Гендальев

Секерин Николай

В будущем, когда Гендальев станет старше и огрубеет, он будет вспоминать всю это мелодраму с омерзением, а пока он летал на крыльях любви по коридорам здания «И рыба и мясо» и с придыханием звонил ей каждый вечер в заранее оговоренное время.

Соня не любила, когда её беспокоили внезапно.

– Знаешь, Витя, у меня много дел и после работы я не всегда могу позволить себе разговаривать. Если хочешь сделать мне приятно, можешь просто помочь иногда деньгами, ты же знаешь, как мало получают секретари и как дорого в наше время стоит красивая внешность.

И

он помогал ей деньгами. О, конечно, он помогал! По меньшей мере, половина каждой его зарплаты уходила на их гуляния и эту, периодическую, «помощь».

Ладно, что уж теперь, думал Гендальев, это всего лишь деньги.

Как-то раз, он случайно узнал о стоимости услуг в салоне красоты, в который ходила Соня и ужаснулся. Цены были гораздо выше, чем вся его ничтожная зарплата. Не нужно было быть математиком, чтобы прикинуть к носу и понять: она, ну никак не могла себе этого позволить, даже со всеми этими вкладами со стороны «любимого».

Она ответила ему на это так:

– А что же ты думаешь? Я вся в кредитах! Или, по-твоему, я должна выглядеть как бабка, или бесполезная лохудра? – она надула губки и рассержено продолжила. – Если тебя что-то не устраивает, Гендальев, я тебя вообще не держу, знаешь ли! Вон, таких как ты, полная улица.

– Что ты, что ты, солнышко! – бормотал Гендальев. – Да нет же, я просто… если тебе это не нравится, я обещаю больше не спрашивать! Обещаю!

– Ко мне завтра должна приехать мама, и если хочешь извиниться, как положено, можешь купить продуктов для нашего стола. Или лучше просто дать денег.

– О, конечно, Сонечка, конечно, – говорил он и отдавал последние деньги.

– И это всё? И что мне на это купить? Гречку и молоко? – недовольно ворчала Соня Щёчкина, но деньги, тем не менее, брала.

Если бы кто-то спросил тогда Виктора, что именно он ценит в Соне, он бы, скорее всего, затруднился точно ответить. Он сказал бы нечто вроде: я просто люблю её и всё. Ну, или там: сердцу не прикажешь, или что-то ещё в таком духе.

На самом деле любви там никакой не было, лишь необузданное сексуальное влечение, вкупе с голоданием в той же области. Насколько сильно способен опуститься мужчина, в своей поломанной, искалеченной психическими травмами жизни, известно одному богу. И, что тут скажешь, случай Гендальева, был далеко не самым тяжким.

Он часто звонил ей по вечерам и слышал длинные гудки, а иногда и вовсе голос автоответчика. Что делала София Щёчкина в такие моменты, он не знал, но всегда отчаянно беспокоился и ревновал. Позже она перезванивала ему и начинала диалог с контратаки: мол, зачем он ей названивал, она же говорила ему, что поедет к маме/папе/бабушке. Что у неё дел по горло и что директор завалил её работой.

Заканчивался подобный разговор всегда одним и тем же: Гендальев извинялся за свою назойливость и оправдывался тем, что очень её любит и беспокоится.

Однажды он задержался на работе по просьбе Миланы. Её нагрузил бумагами Полуоткатов, и ей требовалась помощь. Виктор никогда не отказывал своей старшей сотруднице, тем более близились его первые самостоятельные походы в суды и он рассчитывал, что начнёт он под надзором Миланы. Уж очень ему

представлялись страшными эти самые суды.

В тот день Милана дала ему документы и сказала сходить подписать.

– Но директора ведь уже нет? – удивился Гендальев.

– Нет, он на месте, иди скорей.

Войдя в приёмную, Гендальев не увидел Сони и удивился ещё больше, ведь секретарь никогда не уходит раньше директора. Он робко постучал в дверь главного и услышал хриплый, приглушённый и почему-то запыхавшийся голос Сергея Ивановича Сочного.

– Подождите!

Виктор послушно уселся в кресло и стал ждать.

Через несколько минут дверь открылась, и из кабинета директора выскочила Соня. Причёска у неё была слегка растрёпана, две верхние пуговицы на блузке расстёгнуты. Раскрасневшаяся, она сказала.

– А, это ты!

По телу Гендальева пробежал холодок. Он ощутил слабость в ногах и бессильную ярость.

– Ты что там делала, сука? – услышал он свой голос.

Но объяснение не состоялось.

Сочный крикнул из кабинета:

– Проходите, кто стучал!

Молча войдя к боссу, Гендальев хмуро положил документы на стол. Тот подписал их, не читая, и отдал обратно, а когда Виктор вышел, Сони уже в приёмной не было.

В тот день он так и не смог до неё дозвониться. Набрав номер мобильного, по меньшей мере, раз тридцать, он написал кучу сообщений с обвинениями в измене, изобличением низменной натуры Софии и прочего. А потом горько плакал и отправлял новые смски с извинениями и просьбами поговорить. Но Соня молчала, и ответила на призывы лишь на следующий день.

– Я не знаю, стоишь ли ты того, чтобы тебе вообще что-то объяснять! – начала она. – Ты мне написал таких гадостей, что неплохо было бы тебя хорошенько вздуть за это! Будь уверен, у меня есть кому постоять за меня!

Он бормотал что-то невнятное, вроде: она была у директора, и он подумал, что…

– Что ты там подумал, идиотина? – саркастически вопрошала Соня. – Вообще-то я, по долгу службы, должна владеть навыками экстренной медицинской помощи. И в тот момент, когда ты припёрся, директору было плохо! Я вынуждена была прибегнуть к массажу сердца! Это когда кулаком по груди бьют, дебил! У Сергея Ивановича проблемы со здоровьем и я ему помогала! Но что с тобой, идиотом, разговаривать, когда ты сделал свои мерзкие выводы! Ты сам просто грязный извращенец и меня ещё оскорбляешь!

Тут она пустила слезу, и Гендальев, упав перед ней на колени, принялся извиняться и целовать руки.

– Соня, прости меня, милая. Ты говорила, что хочешь новое платье! Можно я куплю его тебе в качестве извинений?

Платье оказалось ему не по карману и пришлось брать кредит в микрозайме, но разве всё это могло стоить любви такой женщины, как София Щёчкина?

В общем, любовное направление развивалось у Виктора в таком вот виде. Обожествление сексуальной женщины, придание ценности тому, что ничего не стоит и конечно страх одиночества. Стандартный набор среднестатистического мужчины, воспитанного в лучших традициях матриархата с полным отсутствием истинного мужского воспитания. Его друг и наставник из армии, Муса Джалиев, к сожалению, восполнил далеко не все пробелы.