по десять штук.
Мэр остановился рядом с Гладковым и, следуя популярной новой моде, решил в его лице "пообщаться с народом".
– Вы, молодой человек, наш, приморский?
– Дружески-покровительственным тоном спросил мэр.
– Как вам рынок, цены, обслуживание?
– Приморский, - ответил Валера и едва удержался, чтобы не добавить: но не ваш.
– Родной базар очень люблю, цены нормальные и обслуживание хорошее.