Гексаграмма
Шрифт:
— Конечно, — ответила Тэмила, — мы и есть семья! Здесь мы как братья и сестры, а в горах живут наши родители, дядья и тетки. Там совсем по-другому, но тоже очень хорошо.
— Хотел бы я побывать там! — воскликнул Альфонс.
— Я с радостью тебе все покажу, — улыбнулась Тэмила. — Тебе нравится драмма?
Драммой назывался местный слабоалкогольный напиток на основе молока. Сперва Альфонсу пришелся не по душе, но, выпив из вежливости пару небольших чашечек, алхимик вполне его распробовал. Не крепче пива, но гораздо приятнее, и в голову так не ударяет.
— Очень.
— Тогда
— Конечно, — отвечал Альфонс, чувствуя, как вокруг разливается золотое сияние пустыни. — Конечно…
История 5. Мэй. Общинный дом нахарра и Центральный рынок
На пиру у нахарра Мэй не понравилось. Сначала она была ошеломлена тем, что им рассказал Иден, и прижимала к груди надколотую руку, словно боясь лишний раз посмотреть на собственную ладонь. Потом немного оттаяла, стала оглядываться по сторонам. Еда пришлась ей по вкусу — нахарра прекрасно готовили как синские, так и чужеземные блюда. Понравилось ей и то, что молодые парни-нахарра весело и по-простому говорили с ней. Поначалу даже драмма показалась вкусной, но старик Иден, который усадил ее рядом с собой — Альфонс оказался напротив, через стол — отставил кувшин прочь и сказал:
— Не стоит, барышня Мэй. Девочке твоих лет может стать нехорошо.
От этого «девочке твоих лет» вдруг стало тошно. Сразу припомнилось и то, что в кабинете Иден говорил, в основном, с Альфонсом, а не с ней; и то, что в гости Тэмила тоже звала ее только за компанию; и что все эти люди вокруг — незнакомые, и, хоть и молодые, но совсем взрослые, а у нее тут никого нет. Даже Чжэ уехал в лагерь Лина для подготовки противоалхимического отряда. Не то чтобы общество Чжэ можно назвать интересным — он никогда не заговаривал с ней — но, по крайней мере, он был примерно ее возраста…
— Не расстраивайся, — сказал ей старик Иден, словно прочитав мысли. — То, что ты считаешь своей бедой, исправится через год, два… То, что ты считаешь другой своей бедой — твоя женская суть — не уйдет, но это и не беда.
— Откуда вы знаете? — пораженная, спросила Мэй.
— Ты смотришь, как юный Альфонс разговаривает с моей внучкой, и у тебя краснеют щеки и сжимаются кулаки, — чуть улыбнулся старик. — Ты жалеешь, что нельзя сразиться с Тэми врукопашную. Но у тебя еще все впереди. Года через два ты поймешь, что у всякой женщины — своя сила.
Иден не вовремя вспомнил про Альфонса и Тэмилу: Мэй заметила, что они говорят о чем-то, склонившись головами друг к другу. Вдруг Тэмила встала, подала Альфонсу руку — он оперся на нее и пошел из комнаты, даже не взглянув на Мэй.
— Аль… — начала было девочка, но тотчас осеклась. Кричать было слишком далеко, и неловко: кроме нее, казалось, никто не обратил внимания на уход алхимика.
— Почтенный господин! — Мэй в панике чуть было не схватила старика Идена за рукав. — Куда она его повела? Мы же должны возвращаться…
Иден посмотрел на нее с грустью и ответил:
— Не знаю точно, куда именно, но думаю, что недалеко.
Мэй резко села прямо, ей сразу стало холодно. Так вот на что намекал старик, говоря про женские чары! Но ведь Альфонс эту женщину второй раз видит… Мэй вспомнила: Ланьфан говорила ей, что за ним следят люди из триады, и тоже из-за какой-то женщины, может быть, даже не одной. Что поделать — Альфонс ведь молодой, но мужчина… И в Аместрис у него тоже была девушка, Уинри… Он говорил, что она любит его брата, но кто знает…
А какая разница? Кто ей Альфонс Элрик? Никто. Она же сама ему сказала: романтические фантазии для принцесс хороши только в сказках. Хорошо было мечтать в другой стране, на том берегу пустыни, почти в другом мире. А здесь, дома, где все знакомо и привычно, сказки кончились.
Разве она не справится одна?
Бабушка Лоа вот всю жизнь одна и со всем справляется.
Мэй опустила взгляд на свои кулаки, сжатые на коленях.
— Почтенный господин Иден… Я одна возвращусь, не буду ждать.
— Не думаю, что твой спутник долго задержится, — сказал старик.
— И все-таки я пойду, — Мэй быстро встала, поклонилась. — Благодарю вас за интересную беседу и за угощение. До свидания!
Веселье за длинным столом било ключом, никто не заметил ее ухода.
Паланкин за ними еще не прислали, и это означало, что Мэй придется одной возвращаться домой по уже темным улицам Шэнъяна. Девочку это не пугало: кунаи были при ней, способность рисовать — тоже. Правда, раньше она не выбиралась на ночные прогулки, а Шэнъян многолюднее и, говорят, опаснее ночного Централа… но в нынешнем ее состоянии Мэй море было по колено. Обида, злость и чувство собственного бессилия так кипели у нее в груди, что попадись ей навстречу какая-нибудь банда — долго радовались бы потом, что ушли живыми!
Видно, и банды, и даже бродячие собаки почувствовали ее злость (а может быть, причиной было слепое везение), но никто навстречу Мэй не попался. До тех пор, пока она не решила срезать путь и пройти напрямик через Центральный рынок.
О, этот ночной базар!
Ночью торгуют не все шесть рынков Шэнъяна: так, рыбный закрывается сразу после обеда, а одежный — с закатом. Но Центральный продолжал зазывать посетителей, только закрылась часть рядов (после заката нельзя торговать сырым мясом), а оставшиеся украсились пестрыми гирляндами фонарей. В остальном же торговля шла еще веселее: еще громче кричали зазывали, еще оживленнее торговались покупатели, еще зажигательнее танцевали на перекрестьях рядов танцовщики…
Что касается посетителей, то их только прибыло: на меньшей площади было куда больше толкотни, суетни и криков, чем днем. Может быть, потому, что вино связывает ноги и развязывает языки…
Мэй случалось уже выбираться на ночной базар (правда, не в одиночку), и она всегда вспоминала пересменку обитателей леса: одни засыпают, просыпаются другие — чистят перья, выходят на охоту.
К счастью, маленькая одинокая девочка никому не показалась завидной дичью: Мэй вспомнила об осторожности и старалась держаться поближе то к одному взрослому, то к другому, делая вид, что она пришла сюда с ними.