ГенАцид
Шрифт:
– Реакция мировой общественности меня волнует меньше всего, – отмахнулся Чухнин.
– Тебя волнуют ракеты? – понимающим полушепотом спросил генерал. – Не волнуйся, у нас есть классные специалисты-минеры, так что все секретное оружие грудой металлолома ляжет на дно. Тихо, мирно. Конечно, ничего хорошего в том, что ракеты начинены ядерными зарядами, нет, но не взрывать же их, в конце концов.
– Да хрен с ракетами! – нервно перебил генерала Чухнин. – Меня люди волнуют. Ваш танкер точно сможет всех принять?
– Ну, я этого не говорил, – потупив глаза и кашлянув, сказал генерал.
– То есть как это? – похолодев
– Видишь ли, Паша... эээ... я же тебе сказал, разговор у нас с тобой конфиденциальный. Времени мало. У нас в районе ну ни одного ледокола поблизости нет, а те, что есть, хоть ты тресни, не успеют за два часа подойти. Танкер сможет принять, если по самому максимуму, человек триста. Всё, что свыше – чревато. Рисковать всеми мы не можем. Я понимаю твою... эээ... озабоченность, но мы просто вынуждены выбирать из двух зол меньшее. Это как «Титаник», Паша. Пойми. Бабы, дети, старики идут вне очереди. Потом все остальные.
– Да вы что?! – вскричал Чухнин. – С ума сошли? Вы собираетесь из-за гребаных ракет пустить ко дну сотню живых людей?!
– А что мне делать? – закричал в ответ генерал. – У меня приказ! Эти ракеты не должны покинуть территорию России!
Чухнин уставился в пол, судорожно соображая, что он может противопоставить иезуитской логике а-ля «у меня приказ».
– Паша, – слегка смягчившись, сказал генерал. – Пойми. Решается судьба России. Это же не просто какие-то там ракеты, это... это....
Генерал не придумал ничего лучше, чем, вытаращив глаза, потрясти широко разведенными руками перед носом Чухнина.
– А ты, Паша, – продолжил он, – как глава Заполярного должен в экстренном порядке собрать людей, объяснить сложившуюся ситуацию и постараться не допустить паники. В противном случае ко дну пойдут все.
– Нет, – решительно сказал Чухнин. – Людей я соберу, но не для ваших уговоров, а для того, чтоб объявить им, что их Отечество, их Родина-мать, их Россия-матушка, святая Русь, – Чухнина немного понесло в сторону пафоса, но ему было уже все равно, – что их страна приняла кровожадное решение утопить их ради сотни каких-то там секретных ракет.
– Э-эх, нашел время геройствовать, – презрительно покачал головой генерал. – Людей-то не жалко?
– А вам? – едко парировал Чухнин.
– Жалко! Очень жалко!
На секунду показалось, что у генерала что-то блеснуло в правом глазу, возможно, даже непрошеная слеза. Левый, впрочем, остался подозрительно сухим.
– А если жалко, то.
– То что?!
– То отпустите нас в Норвегию, – выдохнул Чухнин. Генерал слегка опешил от такого, с его точки зрения, дикого решения проблемы.
– Да ты что? Паша, милый! Да меня же четвертуют, а потом на кол посадят!
Порядок пыток показался Чухнину несколько странным, но он промолчал.
– Да меня же в порошок сотрут!
– Послушай, генерал, – Чухнин злобно перешел на ты. – Ты что, считаешь свою жизнь равноценной жизни целого поселка?
Такая резкая постановка вопроса смутила генерала. Если честно, то, как всякий обычный человек, он считал свою жизнь ценнее всех человеческих жизней вместе взятых. Однако он был человеком не обычным, а военным – военных же учат, что их жизнь стоит ровно столько, сколько посчитает Родина, то есть нисколько. Дать однозначный ответ о ценности собственной жизни он не был готов.
– Слушай, генерал, –
– Каком Финнмарке?
– Это губерния Норвегии так называется.
– А-а. Нет, не выйдет.
– Да почему?
– Объект охраняется военным подразделением – у него приказ открывать огонь на поражение. И вооружены они до зубов. А у тебя бабы с вилами и мужики с лопатами. Кучу народу зазря положишь.
– Так может, им приказать не стрелять?
– Я не могу.
– А кто может?
– Только президент страны. Лично.
– Так пускай он и приказывает.
– Он уже приказал.
– Что?
– Приказал остров затопить.
– Бляха-муха! – в отчаянии закричал Чухнин. – И что у нас всё так не по-людски?
Генерал пропустил этот вопрос как риторический.
– Хорошо, генерал. Тогда выбор у тебя простой. Либо ты нас всех ко дну пускаешь, либо за кордон отпускаешь.
И, предвидя возражения генерала, тут же добавил:
– Ко второму пункту прилагается дополнение. Ты вместе с нами плывешь в Норвегию. И тогда тебя никто не колесует. И не четвертует. И даже на кол не посадит. Понимаешь? Только думай быстрее, у нас мало времени.
Чухнин устало откинулся на спинку сиденья и стал ждать. Генерал задумался. Греха на душу ему брать не хотелось – это он знал точно. А выбрав первый вариант, пришлось бы его взять. Что же касается второго варианта, то... Семьи у него не было. С женой он развелся десять лет назад. Родители умерли. Сыну было за тридцать, и генерал видел его раз в пятилетку. Впереди ждала копеечная пенсия, а если учесть, что он не воровал и взяток не брал, то и собственности у него тоже было с гулькин нос. Принимая по внимание относительно либеральные времена, КГБ его по всему миру преследовать не будет. Да и предателем его назвать сложно. Впрочем, как и перебежчиком. А мировая общественность его решение одобрит, это к гадалке не ходи. Да и российская тоже. Что же касается ракет, то фактически он за них не в ответе. Присягу он, конечно, нарушает, но... ради жизни на Земле. «Вот-вот. Ради жизни на Земле!» – подумал генерал. Именно так он мог бы закончить свою речь на какой-нибудь внеочередной сессии ООН, куда он стопроцентно будет приглашен в качестве почетного гостя. Кстати, могут и Нобелевскую премию мира дать – тем более Швеция, опять же, под боком. В общем, второй вариант был не таким уж паршивым, как казалось ему вначале, и он, вздохнув, согласился.
Через полчаса у торгового центра состоялось общее собрание, на котором Чухнин рассказал односельчанам о случившемся геофизическом казусе, раскрыл тайну военной базы и представил генерала спасителем новоиспеченных иммигрантов. Его речь пестрела красочными метафорами и сравнениями. Поселок Заполярный представал перед его жителями то «Титаником», то «Варягом», то Ноевым ковчегом, а то и крейсером «Аврора». Это слегка запутало публику, которая так и не поняла, к чему же, собственно, надо готовиться – к героической смерти, к героическому выживанию или и к тому и к другому одновременно с последующим превращением в исторический музей. Но в общем и целом речь была зажигательной и всем понравилась.