Гендерная терапия
Шрифт:
Глава 5 Насилие: психология и терапия
До недавнего времени насилие на гендерной почве (НГП) рассматривалось как дело чисто личное, семейное. Однако в последние годы произошел сдвиг в осмыслении этого предмета, было опубликовано множество исследований, документально подтверждающих широкое распространение НГП и его серьезное влияние на женскую психику. Женские организации открыто заявили, что НГП – проблема социальная, а вовсе не личная. Были приняты законы, предусматривающие уголовную ответственность за НГП, и разработаны механизмы их исполнения. НГП подверглось осуждению на всемирных форумах, где были приняты соответствующие резолюции. Организация объединенных наций дала определение НГП и признала это явление серьезной проблемой, оказывающей влияние на личность, семью, общество и нации.
Понятие «насилие на гендерной почве» включает в себя слово «гендерной» потому, что его жертвами в подавляющем большинстве случаев становятся женщины. Насилие
Вопреки стереотипным представлениям о жертвах насилия на гендерной почве (НГП), в реальности оно может коснуться любой женщины. Среди жертв НГП есть женщины богатые и бедные, образованные и нет, замужние, вдовые и разведенные. Согласно оценке Всемирной организации здравоохранения (ВОЗ), жертвой НГП в какой-то момент жизни становится каждая пятая женщина (WHO, 1997). Другие исследования дают даже более удручающую статистику – вплоть до того, что жертвами насилия становится одна женщина из трех (Heise et al., 1995). Сегодня известно, что НГП может привести к развитию хронических психологических и физических расстройств и негативно повлиять на самые разнообразные аспекты жизни женщины. Многие жертвы изнасилования получают серьезнейшие физические и психические травмы, вплоть до психоза и смерти (Shamin, 1985). Вероятность самоубийства среди жертв изнасилования в девять раз выше, чем среди женщин, не подвергавшихся насилию (Kilpatrick, Best, 1990).
Хотя насилие на гендерной почве имеет множество форм, в настоящем справочнике будут рассмотрены вопросы психологической помощи двум наиболее распространенным категориям пострадавших от НГП: жертвам бытового (семейного) насилия и жертвам изнасилования или сексуального домогательства.
Главная цель злоумышленника при НГП – обрести контроль и власть над своей жертвой. Обычно НГП носит характер оскорбления. Этот особенно касается тех случаев, когда преступник и жертва знакомы, а именно к этой категории относится подавляющее большинство случаев НГП (Russell, 1986). Согласно признаниям жертв НГП, чем ближе они знали насильника, тем сильнее оказывалась психическая травма, полученная в результате сексуальной агрессии с его стороны (Zierler et al., 1991).
По своему характеру насилие может быть разовым, повторяющимся или хроническим. Тактика, используемая насильником, также бывает различной; насилие не обязательно носит сексуальный характер; могут использоваться различные комбинации физического, психологического и эмоционального (вербального) насилия. Это может повлечь тяжелые последствия, включая физические травмы, психологическую боль и хроническое чувство страха у жертвы.
Многочисленные исследования преступности демонстрируют тот факт, что среди лиц, совершивших преступление, превалировали мужчины. В России, например, мужчины совершают 80—90% умышленных убийств. Мужчины также занимают первое место и среди потерпевших от физической агрессии: среди молодых мужчин убийство значительно чаще являются причиной смерти, чем среди женщин (Бэрон, Ричардсон, 1999). Однако, в отличие от мужчин, женщины чаще становятся жертвами супружеского насилия и сексуальной агрессии.
Несмотря на тот факт, что гендерные различия влияют на формирование агрессии и ее проявлений, среди исследователей до сих пор нет согласия о причинах гендерных особенностей агрессивного поведения. Во всяком случае, биологические и генетические интерпретации насилия и агрессии все еще имеют своих сторонников (Бэрон, Ричардсон, 1999).
Количественное превалирование мужчин среди преступников и агрессивных личностей привело к тому, что лучше разработаны теории, объясняющие мужское насилие. Отметим лишь некоторые из этих теорий (Ходырева, 2002). Гендерные теории мужского насилия можно условно разделить на две группы: в первой насилие обусловлено внутренними причинами, во второй – внешними. Среди первых наиболее распространены концепции, согласно которым мужское насилие есть результат интеграции (интериоризации) насилия в маскулинную идентичность. В свою очередь, к внешним (или ситуационно обусловленным) теориям можно отнести попытки связать насилие: 1) с внешними обстоятельствами, способствующими формированию положительного отношения к насилию у мужчин; 2) с факторами риска, способствующими агрессивному поведению; 3) с дезинтеграцией социальных институтов, что способствует превращению насилия в ключевую черту маскулинной идентичности; и, наконец, 4) с ролью отдельных сообществ и их субкультур (Klein, 2004).
Вопрос об источнике насилия очень важен. Ряд теорий формирования личности находит причины агрессивного поведения в том социальном окружении, в котором формируется индивид. К таким концепциям, уделяющим особое внимание взаимосвязи насилия и гендерной идентичности, можно отнести психоаналитическое направление, теорию социализации и – с некоторыми оговорками – теорию научения.
Несмотря на то внимание, которое все эти теории уделяют социальным аспектам и социальному окружению, локализовать институты, влияющие на формирование агрессивных поведенческих реакций и мужчин и женщин, крайне сложно. Невозможность выделить четкий временной промежуток в развитии личности, в течение которого происходит формирование агрессивной маскулинности, заставляет думать, что данный процесс продолжается в течение всей жизни, он интегрирован во все социальные институты. Таким образом, чрезвычайно трудно отделить «нормальные» институты и социальные организации повседневной жизни от тех, что формируют маскулинную идентичность, одним из корневых элементов которой является насилие. Итак, в течение всей жизни человека существует как реальная возможность формирования маскулинности, связанной с насилием, так, соответственно, и возможность существенного пересмотра этой модели идентичности.
В многочисленных экспериментах исследовались наборы личностных черт, способствующих агрессивному поведению, таких как боязнь общественного неодобрения, общая и ситуационная тревожность, раздражительность и эмоциональная чувствительность, тенденция усматривать враждебность в чужих действиях, убежденность человека в том, что он в любой ситуации остается хозяином своей судьбы, склонность испытывать чувство стыда, сниженный или повышенный самоконтроль. Показательно, что все перечисленные выше личностные черты довольно трудно отнести к собственно «маскулинным». Как отмечает ряд исследователей, мужчины, совершившие насилие по отношению к своим женам, не имеют единой типичной структуры личностных черт. Более того, иногда сходное насильственное поведение свойственно лицам с совершенно различной структурой личности (Бэрон, Ричардсон, 1999). Таким образом, можно сделать вывод, что довольно сложно установить тесную взаимосвязь между агрессивным поведением и характеристиками личности. Это, в свою очередь, позволяет поставить под сомнение связь маскулинной гендерной идентичности с конкретным социальным («агрессивным») поведением.
Существующие подходы не в состоянии объяснить причины насилия со стороны женщин. О насилии женщин над женщинами не только в родственных, но и в партнерских отношениях стали говорить сравнительно недавно. Несмотря на то что уровень преступности среди женщин невысок, необходимо выяснить природу этого феномена и не исключать женщин из анализа насильственных преступлений. Женщины с трудом находят парадигмы для артикуляции своего опыта и знаний в этой сфере. Cоциально-биологические теории по понятным причинам игнорируют агрессивность женщин. При исследовании женщин-преступниц их нередко патологизируют – так, например, традиционный психоанализ подчеркивает тут нереализованный мазохизм женщин.
Ряд исследовательниц считает, что насилие и доминирование мужчин принципиально отличается от насилия женского, они предлагают разработать особую теорию женского насилия, которая бы качественно отличалась от теории насилия мужского (Hird, 1995). С точки зрения ситуационного подхода можно предположить, что, во-первых, условия, при которых женщины совершают насилие, могут отличаться от условий, в которых насилие совершают мужчины, и, во-вторых, что женщины тут могут иметь иную мотивацию. Такая форма женского насилия, как насилие над детьми, позволяет построить универсальную концепцию насилия, в которой важнейшим фактом является дисбаланс власти между сторонами. Дети подвергаются насилию именно в силу своей незащищенности и зависимости. Как только они обретают власть в виде физической силы, экономической независимости, их ослабленные, постаревшие и потерявшие былую власть матери сами начинают обращаться за помощью. Чтобы понять, почему мужчина осуществляет насилие над женщинами, следует понять, почему сами женщины осуществляют насилие над детьми. Господствующая в настоящее время репрезентация насилия женщин в отечественных СМИ представляет таких женщин как рациональных, жестоких, хладнокровных, потерявших свою женственность людей (Ходырева, 1997).
Многие эксперты – прямо или косвенно – связывают насилие мужчин с быстрыми социальными изменениями и нестабильностью, например с такими явлениями, как война и ее социальные последствия. При этом важно исследовать, какое воздействие оказывают социальные перемены и войны на людей, участвующих в боях, и на гражданское население, оставшееся дома. Хуже всего исследованы изменения при переходе от периода относительной стабильности к относительной нестабильности и вновь к стабильности. Например, как уравновешенный в мирное время мужчина становится насильником относительно женщин в период военных действий? Эксперты спорят о том, является ли насилие над женщинами во время войны следствием социальной санкции насилия в сочетании с доступностью беззащитной жертвы – или же мы имеем дело с процессами идентификации, связанными с гендерными отношениями в целом, с конструкциями Я-другие, друг-враг и т.п. Одно объяснение тут не исключает другое. Брутализация мужчин, участвующих в военных конфликтах, может быть мультифакторным процессом, куда входит и санкция насилия, и тренинг насилия, и практика унижения и превращения в объект тех, кто благодаря официальной пропаганде (или культивируемым воспоминаниям о прежних унижениях) становится маркированным врагом.