Ген поиска
Шрифт:
Серебряков поднялся из-за соседнего стола, вежливо поклонился собравшимся.
— Благодарю, — сказал он. — Мой друг Никифор только что сравнил меня с десертом — но я слышал, что актеров моего жанра чаще сравнивают с вином: в том смысле, что мы тоже навеваем сон.
Раздался смех.
— Постараюсь в этот раз не выходить за уровень шампанского, — он еще раз поклонился и вышел к большому панорамному окну салона, тому, где стояло пианино и восседал струнный квартет.
Остановился около пианино, кивнул сидящей за ним молодой женщине — мол, с вашего разрешения, —
— Как вы, должно быть, знаете, я из Сарелии. Про нас, сарелийцев, говорят, что мы мрачные, и что наши шутки только на похоронах рассказывать. Но это неправда… к сожалению. Однажды мой дядя рискнул пошутить на похоронах, и что бы вы думали? Покойник — и тот разрыдался, сказал, что это для него слишком мрачно!
В салоне раздался смех.
— Поэтому, — продолжил Серебряков, переждав, пока большая часть успокоится, — прежде чем приехать в ваш прекрасный город-государство, я решил взять уроки того, как у вас принято шутить. А в любом деле лучше учиться у экспертов. Мой выбор пал на известного деятеля культуры, господина Гульского. Как вы можете понять из фамилии, то был голубь-генмод, очень популярный критик. Занимался в основном скульптурой, — послышались смешки, но пока еще одинокие. — Прихожу я к нему на квартиру. «Здравствуйте, — говорю, — Акакий Акакиевич…»
От взрыва хохота на этом месте заложило уши. Должна признаться, я смеялась тоже! Хотя мадам Штерн сказала бы, что шутка на самой грани хорошего вкуса.
Дальше последовал рассказ о том, как именно господин Гульский учил Серебрякова отличать хорошую шутку от плохой, и как затем Серебряков применил его советы, чтобы знакомиться с дамами — и к концу его речи даже господин Залесский, которого мне еще не случилось видеть без кислой мины, стонал от смеха и вытирал слезы платком с монограммой.
Неудивительно, что десерт — пресловутое мороженое — успел наполовину растаять, прежде чем большинство гостей им занялись.
Да, как бы то ни было, а комическим актером Серебряков оказался настоящим. Как завсегдатай театра, я понимала, что такое умение держать аудиторию не подделаешь ради «легенды»!
Может быть, и в самом деле его появление тут чистой воды совпадение? Может быть, до нашего завершения прогулки завтра ничего особенного не произойдет?..
Словно в ответ на мои мысли, дверь в салон распахнулась, и вошла одна из пассажирок — волосы в беспорядке, будто она спешно искала что-то, заглядывая и туда, и сюда. Было видно, что женщина в страшном волнении. Она подбежала к капитану, сидящему во главе нашего стола напротив Орехова, и начала что-то говорить ему, ломая руки. К сожалению, мне не было слышно, что.
С немалым напряжением памяти я припомнила, что это профессор Соколова, и что вроде бы занимается она то ли биологией, то ли генетикой. Но вот из какого она университета, вспомнить я решительно не могла.
Мне показалось, что капитан ее успокаивает и утешает, но успокаиваться Соколова явно не желала. Орехов даже встал со своего места и подошел к ним, чтобы выяснить, что там происходит.
Любопытство подначивало меня поступить так же, но я понимала, что это будет выглядеть крайне вульгарно.
Тут словно само мироздание пошло мне навстречу — вероятно, совсем потеряв терпение и расстроившись, Соколова воскликнула, больше не заботясь о том, чтобы понижать голос:
— Это не просто какие-то мыши! Это плод многолетних экспериментов! Это… это я даже не могу вам сказать, во сколько обойдется их пропажа! — затем она обернулась к Орехову и обвиняюще ткнула его пальцем в грудь. — И я взяла их с собой сюда только и исключительно потому, что вы пообещали мне условия для экспериментов! Только!
— Мыши? — сидевший напротив меня шеф насторожился, приподняв мордочку от миски с мороженым, которое он увлеченно оценивал, с виду не обращая внимания на перепалку. Правда, мне-то было заметно, что его уши поворачивались в сторону говорящих.
— Не волнуйтесь, Арина Николаевна, — тихо, но отчетливо произнес Орехов, — у нас ведь на корабле присутствует известный детектив Мурчалов. Возможно, он не откажется оказать вам помощь в поиске лабораторных объектов…
Шеф спрыгнул со стула — ему предоставили стул повыше, специально изготовленный для котов-генмодов — и вальяжно подошел к спорящим.
— Прошу прощения, но я не мог не услышать то, о чем вы говорили, — произнес он. — Я и есть Василий Васильевич Мурчалов, и рад буду предложить свои услуги.
Против воли я едва сдержала улыбку. С одной стороны, внезапное происшествие меня обеспокоило: а что если это первая ступень в зловещем плане Серебрякова? (Хотя сложно представить зловещий план, который начинался бы с кражи белых мышей.) С другой стороны, за все время работы с шефом мне не доводилось участвовать в деле, где ему пришлось бы заниматься таким исконно кошачьим ремеслом!
Шеф, конечно, и не подумал освобождать меня от обязанностей ассистентки только потому, что меня вообще-то пригласили отдыхать. Наоборот, первым делом прыгнул мне на руки (я привычно его поймала) и сказал: «Ну что же вы, Анна, пойдемте, осмотрим место преступления!»
Выходя из салона, я поймала заинтересованный взгляд Марины: ей явно очень хотелось напроситься с нами, но предлога не было. Бедная моя подруга! Сказать по чести, я бы с удовольствием поменялась с ней местами. Во-первых, за этот тяжелый и полный эмоций день я успела устать и мечтала только о том, чтобы упасть и уснуть в своей крошечной каюте. Шеф-то утром и после обеда вздремнул, а я нет.
Во-вторых, с нами, разумеется, отправился и Орехов, а мне хотелось держаться сейчас от него подальше. Не то чтобы он перестал мне нравиться или мне казалось, что он к чему-то меня принуждает, просто в его обществе возникало тяжелое, тоскливое чувство недосказанности.
Чтобы добраться до места преступления, нам пришлось спуститься на нижнюю палубу парохода. Не совсем в трюм, но туда, где располагались бы каюты третьего класса, если бы они были на «Терентии Орехове». По дороге профессор Соколова сбивчиво — она все еще пребывала в серьезном расстройстве — рассказала нам свою историю.