Геммалия
Шрифт:
Так сказала она…
Глядя на ее восхитительные черты, Линблад забывает и свои ужасные сны, и убийство, только что запятнавшее его руку. Он сжимает в объятиях свою странную и прекрасную невесту. Геммалия пожирает его горящими глазами, ее алые губы взывают к поцелуям.
Ложе сладострастия ждет… витают благовонные ароматы… алебастровая лампа, страж любви, разливает мягкий свет… Скорее, счастливые любовники, забудьте о ваших терзаниях — да вознаградит вас ночь восторгов за ночи страданий столь долго остававшегося бесплодным брачного союза!
Но не успел Линдблад оказаться в объятиях жены, как его вновь охватило то же онемение; как он ни противился, глаза его закрылись, и он упал на постель, недвижный и раздавленный горем.
Оцепенение продлилось лишь миг; перед ним предстала бледная и окровавленная тень Гилфорда.
— Ты подозревал друга, — сказал он, — но теперь поймешь, что твоя ревность была безосновательна; ты хотел узнать, что за существо превратило нас в своих несчастных рабов; пойдем же, следуй за мной…
Услышав эти слова, Линдблад с дрожью ужаса пробудился — и увидел призрак друга. Тот, приложив палец к посиневшим губам, повел его за собой. Линдблад последовал за ним. Куда же?., к тому роковому месту у обители мертвецов, где он сразил Гилфорда.
Между тем, его молчаливый
Он приблизился…
Боги!.. Что за стройный белый призрак склонился над трупом?..
Этот призрак он видел в лихорадочных снах своего воображения. Но его черты?.. Это Геммалия! Разве не узнает он теперь эти глаза, горящие адской радостью, эти красные губы, налитые кровью?.. Да, это молодая красавица-гречанка… невеста могил… божество его сердца!.. Как гриф, склонилась она над обнаженным телом Гилфорда и вырывает из него трепещущие куски плоти… Чудовищное кощунство!.. ужасающее пиршество!.. В небе стоит кровавая луна, ночные птицы наполняют воздух своими жалобами, ветер яростно взметает последние листья осени — а Геммалия спокойно глядит на мужа, словно приглашая его разделить с нею восхитительную трапезу!..
Сэр Чарльз проник в тайну своего проклятого союза… Он понял, что был уничтожен одним из ужасных существ, которых считал прежде устрашающими воображение созданиями восточных сказок… Ужас раздавил его, зрелище злодейства сотрясло основы его души…
Он умирает, он медленно умирает… а его чудовищная невеста, проклятая гуль, удаляется в ночь, попирая остатки отвратительного пиршества и роняя последние капли крови Гилфорда со своих смеющихся, влажных губ.
В восточных сказках гули — это женщины-вампиры, кормящиеся мертвыми. Их изображают в виде бледных и лишенных одежды красавиц.
В одном обществе, где только что прочли «Вампира» лорда Байрона [8] , заспорили, может ли существо женского пола, столь же чудовищное, как лорд Рутвен, быть наделено всем очарованием красоты. Так родилась книга, которая была завершена в течение нескольких осенних вечеров и с которой только что ознакомился читатель. В странности избранной темы, противоречивостях сюжета, изображении кровавых ужасов постигшей героев катастрофы прежде всего повинны ее авторы. Но авторы должны заметить, что материал для повести почерпнули не в собственном воображении и что построена она на очень древних суевериях.
8
…«Вампира» лорда Байрона… лорд Рутвен — Лорд Рутвен — вампир, центральный персонаж Вампира Д. Полидори (опубл. 1819), изначально приписанного Байрону. Ко времени публикации Геммалии авторство Полидори было уже достаточно хорошо известно; но возможно, авторам важнее было сохранить имя Байрона, обладавшего в литературном сознании демоническими и вампирическими чертами.
Греки и римляне верили в ламий и стриг, женщин, которые высасывали из детей кровь и пожирали младенцев.
Гораций намекает на распространенные представления о них и одновременно осуждает подобные предметы в следующем стихе:
Neu pransae Lamiae uiuum puerum extrahat aluo.
В Септуагнинте древнееврейское слово Лилит переводится как Ламия.
Пророк Исайя, изображая опустошение, что воцарится после падения Вавилона, говорит: Вавилон станет прибежищем ламий [10] .
9
Neu pransae… aluo — Цит. из Послания к Пизонам (Искусства поэзии) Горация, в пер. А. Фета: «не таскать из утробы /Ламии съеденных ею детей невредимо живыми». Нами исправлены опечатки в латинской цитате.
10
В Септуагинте… ламий — Речь идет об известном стихе из книги пророка Исайи, в синодальном пер.: «И звери пустыни будут встречаться с дикими кошками, и лешие будут перекликаться один с другим; там будет отдыхать ночное привидение и находить себе покой» (Ис. 34: 14); в оригинале для обозначения «ночного привидения» использовано древнеевр. lilit, в Вульгате (так) — lamia.
Страх перед вампирами особенно распространен среди современных греков. Считается, что отлученные от церкви не разлагаются в могилах и выходят из них, чтобы терзать живых. Этих ужасных существ называют гулями, вруколаками и т. д.
В Германии, Польше, Австрии и Лотарингии царили те же суеверия. Здесь боялись обитателей гробниц, которые выходили из своих посмертных жилищ и нападали на тех, кто прежде был им дороже всех на земле. Как считалось, избавиться от них можно было, лишь умертвив их, так сказать, вторично; для этого следовало пронзить их сердце колом, после чего они издавали громкий крик и показывалась свежая, ярко-красная кровь. Затем им отрубали головы, тела сжигали и пепел хоронили в гробницах. Кто не знает историю Арнольда Пауля [11] и подобные ей невероятные свидетельства?
11
...Арнольда Пауля — Имеется в виду подозревавшийся в вампиризме крестьянин Арнонд Паоле из современной деревни Медведжа в Сербии, чей случай, расследовавшийся австрийскими властями в 1731 — начале 1732 г. стал катализатором «вампирической эпидемии» первой половины XVIII в. Как имя Паоле, так и название деревни часто искажались.
В Германии долго верили, что мертвые жевали в гробницах свои покровы и поглощали все, до чего могли дотянуться. Серьезный автор, Мишель Рауфф, посвятил этому вопросу трактат под названием «De masticatione mortuorum in tumulis» [12] .
В семнадцатом веке ходило много историй о вампирах и призраках; несомненно, в распространении их сыграл свою роль трактат преподобного дома Огюстена Кальме [13] , настоятеля Сеньона, и сочинения многих других столь же эрудированных авторов.
12
…Мишель
13
…Огюстена Кальме — О. Кальме (1672–1757) — французский аббат и экзегет; его книга Dissertations sur les Apparitions des Anges, des D'emons & des Esprits, et sur les Revenons et Vampires de Hongrie, de Boheme, de Moravie & de Silesie («Рассуждения о явлениях ангелов, демонов и духов, а также о привидениях и вампирах в Венгрии, Богемии, Моравии и Силезии», 1746, 3-е дополи. изд. 1751) являлась в свое время самым популярным и авторитетным источником сведений о призраках, вампирах и ревенантах.
Во все времена и во всех странах те же суеверия ужасали легковерных, заставляли ломать головы мудрецов, пытающихся объяснить все на свете, и вызывали улыбку тех, кто в поисках истины углубляется в сущность вещей.
Наш скептический девятнадцатый век весьма расположен к сверхъестественному. С распространением цивилизации возрастает и праздность; мы создаем вымышленный мир, восполняя недостаток эмоций, которые тщетно ищем в узком кругу повседневных событий. Чем больше удовольствий, тем более невероятные средства требуются, чтобы оживить пресыщенные чувства. Средь розовых кустов Багдада, под нежное журчание благоуханных фонтанов, последователь Али, уставший от радостей гарема, с вечно новым наслаждением слушает эти чудесные истории, населенные воображаемыми и фантастическими созданиями, растрачивая в их единообразной пустоте свое праздное существование.
Приложения
Из журнала «Revue encyclop'edique»
(Том XXVI. Париж, апрель 1825)
Gemmalie. Nouvelle. Paris, 1825; Ladvocat, Ponthieu. 1 vol. in-12 de 166 pages; prix 3 fr. et 3 fr. 35 cent.
Геммалия — гуль, своего рода женщина-вампир, которая по неизвестной причине задалась целью уничтожить Джорджа Гилфорда и Чарльза Линдблада, двух англичан, сражавшихся за греков. Она вдохновляет в обоих страстную любовь. Линдблад хочет жениться на ней, и она невесть почему предупреждает, что с ней он будет несчастен. Религия не благословляет их брак. Линдблад возвращается в свое имение; всякий раз, когда он приближается к Геммалии, его одолевает непобедимый сон, и ему не удается воплотить в жизнь брачный союз; наконец, он призывает Гилфорда и просит, чтобы тот разбудил его посреди ночи, дабы открыть причину непонятного сна; но в назначенный час Геммалия сама будит Линдблада и, обманув его иллюзорным видением, зовет на помощь, уверяя, что Гилфорд пытается ее похитить. Линдблад в ярости бросается на Гилфорда и убивает последнего; затем возвращается домой, но прежний крепкий сон вновь сковывает его на брачном ложе. Тень Гилфорда, однако, будит его и молча ведет к месту, где лежит труп, сделавшийся пищей ужасной супруги Линдблада, каковая умирает сама, разрывая на куски добычу. — В этой отталкивающей истории нет ни малейшего стилистического искусства, как нет и никакой изобретательности в деталях. Все читали в Тысячи и одной ночи рассказ о человеке, женившемся на гуле; халиф Гарун повстречал его, когда тот изо всех сил хлестал жену, превращенную в кобылу [14]
14
…рассказ о человеке, женившемся на гуле… кобылу — Подразумевается история о Сиди Нумане (см. выше). Поскольку эта изобилующая волшебными превращениями сказка не вошла в наиболее доступные русские издания Тысячи и одной ночи в пер. М. Салье, приведем один из кульминационных моментов:
В одну ночь Амина, полагая, что я сплю, тихонько встала, и я заметил, что она одевалась с большими предосторожностями, боясь как-нибудь зашуметь и тем разбудить меня. Я не мог понять, с каким намерением она лишала себя покоя, и любопытство знать, что она хочет делать, заставило меня притвориться крепко спящим. Она оделась и минуту спустя вышла из комнаты, не делая ни малейшего шума.
Как только она вышла, я встал, набросив себе на плечи платье мое; я имел время заметить из окна на двор, что она отворила ворота на улицу и вышла.
Я побежал тотчас к воротам, которые она оставила непритворенными и, с помощью лунного света, следовал за нею, пока не увидел, что она вошла на кладбище, соседнее с моим домом. Тогда я дошел до конца стены, оканчивавшейся у кладбища и, взяв все предосторожности, чтобы меня нельзя было заметить, я увидел Амину с Гулей.
Тебе, государь, небезызвестно, что Гули обоего пола суть скитающиеся по полям демоны. Они обитают обыкновенно в развалившихся зданиях, откуда нечаянно нападают на прохожих, которых убивают и едят их мясо. За недостатком прохожих, они ходят ночью на кладбище питаться мертвыми телами, которые отрывают.
Я был в ужасном изумлении, когда увидел жену мою с этой Гулей. Он вырыли из земли мертвое тело, в тот день погребенное, и Гуля несколько раз резала от него куски мяса, которые они ели вместе, сидя на краю могилы. Они разговаривали очень спокойно, разделяя такую жестокую и бесчеловечную трапезу; но я был слишком далеко и мне невозможно было понять ничего из их разговора, который должен был быть столь же необыкновенен, как и пища их, о которой воспоминание заставляет меня еще содрогаться.
Окончив этот отвратительный ужин, они бросили остаток трупа в могилу, которую опять засыпали вырытою ими землею. Я оставил их оканчивать это занятие и поспешно возвратился домой. Войдя, я оставил ворота непритворенными, как нашел их, и, возвратясь в мою комнату, лег опять в постель и притворился спящим.
Амина вошла несколько минут после, без всякого шума; она разделась и опять легла с радостью, как я воображал, оттого, что ей так хорошо удалось и что я ничего не заметил (Тысяча и одна ночь: Арабские сказки. Т. 11. СПб., 1842. С. 173–175.).
К данному фрагменту следует также примечание:
«Гулями Магометане называют род привидений или ведьм; они почти всегда женского рода. Гуля отличается от вампиров тем, что она питается мясом трупов, тогда как последние довольствуются тем, что выпивают кровь». Но заметим, что у арабского автора нас развлекают постоянные волшебные метаморфозы, скрадывающие ужасные картины; в Геммалии, напротив, мы только движемся к жуткой развязке, а весь томик лишен интереса, интриги и литературных достоинств. Добавим последнее наблюдение: изображая фантастических или сверхъестественных существ, следует искать их образы в верованиях народов, среди которых происходит действие. Отринув эту истину, авторы Геммалии превратили свою повесть в никчемную небылицу. — В. J.